Оружие победы - Василий Грабин

— Что еще можно добавить к словам Орджоникидзе? — продолжал Иван Петрович. — Одно-единственное: поезжайте сегодня же, товарищ Грабин, на свой завод, а оттуда как можно быстрее — на полигонные испытания.

В тот же день я и уехал.

На заводе, в своем КБ, я рассказал, как проходили смотр и заседание в Кремле, затем дал задание на проектирование, изготовление и доставку на полигон поддона.

Конструкторы ликовали. Только Водохлебов и Ренне сидели молча. Когда все начали расходиться, я попросил их остаться.

— Что вас не радует? — спросил их.

Между прочим, они оба отличались молчаливостью. И на мой вопрос не спешили с ответом. Помолчав, Константин Константинович Ренне сказал: его беспокоит то, что пушку не успели испытать на заводе. Особенно сварка, которую в артиллерии мы ввели впервые, еще не научившись как следует ни варить, ни контролировать качество.

— Волнует и беспокоит меня, — уточнил он, — сварка в лобовой коробке.

Водохлебов повторил то же самое.

— А меня, думаете, не беспокоит? — И я рассказал им, как просил Сталина подождать с полигонными испытаниями и как он мне ответил, что у нас нет времени.

— Вот как обстояло дело. А что касается сварки, здесь мы, конечно, пошли на чрезмерно большой риск. Надо переработать конструкцию лобовой коробки. Конечно, лучше бы изготовить литую, да производственники ее не осилят. Думаю, следует подготовить два варианта: во-первых, сборную лобовую коробку, но без сварки и, во-вторых, литую.

Я спешил решить все вопросы, которые накопились в мое отсутствие, и одновременно готовил бригаду конструкторов и слесарей-сборщиков для отправки на полигон: отъезд наш был намечен на следующий день.

На полигон мы прибыли в срок, одновременно с пушками. К глубокому нашему огорчению, в программе испытаний, которую уже получил полигон, совершенно не было сказано, что испытания должны быть совместные, то есть и заводские. Невольно я вспомнил первые дни своей инженерной работы на этом полигоне и фразу, которую любил повторять один из инженеров-испытателей, отправляясь отстреливать новую пушку:

— Иду крушить лафеты.

Он получал своеобразное удовлетворение, когда в новой пушке что-то ломалось, и искренне огорчался, если не ломалось ничего. Почему он радовался поломкам, я понять не мог, хотя не раз его спрашивал. Он отвечал, что хочет выявить все дефекты, чтобы в армию пушка шла надежная.

— Этого все хотят, но почему ты радуешься каждой поломке?

Объяснить толком он так и не смог.

Для испытания трех наших опытных пушек был выделен военный инженер полигона Михаил Алексеевич Поворов. Его начальником являлся военный инженер Иван Николаевич Оглоблин, которого я знал еще по академии как человека глубоко эрудированного, вдумчивого, чрезвычайно трудолюбивого и обаятельного. Мы встретились с ним в день моего приезда. Я объяснил ему конструкцию пушки, перечислил ее главные служебно-эксплуатационные характеристики. Честно сказал, что на заводе пушка сделала всего лишь пять выстрелов.

К конструкции пушки он проявил большой интерес. Ознакомил меня с планом испытаний. На первый день намечались проверка материальной части, разборка, обмеры и раскерновка, на второй день — подбор зарядов: уменьшенного, нормального и усиленного, затем стрельба и возка. Заканчивалось дело разборкой, обмерами деталей и составлением отчета.

На следующий день пушку подали в "дизельную" — помещение, приспособленное для разборки и сборки. Работникам полигона помогали наши конструкторы и слесари. Дело шло быстро. Каждый агрегат, механизм и ответственные детали обмеряли и составляли ведомость обмеров. В местах обмера наносили отметку керном (кернили). Эта работа заняла полный день: торопились, но все исполняли тщательно. Обмерив, пушку собрали и подготовили к стрельбе. Пока никаких замечаний не было.

Стрельба началась рано утром.

Подбор зарядов — дело медлительное, прямо сказать, изнуряющее своей медлительностью орудийный расчет. При этом работают главным образом сотрудники лаборатории, баллистический отдел полигона, инженеры-испытатели и конструкторы, а не артиллеристы.

Хотя день прошел напряженно, никаких недоразумений не было. После выстрелов нормальными зарядами сделали необходимое число выстрелов усиленными, которые создают в канале ствола повышенное давление. Результаты отстрела были положительные: они показали, что ствол прочен.

На следующий день предстояла стрельба на кучность по местности на разные дистанции: ближнюю, среднюю и предельную. Это испытание очень важное, оно выявляет основное качество пушки: сколько выстрелов и сколько времени потребуется для решения определенной тактической задачи на заданной дистанции.

Кучность боя зависит не только от пушки, но в значительной степени — от снаряда. Решили использовать снаряды 76-миллиметровой пушки образца 1902/30 годов, баллистические качества которых были хорошо известны.

Отстрел на кучность по местности, как и подбор зарядов, требует немало времени и энергии: нужно найти в поле каждый разрыв и "привязать" его к определенной точке-нанести на планшет. А если учесть, что в этом районе полигона местность заболочена, станет ясно, каких трудов стоит добраться до места разрыва снаряда, найти его и вернуться в укрытие. Только после этого делается следующий выстрел. Так определяется рассеивание снарядов. При этом орудие очень тщательно устанавливается в боевое положение, заряды для каждого выстрела готовят из пороха одинаковой температуры, снаряды подбирают все одинакового веса, — проводится настоящая научно-исследовательская работа.

При неудовлетворительной кучности пушка бракуется. Нетрудно представить себе, с каким волнением ждали мы этого испытания.

И вот нашу пушку установили на позицию, наблюдатели направились в поле, пришел Оглоблин, и испытание началось.

Прогремел первый выстрел. Ждали телефонного звонка с поля, а лаборатория готовила следующий патрон. С поля доложили, что разрыв найден, отмечен и команда вернулась в укрытие. Из лаборатории доставили патрон, все на полигоне снова удалились в укрытие, грянул второй выстрел. Наступила тишина, все вернулись к орудию, каждый осматривал то, что ему было положено, и докладывал результаты Оглоблину, который записывал их в журнал испытаний. Меня интересовала, выражаясь артиллерийским языком, точка падения второго снаряда относительно точки падения первого. Это было сейчас главным, определяло качество орудия.

Позвонили с поля — место разрыва второго снаряда найдено и отмечено, все находятся в укрытии. Я попросил инженера Поворова узнать, как лег второй разрыв относительно первого. Поворов запросил полевую команду, и через несколько минут нам сообщили приблизительные координаты первого и второго разрывов. Данные были обнадеживающие, но это только два снаряда. Что-то будет дальше? За два дня, сделав более ста выстрелов, провели все стрельбы: на ближнюю дистанцию, на среднюю и на предельную. Хотелось знать результаты испытания, но до окончания подсчетов это было невозможно. Прямо хоть сам принимайся считать!