Возрожденная любовь - Мари Клармон

– Я поощрял этот союз, – прошептал граф.

Джеймс сжал губы, подготавливаясь к тому, что собирается сказать отец.

– Она происходила из хорошей семьи, имела приличное приданое, и с ней было приятно находиться рядом. Откуда нам было знать?

Маргарет пошевелилась на своем месте.

– Знать что?

– София часто целыми днями ничего не ела, – выпалил Джеймс. Его отец все знал. Слуги не могли держать подобное в секрете, а его жена была непреклонна. – Мы пытались ее убедить, но она стремилась быть во всем идеальной леди, а идеальным леди практически не полагается есть.

– Она ужасно боялась казаться женщиной, подверженной страстям. Я спорил с ней, но она настаивала, что чрезмерное питание ведет к неблаговоспитанному поведению, – прошептал граф. – Почти во всем остальном она казалась совершенно нормальной. Нужно было постоянно находиться с ней рядом, чтобы понять, что что-то не так.

Джеймс дернулся. Эта тема была особенно ужасной.

Маргарет побледнела.

– К несчастью, в этом нет ничего необычного…

– Она не хотела, чтобы у нее шли регулы, – собственные слова показались Джеймсу грубыми, но это было необходимо сказать.

– Прошу прощения?

– Она находила женские аспекты собственного тела весьма отталкивающими. – У него сжался желудок, и ему пришлось остановиться. – Когда она забеременела, то была довольна, потому что…

– Ее цикл прекратился, – закончила Маргарет. – Я слышала об этом. В наши дни это настоящая чума среди юных леди. Они ограничивают потребление пищи, чтобы прекратить любые неприятные функции организма. Такое почти невозможно вылечить.

Казалось совершенно ирреальным, что Маргарет может так свободно говорить о естественных женских проявлениях, когда София до такой степени отрицала их существование, что практически уничтожала их.

– Когда София носила ребенка, она ела без каких-либо ограничений, потому что ее цикл не возобновлялся. И слава богу. – Джеймс провел рукой по лицу. – Родилась Джейн. Здоровая и чудесная.

Джейн.

– Она была такой невозможно крошечной, ее тело целиком помещалось на моем предплечье. – Голос Джеймса дрожал. – Красная и морщинистая, она корчила самые странные рожицы. Клянусь, я никогда никого не любил так, как ее.

По его щекам потекли слезы, но он не обращал внимания. Он не вытер их – они катились вниз и падали на его жилет.

Отец смотрел на него, сам с трудом сдерживаясь.

– Сначала все казалось нормальным, – вступил старик, когда Джеймс не смог продолжать. – София быстро оправилась, и, как и говорил мой сын, Джейн была удивительно здоровой и счастливой под присмотром няни и сиделок. Если бы не одно «но»…

Джеймс болезненно вздохнул.

– София отказывалась брать ребенка на руки. Она не признавала Джейн, словно была не в силах поверить, что дитя вышло из ее тела. Или она подолгу смотрела на Джейн и начинала плакать. А потом снова переставала есть… по нескольку дней.

– Господи боже, – тихо произнесла Маргарет.

– Нам тогда казалось, что Господь оставил нас, – сказал Джеймс, отчаявшись закончить рассказ. Теперь, когда он начал, то не мог остановиться. – Мы все пытались и пытались убедить Софию, но она вела себя практически так, словно у нее нет никакого ребенка. Все ее дни проходили в приступах рыданий. Она говорила, что слишком расстроена, чтобы держать ребенка, и что Джейн, разумеется, так же расстроена, как и она.

– Но это было не так? – спросила Маргарет.

Джеймс покачал головой.

– Джейн росла удивительно здоровой девочкой. Мы обожали друг друга.

Бледная Маргарет нерешительно спросила.

– Как долго это продолжалось?

– Два года.

– У Софии были хорошие дни, – забормотал граф. – Казалось, она снова стала собой, была беззаботной, но потом…

Джеймс заставил себя закончить мысль отца:

– Ее обнаружили стоящей над кроваткой Джейн, пока та спала, молчаливую, серьезную. Никто не знал, что думать. Никто из нас не мог и представить.

– Я… Я не могу больше! – выкрикнул отец, его лицо сморщилось от боли. – Я не могу.

К полнейшему собственному удивлению, Джеймс подошел к отцу и взял его руками за плечи. Он согнулся, заставляя его посмотреть ему в глаза.

– Мы должны. Для нашего же блага. И для их тоже.

– Д-Джеймс. – Отец затряс головой и крепко зажмурился. Сквозь седые ресницы показались слезы. – Ты сможешь когда-нибудь простить меня?

– Тише, отец, – успокаивал графа Джеймс. – Я никогда не думал, что ты нуждаешься в моем прощении.

