Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов

Нечто искусственное.

Это — Латушкин Андрей.

Почему-то в серебряной части он не смог прочитать имени. Не успел?

«Виртуал, — понял Андрей. — Значит, я частично виртуален? Но зеленые лучи — вполне настоящие, так чье же это»?

Кольцо тоже пропало, но почти сразу заколыхались клочья сиреневой дымки. Они сползались друг к другу, наконец слившись в одно. Образование напоминало языки пламени по краям обруча, через который прыгают тигры в цирке… Только вместо тигра в центре стоял Андрей.

«Это… внешний облик. Мое лицо. Нет, не мое, я не так выгляжу. И еще здесь — привычка курить сигареты. Действительно, я же никогда не курил, даже не пробовал»…

Обруч будто растворился. Какое-то время Андрей провел в пустоте, но вот все три образования появились снова, одновременно, каждое — на своем месте.

Традиционных размеров паутина. Неоднородная только.

«Вот он, Латушкин Андрей. Эссенциалист. Три в одном, даже четыре. Латушкин…»

Стоп.

Латушкин.

Да это же Стас!

Так вот от кого зеленые лучи. Поэтому и воспоминания у Андрея такие… странные. Общие со Стасом.

А он носил какое-то другое имя.

Интересно, кто и как это сделал? Как это вообще можно сделать? А ведь Стас ни при чем. Или… при чем?

Андрей снова сосредоточился на паутине.

Между сияющей, сине-зеленой и сиреневой частями угадывались темные ободки.

Слой, состоящий из ничего. Пустота.

Три части, три соединенные на время части.

И не надо быть высоким магистром, чтобы понять, что это время подходит к концу. Начинается отторжение. Как у импланта.

Андрей вылетел из океана подпространства, словно поплавок, наполненный воздухом, из-под воды. Резко сел, закрыв лицо руками.

Распад. Так вот откуда жажда. К чему все эти копания, если жить осталось сутки-двое, не больше?

Безразличие навалилось, как душная пуховая перина.

Все напрасно, напрасно, напрасно…

Андрей обвел пустым взглядом комнату. Шкаф, стол, компьютер…

А над компьютером — диплом.

Диплом!!!

Фениксы не умирают!

Он вскочил, распахнул шторы, бросился к диплому.

«Корректор первого звена. Латушкин Андрей»…

В академии ходили слухи, что диплом защищен магией. Его нельзя уничтожить, и он хранит сущность владельца.

И его имя.

Но имя здесь все то же, а где же…

Паутина в нижнем углу!

Трясущимися руками Андрей выковырял диплом из-под стекла, положил на стол и накрыл ладонью паутину.

«Всеволод Сергиенко. Корректор первого звена».

Сева Сергиенко, нерешительный, недальновидный, зацикленный на Стандарте. Совершивший только один настоящий поступок в жизни.

Значит — Сева, Стас, виртуал и кто-то еще. Четыре сущности, а жизнь одна.

«Продолжительность жизни человека зависит в первую очередь от самого человека». Двенадцатый постулат.

«Жизнь имеет ценность лишь тогда, когда имеет смысл». Тринадцатый, последний.

— Нет. Я не Сева, не Стас. Я Андрей. И я еще не все сделал, чтобы умирать. А имеет ли это смысл — какая разница.

Человек, состоящий из четырех частей, успел ошибиться. Необходимо было исправлять положение. Последствие ошибки, страшное ее детище, занимало и места-то всего ничего на флешке. Ее и найти-то сложно, среди фотографий и игрушек маленький файл, который может обнаружить лишь тот, КТО ЗНАЕТ.

Но на флешку он скопировал лишь резервную копию, а оригинал остался в Конторе, причем на нескольких компьютерах сразу…

Избавиться от него можно лишь самым варварским способом. Как Андрей ни прикидывал возможные варианты, все равно упирался в один: полное уничтожение носителей и всей сопутствующей документации.

А еще нужно сделать вот что…

Выскочив на улицу, Андрей первым делом бросился в магазин фототоваров и купил простенькую «мыльницу».

Когда-то Сева очень любил снимать. Очень. Фотография доставляла ему наслаждение, соизмеримое разве что с анализированием паутины.

Стас считал беготню с фотоаппаратом глупостью.

А еще Стас, например, никогда не ел овсянку. А разве хоть один житель Лабиринта ест на завтрак что-то, кроме овсянки?

Лабиринт.

«Это мир, где я живу. Жил».

Стас сидел в ванной по часу, напустив пару и вылив полфлакона шампуня зараз. Сева предпочитал контрастный душ.

