Мэгги и Джастина - Джуди Кэролайн

Мысль о том, что нужно написать матери, была последней для Джастины в эту невероятно затянувшуюся ночь. Когда уже совсем рассвело, она вместе с Лионом отправилась в спальню и через несколько минут не слышала ни пения птиц в кустарниках рядом с домом, ни надвигавшегося шума города, ни ровного дыхания уснувшего рядом мужа. Она спала…

19

Лион пробыл дома еще несколько дней. Без всякого преувеличения это были самые счастливые дни в жизни Джастины за последние месяцы. Так долго рядом с ней он уже давно не бывал. Они просто наслаждались друг другом. Не было ни скучных заседаний, ни столь же скучных приемов в зарубежных посольствах и правительственных особняках, не было неотложных дел, которые требовали отлучки, не было ничего, кроме безграничной любви и нежности, которая почти не выражалась словами, потому что в этом не было особой необходимости.

Они ходили в театры, посмотрев пару новых пьес, — правда, справедливости ради, нужно сказать, что ни одна из постановок не понравилась Джастине. Повсюду она находила многочисленные изъяны в режиссуре и особенно в игре актеров. Порой, сидя с женой в ресторане после очередного спектакля, Лион, терпеливо выслушивая очередную порцию гневных критических замечаний по поводу только что увиденной пьесы, ловил себя на мысли о том, что Джастина могла бы стать прекрасным театральным критиком. Она очень точно подмечала малейшие неточности, недоработки, прекрасно разбиралась даже в сценографии. И делала при этом беспощадные, но справедливые выводы. Она очень точно формулировала свою мысль, приводя в ее подтверждение не один, а даже несколько аргументов. Театральные критики из самых престижных газет не отличались и десятой долей той иронии и юмора, которую демонстрировала в этом деле Джастина. Да, она действительно жила театром, и Лиону было очень жаль, что его жена покинула сцену. Однако он был столь тонок и терпелив, что даже ни разу не завел разговор об этом событии, которое, похоже, навсегда перевернуло жизнь Джастины. Бог с ней, с новой пьесой, Бог с ним, с Клайдом. В конце концов, определенность всегда лучше.

Они посетили прекрасную выставку русских икон, побывали на ипподроме и даже заехали в автосалон, где особое восхищение Лиона вызвала новая спортивная модель «мерседеса». Он всегда любил немецкие машины, считая их большим достоинством высокое качество и надежность. Джастина, которая, в отличие от мужа, была почти совершенно равнодушна к технике, отметила для себя лишь маленькую элегантную модель «фиата-пининфарина».

К сожалению, все хорошее когда-нибудь обязательно заканчивается. Подошли к концу и эти несколько дней тихого семейного счастья Лиона и Джастины. Перерыв в заседаниях западногерманского бундестага закончился, и Лиону Мерлингу Хартгейму пора было покинуть Лондон. Начиналась весенняя битва за власть, и член западногерманского кабинета министров в такой момент не мог находиться вдали от Бонна. Собственно, у Джастины в Лондоне не было почти никаких дел, и она вполне могла отправиться в Германию вместе с мужем, но он, как ни странно, отговорил ее. И, что еще более странно, Джастина согласилась. Ему предстояла действительно нелегкая борьба в связи с новыми внешнеполитическими программами, разработанными под его руководством. Многие консервативно настроенные депутаты бундестага склонны были считать деятельность руководства капитулянтством и соглашательством. Те разумные компромиссы, которые предлагал кабинет министров в отношениях с восточными соседями, отвергались наиболее рьяной и непримиримо настроенной частью депутатов, которая вполне способна была добиться отставки кабинета.

Вполне отчетливо представляя, что его ожидает в Бонне, Лион постарался оградить супругу от грозивших ему самому неприятностей. В своей политической деятельности Лион старался дистанцироваться от наиболее крупных партий и блоков, чтобы таким образом сохранить независимость своей позиции. В последнее время его привлекала платформа свободных демократов, и он предпочел войти в их фракцию, поскольку это давало ему большую свободу маневра.

Однако за это на него посыпались упреки со всех сторон за ренегатство и склонность к соглашательству. В общем, кресло под Лионом шаталось, а в такой борьбе средства выбирать не приходилось. Именно об этом он говорил Джастине, стараясь уверить ее в том, что ее пребывание в Лондоне будет более полезным для них обоих. Джастина согласилась не только потому, что приняла аргументацию мужа, но и потому, что прекрасно понимала: в Бонне ее ожидает то же самое, что и в Лондоне, а может быть, и хуже. Здесь она все-таки театральная известность первой величины, пусть даже и не выступающая сейчас на сцене. Лондон стал ей почти родным. Во всяком случае, более близким городом, чем незнакомый маленький Бонн, который нашпигован скучнейшими чиновниками и где нет ни театральной жизни, ни премьер, ни больших музеев с новыми экспозициями, а есть только бесконечные ряды серых правительственных зданий да жилые кварталы, где ей будет куда тоскливее, чем на Парк-Лейн в Лондоне. К тому же что она будет делать в Бонне, не зная немецкого языка и не имея ни малейшего представления об образе жизни среднего бюргера? Ну да, разумеется, иногда она могла выпить кружку пива и съесть пару сосисок, но превращать это в образ жизни или, того хуже, в единственное развлечение — нет уж, увольте. Придется терпеть. Лучше она будет дожидаться отставки Лиона здесь, в Лондоне. Разумеется, ей не хотелось говорить об этом мужу, однако его рассказы о предстоящей политической схватке вносили в сердце Джастины волнительное смятение. Ей очень, очень хотелось, чтобы этот несчастный кабинет министров, в котором по злому недоразумению судьбы находится ее муж, ушел в отставку. Тогда Лион вернется к ней, в Лондон, будет писать мемуары и копаться в небольшом розарии перед домом.

В любое время они смогут съездить в Рим или в Геную, Мадрид или Барселону, Париж или Ниццу.

Но это будет потом, потом… И вообще, если будет.

Джастина сама не знала, чего ей хочется больше — успехов Лиона в продолжении его политической карьеры или его отставки. Последнего, конечно, больше. Тут и сомневаться нечего. Лион должен принадлежать ей, а не этой скучной, замшелой даме по имени «политика». Она уже отбросила всякие сомнения в том, что у Лиона могла быть другая женщина. Нет, он, конечно же, целиком принадлежит ей, Джастине, но только тогда, когда не занят политикой. Джастине оставалось только ждать и надеяться.

После прощальной трапезы она проводила Лиона до дверцы автомобиля и, поцеловав его в губы, грустно улыбнулась.