Цианид - Кристина Старк

Собравшись с силами, я открыла задвижку на двери и медленно вышла. В гостиной было пусто и на кухне тоже. Митчелла я увидела на балконе. Он курил, опершись о перила. Я остановилась, любуясь им, и в глазах снова начало двоиться от непролитых слез.

Что со мной не так? Почему все, с кем я живу под одной крышей, начинают однажды ненавидеть меня? Отец, Дерек, а теперь и Митчелл. В том, что Митчелл ненавидит тоже, я не сомневалась. Если бы меня за дверь выставил тот, ради кого я проливала кровь, что бы я чувствовала? Ничего хорошего.

Митчелл почувствовал мой взгляд и оглянулся. Бросил сигарету, распахнул дверь на балкон и вошел внутрь. Его брови сошлись на переносице, когда он увидел, что я полностью одета и держу чемодан.

– Куда ты? – спросил он, даже не пытаясь подойти ко мне.

– Думаю, я должна уйти. Я позвонила Магде, она приютит меня, пока я не подыщу себе жилье.

– Почему? – выдохнул он. – Почему ты уходишь?

Я медленно опустилась на стул, сложила руки на коленях, совершенно не понимая, куда еще их деть. Митчелл ждал от меня ответа, а я все молчала.

– Ванесса, – позвал он, медленно подошел и опустился передо мной на корточки. – Несса, поговори со мной.

– Я не должна пользоваться твоей добротой, – сказала я, наконец подобрав нужные слова. – Я хочу уйти до того, как ты возненавидишь меня за все, что я делаю. Дерек тоже возненавидел меня за мой страх. За то, что я всегда боялась его. А теперь вот все повторяется с тобой. Я не хочу, чтобы ты…

– Остановись, – сказал он. – Давай я сделаю тебе кофе, и ты побудешь немного здесь, пока я соберу воедино свои мысли. Ладно?

– Ладно, – сдалась я.

– Давай посидим на балконе. Дай мне минуту.

Он принялся готовить кофе, пока я, подхватив табурет, побрела на балкон. День близился к полудню. Солнца не было, но и дождя – тоже. В молочной дымке на горизонте плескались деревья. Ветер стих, и можно было расслышать, как звенит колокол в какой-то далекой церкви.

Митчелл появился на балконе и дал мне чашку. Его рука немного дрожала. Он зажег сигарету, глубоко затянулся и пристально посмотрел на меня.

– Послушай, – сказал он. – Ты вообще не должна обо мне думать, окей? О том, что я чувствую, чего достоин или не достоин и так далее – это все дело десятое. Все, о чем ты сейчас должна думать, – это ты сама.

Он помолчал, отвел прядь волос от моего лица и продолжил:

– Я в порядке. Я не плачу от обиды, не считаю тебя неблагодарной, не дуюсь как малое дитя, и закрытая дверь меня вообще не парит. Все, что меня парит, – это твое состояние. И если замок на двери как-то поможет тебе удержать душевное равновесие, то значит я голосую за закрытую дверь обеими руками. Я представляю, что у тебя творится в душе после нападения, и то, что ты вообще в состоянии говорить после вчерашнего, – это уже нечто. И я так горжусь тобой, как никем никогда не гордился. Горжусь, люблю тебя, восхищаюсь тобой и никуда тебя не отпущу. Нет, отпущу конечно, если ты категорически не захочешь оставаться, но сердце у меня будет обливаться кровью.

Я отвернулась и закрыла лицо руками. На словах «люблю тебя» меня затрясло от эмоций, и они были слишком сильными для небольшого прощального разговора.

Митчелл сел ближе, коснулся моей спины и принялся поглаживать меня, как ребенка, который упал и разбил колени.

– Ты не считаешь меня неблагодарной тварью? – спросила я.

– Я считаю тварями совсем других людей, Ванесса. И меня совсем не беспокоит твой страх передо мной, потому что это не проблема, это следствие. И он пройдет сам, как только исчезнет проблема.

– Он может навсегда остаться со мной, Митчелл. Я не уверена, что смогу быть нормальной, получать удовольствие от жизни, близости, отношений. И это еще одна причина, по которой мне хочется исчезнуть из твоей жизни. Чтобы ты не тратил свое время на… поломанного человека.

– Поломанного человека, – повторил он с улыбкой и притянул меня к себе. – А если я хочу тратить свое время на этого поломанного человека? Хочу склеивать его по кусочкам, соединять вместе осколки, а потом смотреть на него и наслаждаться тем, что он снова целый?

– Так бывает? – спросила я. – В разрушенных вещах нет ничего прекрасного.

– Нет, есть. Ты слышала про кинцуги? Это японское искусство склеивать золотом битую посуду. Лак смешивают с порошком драгоценного металла и заливают трещины. Такая посуда в Японии ценится даже выше, чем целая, потому что кинцуги делает ее уникальной и ни на что не похожей. Так же и с людьми, я считаю. Травмы не уродуют, а делают уникальными. Они рассказывают историю и напоминают не о трагедии, а о том, что человек выжил.

Митчелл достал еще одну сигарету – видимо слишком сильно нервничал. Какое-то время молчал, обдумывая что-то. Словно какая-то мысль не давала ему покоя, кружилась в голове и сводила с ума.

– Можно предложить тебе кое-что? – наконец сказал он. – Возможно, сейчас это не самое уместное предложение, но… – он задумался, пытаясь подобрать нужные слова, – но оно может дать тебе опору и уверенность, что ты не одна.

– И что же это? – притихла я.

– Ты бы хотела быть моей девушкой?

Глава 14

Цветы из-под пепла

Люди часто привязываются к странным вещам. Иногда диву даешься, глядя на старика, который все возится со своим «Шевроле» семидесятого года; или на ребенка, который всюду таскает за собой облезшего плюшевого медведя. И Митчелл тоже внезапно пополнил ряды чудаков, когда предложил отношения женщине, запирающей себя на ночь на ключ.

До сегодняшнего дня я была уверена, что мужчины никогда не предлагают отношения тем, с кем еще не спали. Как не покупают матрас, на котором никогда не лежали. Как не берут бочку вина, не попробовав бокал. Поэтому предложение ввергло меня в замешательство.

– Зачем тебе это? – спросила я, совершенно растерявшись.

– Если мы как-то обозначим наши отношения, то твои проблемы станут нашими общими, а это позволит тебе по-другому относиться к ним. Я знаю, что проблемы становятся не такими страшными, когда есть кто-то, кто хотел бы их с тобой разделить.

– Ты не будешь счастлив со мной. Я даже дать тебе толком ничего не смогу.

Он стоял рядом, облокотившись на перила. Выглядел очень уставшим, словно тоже глаз ночью не сомкнул. Рубашка на груди слегка разошлась, открывая мне узоры на его коже и иероглиф в яремной ямке.

– Ты о сексе? – спросил он.

– О нем тоже.

– Что, если он уже был? – сказал он со спокойной улыбкой. – В моей голове. В твоей голове. В этой химии, что бушует между