Андрей не зря купил фотоаппарат. Вспомнить (не прочитать инструкцию и разобраться, а именно «вспомнить», на что и как нажимать) последовательность действий и щелкать, щелкать, пока не останется память об этом занятии: да-да, я много снимал.

Дом, освещенный утренним солнцем, кошка, изящный автомобиль, вороны в мусорном баке, сорока с изумительным оперением, клумба с альпийской горкой…

Девушка в белом, толстая мороженщица… Прудик, канава. Забор с витой решеткой. Школьный двор.

Мальчишки, играющие в футбол.

Вихрастый задира зевает на воротах. Долговязый хавбек чешет затылок. Бомбардир-коротышка сосредоточенно поджимает губы и несется вперед. Стоппер, который отдыхал и ковырял ногу, бросает свое увлекательное занятие и летит на помощь бомбардиру. Это наши.

Команда соперников не столь симпатична: прилизанные домашние мальчики без отличительных черт.

Надо еще поснимать наших.

Андрей присел, чтобы быть вровень с ребятами. Из этого положения фигуры футболистов получаются лучше: во весь рост, четкие и неискаженные. Тем более что ребята еще маленькие, лет двенадцати.

Вихрастый поймал мяч, летящий ему в руки, вбросил его и посмотрел на часы.

— Мне пора, — грустно сказал он.

— Нормально! А стоять за тебя кто будет?

Вихрастый пожал плечами, отошел от ворот, скинул перчатки, поднял сумку и ветровку:

— Да вон хоть дядя постоит!

Махнул друзьям рукой и ушел.

Игра на миг приостановилась. Начинали четыре на четыре, теперь у одной команды вратаря нет. Обидно.

Андрей кивнул им и оказался в воротах.

Стас смотрит футбол лишь по телику и только во время крупных чемпионатов. Сева такой игры вообще не знает. Сева играет в хоккей на песке и травяной баскетбол.

Ну так что же?

Андрей не стал долго раздумывать. Пацан, продолжающий бузить в душе почти каждого взрослого мужчины, готов поддержать любую игру с мячиком. Пусть он и не знает правил.

Не пустить в ворота — это как в хоккее. От своих мяч руками не брать — тоже понятно. Ну и ладно, так даже веселее.

Незаметно для себя Андрей увлекся. Команда окончательно стала «его», счет (а ведь наши проигрывали, проигрывали) почти сравнялся, и коротышка — бомбардир вновь летел в атаку.

А Андрей рвался на части от желания поиграть и от еще более жгучего желания поснимать дальше.

Но игровой азарт быстро все пересилил.

Через десять минут Андрей, именно Андрей, а не Стас или Сева, играл в футбол.

Матч закончился со счетом восемь-шесть в пользу команды «наших». Мальчишки с веселым галдежом пожимали голкиперу руку.

Андрей испытывал радость и даже гордость. Он еще что-то может!

А значит — пора двигаться дальше.

ГЛАВА 7

Совещание

Я проснулся от ощущения чьего-то присутствия. Первый раз такое, обычно сплю крепко.

— Станислав…

Главный дознаватель! Скажите, какая честь!

Я сел, зазвенев цепями, как Кентервильское привидение.

— Простите. Я разбудил вас.

Конечно! Чего приперся вообще!

— Я лишь хотел сказать, что… Знаю, что вы не виноваты.

— Откуда? — мрачно усмехнулся я.

— Я разговаривал со Светланой…

— Как она там? — перебил я.

— С ней все в порядке, не беспокойтесь. Ее в замке нет.

— А где она?

Трибунальщик замялся.

— У меня дома.

Оп-па! Вот даже как? И как же это понимать?

Не могу объяснить, что я почувствовал. Пауза затянулась, и дознаватель поспешно добавил:

— Не поймите превратно, Станислав. Просто ей лучше быть подальше отсюда. Она вне подозрений, и в этом шеф со мной согласен.

— Я рад.

Я действительно был рад за Светку. Камера — не подходящее для нее место. Но сердце предательски дрогнуло…

— Так что же она… сказала?

— Я понял, для чего вам нужна была вымышленная анкета.

— И для чего? — пожал я плечами.

— Простите, что говорю это, поскольку вы не просили. Вынуждают чрезвычайные обстоятельства.

Он присел на край топчана и произнес:

— У вас комплекс неполноценности. Вы склонны преувеличивать собственные недостатки. Поэтому и образ создали… почти идеальный.

— А вы в моей душе читаете или как? — разозлился я.

Какое твое дело, а? Облеченный властью пингвин.

— Нет. В сущности.

— В сущности — что?

Он не сразу понял вопрос. Потом до него дошло.

— Нет понятия «душа». Это придумали поэты и священнослужители. Есть сущность. И в ней все видно.