Визит нестарой дамы - Мария Арбатова

…Прошло три месяца, пока я забралась в постель с мужиком, прошло полгода, пока я завела первый роман, прошел год, пока я перестала видеть в половых партнерах потенциальных мужей – заменителей Андрею, прошло два года, пока я не встретила Валеру. И не спешила бы вступать в брак, если бы Андрей не устроил нам кузькину мать. А он болтался как цветок в проруби, разбираясь с пуповиной, которая вязала его ко мне в десять раз крепче, чем меня к нему.

Удивительное было время между постразрывной истерикой и встречей Валеры: я просыпалась, пила чай, выкуривала сигарету, мурлыча гребенщиковское «как хорошо проснуться одному в своем уютном холостяцком флете, ни перед кем не будучи в ответе…», открывала еженедельник, строила планы на день и первую половину ночи, согласуя их по телефону с претендентами.

Единственное, что я оговаривала жестко: в два часа ночи меня подвозят к дому и смотрят, благополучно ли я добралась до квартиры. Просыпаться в чужой постели мне долго не хотелось ни с кем, я боялась имитаций брака.

– Так он до сих пор с ней?

– Нет. Она его достала, слишком уж в рот смотрела, слишком щупальцами держала, уж все, бедная, попробовала – и суицид, и аборт…

– Может быть, она его любит?

– Может быть. Конечно, мне ее жалко, представляю, что она от него съела, он привык к другому стандарту брака, я ж была успешная, красавица, добытчица. Он же привык женой и детьми хвастаться. – Я сделала из Андрея и его дурочки пушечное мясо, потому что они хотели сделать пушечное мясо из меня. «Ты сделала все сама. Ты сама ее позвала. Я только плыл по течению», – говорил Андрей. «Плыви дальше. У меня было трое детей, стало двое», – отвечала я. «Ты сама ее позвала», – настаивал он. «Может, я сама ей и домашний телефон дала?» – спрашивала я. «У нас ничего не было. Она просто очень несчастна», – оправдывался он. «Вот и сделай ее очень счастливой, кого-то же ты должен сделать счастливым», – назидала я.

– По-моему, это копия истории Пупсика с Тихоней. Ёка содержала и унижала Тихоню, ты содержала и унижала Андрея. Пупсика не удовлетворял пьющий муж, артистку тоже не удовлетворял пьющий муж. Пупсик срежиссировала сцену застукивания мужем, ты – сцену прихода артистки и доставки Андрея в ее объятья. Почему все так одинаково? Почему вы все такие инкубаторские?

– Потому что нам на одной линейке галстук повязывали.

– Это когда было? Это сто лет тому назад было! Мне тоже галстук повязывали, ну и что? – вдруг взбесилась Дин.

– Почему тебя это так трогает? – удивилась я.

– Да потому что, когда мне предстояло сесть в самолет и улететь в Штаты, такие же, как вы, кричали мне про свободу внутри. А сами… Сами потом, как крепостные из рабства, выкупались из собственных браков!

– Ну как крепостные, ну и что? Ведь выкупились же.

– Да у меня сто жизней прошло за то время, что вы тут все, как улитки через забор, переползли из брака в брак!

– Мы еще, как улитки через забор, переползли в другую страну, не переехали на велфер, а переползли вместе с ней, пока забор хрипел и качался. И в этой стране оказался другой ритм и объявили новый циферблат на часах. И очень трудно, милочка, расстаться с человеком, с которым вы просто по-разному приспосабливаетесь к новому циферблату! – завелась я. – Формально он же не виноват, что не приспосабливается, он просто такой, но он и тебя из них вынимает, потому что ты должна тратить львиную долю энергии на сопротивление его комплексам. И в один прекрасный день ты отказываешься приносить свою жизнь в жертву его комплексам, это революционный шаг. Но за ним стоит эволюционная работа. Снять чувство вины – это как в шахте пахать. Помнишь, в школе заставляли подтягивать двоечников? У меня был кадр, татарин, сын дворничихи, ему учеба была нужна, как коту пижама. Я с ним просиживала самые солнечные часы. Он теперь на бронированной машине с охраной ездит, смотрит на меня как солдат на вошь!

– Все, что ты говоришь об Андрее, это гадость… Мне такие же слова говорили близкие люди в Америке. Они говорили: «Тебе трудно встроиться? бедняжка! извини, у меня дела!»

– У тебя с ними не было общих детей, которых бы они при этом содержали! – заорала я.

– Какая разница… Это то же самое, что оказаться в Америке без американской профессии. Меня старый хрыч из эмиграции тестировал, морщился, что у меня «другой русский». Что я говорю слишком литературно, блин. Что у меня нет никакой американской специальности. А американская специальность для русского – это или таксист, или компьютерщик. А если ни того ни другого, то ку-ку… И там нельзя знакомого попросить, чтоб тебя поучили поводить. Там тебе никто на своей машине не даст ездить. Только инструктор – двадцать долларов в час. Я вполне понимаю твоего Андрея. Сколько времени?

– Времени восемь часов, – охотно откликнулась я.

– Неужели? Пойдем еще куда-нибудь… – попросила Дин капризно.

– Тебе мало? – удивилась я.

– Это как наркотик, чем больше колешься, тем больше хочется. – Похоже, она тоже боялась завтрашнего дня. – Пойдем в ЦДРИ.

– Да там давно все засыпано пеплом. Там какая-то склока между любимой сталинской балериной Лепешинской и молодым директором.

– Тем более поедем, – азартно подмигнула Дин. Мы расплатились и вышли на Садовое кольцо.

Пряные сумерки, выпитый джин, предвкушение завтрашнего спектакля горячили кровь. Хотелось, как в недавнем прошлом, поднять руку, снять пару молчаливых мальчиков с хорошими манерами в автомобиле, закатиться в совершенно незнакомую квартиру, запасясь историей типа «мы две преподавательницы физики, приехали из Питера купить зимние сапоги» и пачкой презервативов, проснуться утром на молодом смуглом плече и тихо слинять без мужского утреннего «ну как я тебе?» и «так как тебе позвонить?». Но непонятно было, как это проделать в компании Дин, да и вообще в этом периоде жизни… Валера… угроза СПИДа… и незапланированных близких отношений… и эта натужно завышенная планка, как много времени теперь приходится тратить, чтоб соответствовал, чтоб интеллектуал, чтоб породистый, чтоб хорош собой, умен, чуток, да еще чтоб не неудачник, у неудачников даже при бычьей потенции в постели с успешной бабой начинаются проблемы… ЦДРИ так ЦДРИ.

Обсиженный мужиками с пивными кружками дворик и злобные бабки на входе.

– Все было не так. Все было по-другому, – забеспокоилась Дин, ей доставляли физические муки архитектурно-восстановительные достижения, отнимавшие прошлое по кусочку, – вход был на Пушечную улицу, к «Детскому миру»!

– Перестройка, мэм, – напомнила я.

– Вы к кому? – спросили старушки-церберы.

– Я так думаю, что к себе, – сказала я, протянув членский билет Союза художников.