Пять рассерженных жён - Людмила Милевская

— А почему отвечает только мобильный?

Я растерялась, а Тамарка, сообразив в чем заминка, тихонечко мне подсказала.

— Свет отключили, — прошептала она, — и с номероопределителем телефон не работает, а тот, что в гостиной, ты сам отключил, когда смотрел футбол по телевизору.

Вот и обмани сообразительную такую. А мы ещё удивляемся, что у неё прёт в гору бизнес. Она же сквозь стены видит.

— Гений ты наш, — прикрывая трубку рукой и посылая Тамарке воздушный поцелуй, сказала я и тут же точь в точь повторила Евгению подсказку Тамарки.

Ответ его удовлетворил.

— Смотри, не выходи из дома, — сказал он.

— Женечка, а ты как там? — чтобы поскорей закончить разговор, приступила я к вопросам, зная, что Евгений категорически этого не любит.

— Я уже привёз бабу Раю в деревню, сейчас меня покормят и поеду к тебе. Соня…

И он замолчал. Я поняла, что сейчас последует нечто очень для меня неприятное.

— Соня, ты правда мне не изменяла?

— Господи, Женечка, ну конечно! — приготовившись давать клятвы, воскликнула я.

— Сонечка, поклянись, наверное, лучше своей красотой, — потребовал Евгений.

— Слушай, ну это уже становится невыносимым, — возмутилась я, своей красотой рисковать не собираясь.

Кто его знает, как там дело обернётся.

— Тогда я тебе не верю! — рявкнул Евгений.

— Ой, да клянусь! Клянусь! — возмущённо поклялась я, собираясь послать его подальше.

Но Евгений сворачивать разговор не хотел. Напротив, он настроился на продолжение и довольно ласково сказал:

— Соня, ты прости, мышонок, черт его знает, что на меня нашло, но ревную тебя к этому твоему Фрысику ужасно!

— Господи! Евгений! — закричала я, и в это время, как назло, из зала снова донеслась эта шарманка про убитого негра.

«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили, ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра…» — очень некстати надрывались ростовские ребята.

— Что это там? — разволновался Евгений.

— Это музыка. У соседей, слишком громко играет магнитофон, — солгала я. — У меня уже от них голова чумная.

— Ты же говорила, что нет света, — напомнил Евгений.

Я смело теперь могу утверждать, что не умею врать, потому что только с такими людьми происходят подобные проколы.

Зато Тамарка врать умеет, причём так, что хоть бери и учись.

— Это радиоточка, — тут же зашипела мне она. — Радиоточка всегда работает.

— С меня бутылка, сообразительная ты наша, — похвалила я и мгновенно передала её «отмаз» Евгению.

Он успокоился и вернулся к Фролу Прокофьевичу.

— Соня, ты не обижайся, но я…

Я возмутилась:

— Как ты можешь, Женя? Человек давно уже убит, а ты все ревнуешь!

— Ага, — сказал Евгений, — убит, а трупа-то нет. Что мне думать? Ну ладно, Санька там что-то плачет. Влез уже, пострел, куда-то.

И Женька отключился и очень вовремя, потому что дверь распахнулась, впустив официанта и вопли «Запрещённых барабанщиков» с их мёртвым негром.

«А негр встал и пошёл, — уже пели они. — Ничего, что зомби, он встал и пошёл играть в баскетбол.»

«Боже, какая я дура! — подумала я. — Все же очень просто!»

Едва я так подумала, как опять зазвонил мобильник. Я схватила трубку и, предвидя, что это снова Евгений, отчаянно замахала руками, давая знаки Полине прикрыть дверь, дабы не раздражать своего Астрова уже ожившим негром.

— Сонечка, ты только не пугайся, но это я, — раздался из трубки мужской голос.

Несмотря на то, что я успела к этому приготовиться, голос прозвучал для меня слишком зловеще.

Голос с того света.

Меня словно током прошило.

— Фрысик! — от неожиданности закричала я, выпрыгивая из кресла.

«А негр встал и пошёл, — пели „Запрещённые барабанщики“. — Ничего, что зомби, он встал и пошёл играть в баскетбол. Ведь мёртвый негр тоже может играть в баскетбол.»

Томящаяся от любопытства Полина дверь так и не закрыла.

Глава 27

— Фрысик! — вскрикнула я, потому что это был Фрол Прокофьевич.

Да, да, это был он. Умные люди давно догадались, одна я не сумела.

— Сонечка, умоляю, — жалобно просил он, — не выдавайте меня. Это очень опасно. Этим вы поставить под угрозу и свою жизнь и чужие. Понимаю, это сложно, но сдержитесь, не выдавайте.

Слава богу, мне удалось довольно быстро оправиться от шока и взять себя в руки. Заметив реакцию жён, я мгновенно преобразилась и заулыбалась так, как обычно нормальная здоровая женщина улыбается своей любимой подруге: по-змеиному нежно.

— Ах, Марусечка, как ты могла забыть? — проворковала я. — Фрысик! Фрысик его зовут. Именно так я его называю.