– А как же иначе?

Джеймс прижал голову отца к своей груди.

– Мы оба позволили им умереть, потому что были самоуверенными дураками.

– Ни один из вас не позволил им умереть. – Твердый голос Маргарет врезался в тоску Джеймса.

Пауэрз в ярости уставился на свою жену.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Она встала, широко распахнув глаза.

– Это была вода.

Джеймс моргнул.

– К-как?

– В бреду ты сказал, что ребенка нельзя подпускать к воде.

Джеймс обнимал отца, но внезапно почувствовал, что снова хочет стать маленьким мальчиком, о котором заботятся и которого полностью защищают. Защищают так, как он не смог сделать с собственной дочерью и Софией.

– Я не должен был их оставлять.

Отец отодвинулся и открыл глаза. Его взгляд был диким. Морщинистое лицо было мокрым от слез.

– Я убедил тебя уехать. Я убедил тебя, что Софии будет полезно провести время без твоей постоянной опеки. Я думал… Я думал, что под моим присмотром она немного закалится.

Отец спрятал лицо в ладонях и всхлипнул.

Джеймс никогда не видел, чтобы старик плакал, и не в силах остановиться, они тихо зарыдали вместе. Но это было не все, и он знал, что должен закончить рассказ. Он покачнулся на каблуках, по-прежнему держа руку на плече отца.

– Меня не было и…

– София отослала слуг, – прошептал отец. – Они не могли ей возразить. Никто не мог и подумать, что существует какая-то реальная опасность. Кто мог такое представить?… – Отец уставился в пустоту, его щеки ввалились, от отчаяния он казался совсем постаревшим. – Она утопила Джейн в ванне. А потом, должно быть, перерезала себе вены. Слуги нашли их вместе. Самое странное, что София наконец держала своего ребенка на руках.

Джеймс сильнее вцепился в отца.

– Я винил тебя все эти годы. Я поносил тебя за то, что ты позволил им умереть, но это не ты был за них в ответе. Это была моя вина.

– Пожалуйста, прости меня, – прошептал отец. – Пожалуйста.

Очень медленно Джеймс поднял руки к его лицу. Он нежно обнял отца.

– Я прощаю тебя. Я слишком долго тебя наказывал. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

Отец всхлипнул и обнял сына за плечи. Сначала Джеймс напрягся, не в состоянии припомнить, когда они в последний раз обнимались, но потом позволил тяжелым рукам отца утешить его, и обнял графа в ответ. Они несколько мгновений крепко держались друг за друга. Двое людей, которые отказывались принять свое горе и на долгие годы друг друга покинули.

Теперь это может прекратиться. Вместе они могут скорбеть и разделить свою любовь к тем, кто был так жестоко отнят.

Наконец Джеймс посмотрел на Маргарет, ставшую свидетелем их боли.

По ее щекам струились слезы, и она тихо произнесла:

– Спасибо.

– За что? – спросил Джеймс.

– За то, что почтили меня своим доверием.

Джеймс поднялся, ноги его не слушались.

– Мэгги, без тебя я был бы мертв. Не только мое тело, но мое сердце и душа. Думаю, у меня теперь есть шанс.

Она улыбнулась прекрасной улыбкой и боли и радости.

– Я думаю, твои шансы только начинают расти.

Он протянул руки к ней.

Когда она прижалась к его груди и протянула руку отцу, чтобы он к ним присоединился, Джеймс ответил:

– Думаю, ты совершенно права.

Маргарет покинула столовую вслед за джентльменами, оставившими позади годы боли. От усталости у нее дрожали ноги, а сердце болело от того, что пришлось пережить Джеймсу.

– Я много лет так рано не ложился отдыхать. – Граф провел рукой по серебристо-белым волосам, потерявшим свой обычно идеальный вид. – Сегодня я, пожалуй, сделаю исключение. Маргарет, вы не возражаете, если мы встретимся с поверенным в другой раз, чтобы обсудить ваше…

Она махнула рукой.

– Разумеется.

Во время пребывания в Крыму она видела лица людей, опустошенные войной, и, сказать по правде, и Джеймс, и его отец выглядели так, словно только что покинули поле битвы, унесшей жизни всех близких им людей. Оба годами позволяли яду разрушать себя. Этот день стал первым шагом в исцелении старых ран.

Граф протянул руку и погладил Маргарет по щеке большой ладонью. Его бакенбарды коснулись ее лба, когда он наклонился и поцеловал ее в висок, прежде чем отвернуться.

Джеймс стоял и молча ждал, пока отец их не оставит.

Маргарет не решалась заговорить. Что она могла сказать?

И все же взгляд Пауэрза был свободен от прежде присутствовавшего в нем призрака трагедии, его лицо светилось напряженной энергией, словно он скинул тяжелый груз.