Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг

В саду у Йенса Йенсена поселился соловей. Вечером, когда он начинает петь, ему отвечают соловьи с болота. И ночь наполняется звуками. Многое совершается в саду и на болоте.

Ночи стоят необычайно светлые. Туманы стелются низко, и болото начинает походить на море.

Слышится то свист, то пыхтенье, то визг. Ежи хрюкают в любовном томлении, преследуя друг друга. В болоте шумят лягушки. В воздухе звенит так, будто щелкают тысячи кастаньет. Вскрикивают дикие гуси. Клохчут водяные курочки. Повсюду что-то копошится, шуршит.

Вечерами Герберт Джонсон прислушивается ко всем этим звукам. Он стоит у голубой калитки и смотрит вдаль на белое болото, в котором так энергично проявляется жизненная сила. Комары звенят над головой и сосут кровь.

Соловьи и лягушки задают такие концерты, что он не может уснуть. Задолго до восхода солнца принимается куковать, как одержимая, кукушка. Она сидит в кустах, и ее «ку-ку» проникает через окна спальни. Она уже напророчила Джонсону сотни лет жизни.

В это время года все живое теряет голову.

Но и люди не очень благоразумны.

Мартин Хагехольм, этот ревнитель закона и нравственности, — большой специалист по части выслеживания влюбленных парочек. Он появляется словно из-под земли и разгоняет их: «Противно смотреть, как они ведут себя!»

С вершины холма он смотрит в бинокль, затем подкрадывается и застигает их на месте преступления.

—      Сообщите ваши фамилии и адреса, — запальчиво кричит он. Если это не местные жители, они с перепугу принимают его за представителя полиции. И он торжественно заносит их фамилии в книжечку.

—      Вы записаны! Вы еще обо мне услышите! — мрачно говорит он.

Дома Хагехольм рассказывает Йоханне про непристойности, которые он видел.

—      Представь только себе. Она была на нем. Нынче все в мире шиворот-навыворот! Хи-хи-хи!

—      Да, у людей как будто мозги набекрень, — вторит ему Йоханна. — И нисколечки им не стыдно!

Рот ее судорожно кривится, будто она хочет еще что- то сказать.

Казалось бы, вокруг тишь да гладь, а между тем здесь творятся такие дела, что глазам своим не веришь.

Почему, спрашивается, фургон сыроваренного завода часами простаивает на опушке леса? Как вы думаете, чем в это время занимается шофер?

Хагехольм располагает на этот счет самыми исчерпывающими сведениями. Оказывается, в машине расположилась с шофером молодая дама, снявшая дачу на одном из холмов. Вот они каковы, эти копенгагенские дамочки.

Но ведь это непорядок, нельзя же спокойно смотреть на подобное безобразие! Хагехольм снимает телефонную трубку и звонит сыровару в город. Пусть знает хозяин, чем занимается его шофер в лесу.

И все-таки, несмотря на возмущение и негодование местных жителей, фургон по-прежнему каждый день подолгу стоит на опушке леса. Должно быть, в городе к этому относятся безразлично, и шофер, этот распутник, может делать все, что ему заблагорассудится.

Глава 42

Становится жарко. Люди жалуются на засуху.

— Этак может случиться неурожай! Свекла не растет, да и хлеба не колосятся! Такого старожилы не упомнят!

Герберту Джонсону уже не приходится думать о топливе. Теперь его донимают мухи. Но он догадался подвесить липкую ленту к лампе. И теперь гордится своей изобретательностью и практическим складом ума.

Улитки в его аквариумах кладут яйца. Водяные пауки произвели на свет детенышей и тут же сожрали их. В банках кишмя кишит всякая живность, и тоже происходят страшные вещи.

По воскресеньям копенгагенцы начинают выезжать за город. Владельцы домов, расположенных на холмах, заново покрасили дощечки с объявлениями о сдаче комнат. Из вереска выползают гадюки. Они лежат на тропинках и греются на солнцепеке. Покровители природы смотрят на них с нежностью.

В это время года жителям деревни обычно навязывают детей из Копенгагена на время каникул. Особенно трудно устроить в деревне на лето мальчика.

Йенс Йенсен не хочет взять даже и девочку. С него хватит и Карен. Она здоровая и крепкая и уж как-нибудь справится с работой по дому. Чего ради брать в дом лишнего едока?

Другое дело Хагехольм, — Йоханна стара и уже не так проворна, как в былые времена. Он выписывает из города на лето девочку. Но, конечно, из старших классов. Йоханна все откладывает большую стирку до ее приезда. И генеральную уборку тоже. Наступает время, когда надо заниматься вареньями и соленьями. Да, у «каникулярной дочки» Хагехольма в работе недостатка не будет.

Мимо дома, по дороге, все чаще проносятся автомобили. Теперь это уже не только машины булочника, мясника, сыровара и беспокойного Хагехольма. Проезжают и огородники со свежей редиской, и торговцы щетками, и горожане в поисках дачи.

Начинается дачный сезон.

В умывальной губке Джонсона поселились уховертки. Пауки опускают с потолка длинные нити прямо над кроватью и ползают по ним вниз и вверх. К липкой ленте пристали мухи и жужжат, жужжат, пока не умирают.

Настает пора экзаменов. Джонсон сдал на своем веку столько экзаменов, что они засели у него в крови. Поэтому наступление весны для него всегда сопровождается каким-то гнетущим ощущением. Весна — это зубрежка, повторение пройденного. А первые летние дни — это уже сами экзамены. В школе, в университете — все то же ощущение. Сияние солнца, тепло, цветущая сирень в парках — это означает экзамены и страх. Так было с семи лет и до двадцати пяти. Сколько похищенных весен! Потом экзамены Лейфа. И снова все то же: страх, занятия, зубрежка. Лето и экзаменационная горячка — эти два понятия сливаются в неразложимое целое.

Под пуховиками Йенса Йенсена жарко. На улице душно, чувствуется приближение грозы. Пока слышны еще только отдаленные раскаты грома. Что-то должно произойти. Быть может, на этот раз буря пронесется мимо. Но рано или поздно катастрофа все равно разразится. Герберт Джонсон это знает.

Каждый вечер он слушает последние известия по радио. Он приникает ухом к коричневым обоям: не говорят ли чего о чиновнике Амстеде, о страшном самоубийстве на Амагерском полигоне и об исчезновении некоего чудака с Розенгаде.

Прошло уже немало времени с тех пор, как по радио сообщили об этих происшествиях. Но полиция все еще ведет следствие. И здесь возможны всякие неприятные неожиданности. Джонсону трудно заснуть. Да и слишком светло по ночам. В низких комнатах жарко и душно.

Иногда он встает часа в четыре утра, приводит