Жены расслабились. Они очень были разочарованы. Мне даже жалко их стало. Однако, разочарование накладывалось на любопытство. Я решила их не томить и сказала Фролу Прокофьевичу:

— Минуточку, только улажу свои дела.

— Это звонит моя подруга Маруся, — прикрыв трубку рукой, сообщила я тут же приунывшим бедняжкам. — Тома её знает.

У Тамарки мгновенно перекосилась физиономия, словно она хлебнула уксуса.

— Маруся потешается над тем, как я называю Фрола Прокофьевича, — продолжила пояснения я. — Когда я говорю «Фрысик», она падает со смеху, но вдруг прикол этот забыла и позвонила мне, чтобы освежить его в памяти. Вот я и сообщила ей, что зову покойника Фрысиком.

— Ты что, уже Маруське все разболтала? — вызверилась Тамарка.

— Нет, — успокоила её я, — про труп Маруся пока не знает. Мы потешаемся только с ваших кличек. Марусю больше всего смешат две: Фрока и Фрысик. Остальные ни то ни се.

Мне показалось, что объяснений достаточно и можно вернуться к покойному.

— Ах, Марусечка, как хорошо, что ты позвонила, — запела я в трубку. — Дело в том, что и сама уже собиралась тебя разыскивать, потому что обо всем уже догадалась — однако, ты хитрунья.

Между тем восставший из мёртвых Фрол Прокофьевич пришёл в недоумение.

— Какая Марусечка? — паникуя, закричал он. — Какая хитрунья? Соня! Софья! Это я! Я! Соболев! Вы меня не узнали?

— Узнала, конечно узнала, — пропела я. — Ещё как узнала! Буквально со всех сторон. Но ты же сама просила не ставить мою жизнь под угрозу, про остальные уже и не говорю.

— Сонечка, вы стеснены? — наконец-таки сообразил он. — Вы не одна? А-аа! — боюсь, ему сделалось дурно. — А-аа! С вами мои жены?!

— Ну конечно, — подтвердила я. — Практически все. Все здесь.

Фрол Прокофьевич испугался.

— Понял, — закричал он. — Понял. Отключаюсь. Сонечка, я перезвоню, скажите когда.

Официант уже вносил в зал поднос, клубящийся ароматами.

«Не бросать же все на самом интересном месте,» — подумала я и сказала:

— Марусенька, перезвони мне через три часа.

Фрол Прокофьевич, похоже, был охвачен нетерпением, потому что он ужаснулся и воскликнул:

— Как — через три часа?! Сонечка, а нельзя ли раньше?

Я расстроилась.

— О, господи, можно и раньше, — нехотя ответила я. — Через два часа и сорок пять минут.

— Раньше, раньше, — канючил Фрол Прокофьевич, и я сдалась:

— Хорошо, через два с половиной часа.

— Через два, — радостно воскликнул он. — Я позвоню через два часа. Только умоляю, никому не говорите о нашем разговоре. Никому!

— Что я, сумасшедшая, — успокоила я его и отправила мобильный в карман.

Жены приуныли.

Мне непонятна была их грусть, потому что официант не терял даром времени, и на столе уже стояло много чего, повышающего настроение.

— Ну что, приступим? — с присущим мне оптимизмом потирая руки, воскликнула я. — Сами слышали, времени у меня в обрез.

Жены не отреагировали. У каждой в глазах поселилась тоска. Странные бабы, как можно тосковать, когда на столе стоит жареный поросёнок?

— Девочки, а у меня сердце ёкнуло, — первой призналась Татьяна. — Столько лет мечтала увидеть его в гробу, а тут взяло и ёкнуло — вдруг жив, вдруг нам все это приснилось.

— Да-а, девчонки, — поддержала её Полина. — Я сама от себя не ожидала, но вдруг навалилась такая хандра. Так захотелось чтобы жив был мой Фросик. Та-ак захотелось!

— И я, бабоньки, как услышала «Фрысик», так и подумала: «А вдруг он жив! Мой Фролушка!» — рыдающе сообщила Изабелла.

— Да как это возможно? — кусая губу и пуская слезу, рассердилась Тамарка. — Он что вам, как тот самый негр — встал и пошёл? — и она почему-то кивнула на дверь в зал ресторана.

Я глазам своим не поверила. Это что же такое? Тут поросёнка принесли, а они нашли о чем убиваться.

— Вы же все его ненавидите, — напомнила я. — Он сволочь! Он всем вам жизнь поломал!

Жены облили меня кипятком своего гнева, они возмутились самым мощным возмущением и в один голос завопили:

— Да молчи ты!

— Что ты понимаешь?

— Ты нам завидуешь!

И что вы думаете? Больше всех лютовала моя Тамарка. Просто удивительно. Вот яркий пример женского непостоянства. Боже, сколько в этой Тамарке возмущения! И это после того проникновенного рассказа о жестокости Фрысика, рассказа, от которого зарыдали бы и скалы.