Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

И положение это никак нельзя назвать блестящим.

Прежде всего, государство мучает хроническая политическая нестабильность. Родившаяся после Гражданской войны республика продемонстрировала полную непригодность парламентского строя для управления такой страной, как Россия.

Завороженные европейским, всеобщим, прямым и равным избирательным правом, депутаты Учредительного собрания обрекли ее на восемьдесят лет бесконечных выборов, кошмар думских коалиций, возникающих и рушащихся с неизбежностью смены времен года.

На памяти князя только три правительства отработали свой полный срок, обычно же кабинеты министров и премьеры менялись каждые год-полтора.

Естественно, какой-либо преемственной и осмысленной политики такие правительства проводить не могли. Порядок кое-как поддерживался только с помощью института несменяемых государственных чиновников, от товарища министра и ниже.

В противном случае все рухнуло бы еще в тридцатые годы прошлого века.

Огромных расходов требовало содержание четырехмиллионной армии, охранявшей границы Периметра, причем не только на исконно российской территории, но и за ее пределами, обеспечивая обороноспособность более слабых членов Тихо-Атлантического Союза.

Остаток бюджетных средств уходил на реализацию непомерно раздутых левыми правительствами социальных программ. Казна из последних сил платила всем – пенсионерам, безработным, слабосильным крестьянским хозяйствам, матерям-одиночкам, общинам малочисленных инородческих племен, ветеранам и инвалидам боевых действий. И все они считали, что платят им мало.

Соответственно, более-менее успешные предприниматели, купцы, лица свободных профессий были обложены непомерными налогами, прямыми и косвенными. И совершенно справедливо считали, что нет особого смысла надрываться, повышая благосостояние дармоедов. Вот уже два десятка лет, после очередного мирового кризиса, промышленное производство в стране почти не росло.

Зато росло население, отчего жизненный уровень большинства народа медленно, но неуклонно падал.

Россия по этому показателю опустилась почти до уровня второразрядных европейских государств, вроде Италии или Сербского королевства.

Постоянную головную боль доставляли агрессивные сепаратисты западных и южных губерний державы – Финляндии, Привислянского края, Галиции, Бессарабии, Турецкой Армении. В любой момент там могли начаться крупные беспорядки с весьма серьезными последствиями. Да уже и начинаются, только слепой не видит.

А предпринять решительные, превентивные, соответствующие опасности момента действия кто-то не может, а кто-то просто не хочет. По политическим, и не только, соображениям.

И, конечно, тяжелой гирей на России висели внешние долги, не выплаченные еще со времен мировой войны.

Крайне негативно ведут себя так называемые прогрессивные силы общества. Их стратегия и тактика до странности похожи на то, что творилось в последние годы существования Российской империи.

Безудержное критиканство любых действий государственной власти. Бессмысленные призывы к тотальной оппозиционности, «по всем азимутам», без разбора. Власть плоха по определению, просто потому, что она власть. Причем смена кабинетов никак не отражается на накале этой «борьбы». Вчера пресса дружно обрушивалась на правительство за то, что российские войска в составе объединенных вооруженных сил Союза участвуют в боях на севере Африки и Ближнем Востоке.

Завтра новый премьер и министр иностранных дел принимают решение ограничить воинские контингенты в Африке до чисто символических двух батальонов, и тут же поднимается новая волна протестов. «Сдача стратегических позиций», «пренебрежение геополитическими интересами», «предательство союзников» и так далее.

Самое смешное, что полярно меняют позиции и точки зрения те же самые газеты и те же самые обозреватели.

Такое впечатление, что всеобщее, пусть и не высказанное до поры до времени вслух желание «властителей дум» – это чтобы в России исчезла вообще всякая власть, правая, левая – не суть важно. «Честному человеку сотрудничать с любой властью невыносимо!» Очень ходовой рефрен последнего десятилетия.

Раньше, кажется, так явственно подобные настроения не проявлялись.

Можно, конечно, ни о чем этом вообще не думать, руководствуясь принципом «чем хуже, тем лучше», и надеяться на то, что рано или поздно народ сам позовет Великого князя на царство, но надежда эта вполне дурацкая.

Разве что вновь вспыхнет в стране гражданская война, но тут уж всем мало не покажется, и становиться царем в очередной раз разрушенной и залитой кровью стране – упаси, господи, от такой участи.

Олег Константинович, изучая мировую и европейскую историю двух минувших веков, испытывал некоторое теоретическое недоумение. Каким-то образом в России до сих пор не возникало сильных радикально настроенных политических течений, которые попытались бы установить диктатуру правого толка. Возможно, слишком много сил и жертв потребовалось в свое время для разгрома диктатуры левой.

И вожди Белого движения в массе своей оказались только солдатами, а не политиками. Иначе отчего это у нас не нашлось своих Муссолини, Людендорфа, Хорти и прочих, сумевших, пусть и не надолго, установить в двадцатые – тридцатые годы прошлого века крайне авторитарные и репрессивные режимы в доброй половине сотрясенной войной и потерявшей ориентиры Европы?

Но ведь могут еще и появиться. Обстановка располагает. Не зря же об этом постоянно твердят решительно настроенные гвардейские генералы. Мол, лучше начать самим, нежели ждать путча в Петрограде, поддержанного армейскими частями. Кое-какая настораживающая информация князю по линии все того же Чекменева поступала.

Вот и сейчас Чекменев испросил аудиенции, скорее всего, чтобы доложить собственную трактовку пятигорских событий. Не есть ли это именно тот самый «первый звонок»?

Так и вышло. Чекменев сообщил все, что успел узнать от Тарханова, присовокупив, что соответствующим образом оформленные и заверенные документы представит несколько позднее.

– Ну, и представишь, – с облегчением ответил претендент на Российский престол. – Официально кавказской проблемой должно заниматься Петроградское правительство. И пусть оно ею займется в меру сил и желания. Захотят – пригласят меня на заседание Государственного совета. Там и выскажусь, если потребуется. А что в этой ситуации на самом деле собираемся делать мы? И делать ли вообще что-либо?

– Официально – ничего. До последней возможности. Даже если просить будут. А они будут, ручаюсь. Мы же сейчас должны по полной программе отработать все, что касается нашей территории. Мы ведь еще и задержанного по обвинению в попытке убийства полковника Половцева сотрудника госпрокурора Бельского допросили…

– О, вот это уже интереснее! – Прокурора князь не любил, что вполне естественно в отношении человека, поставленного присматривать, чем ты занимаешься на вверенной тебе территории. И пусть ничего плохого Бельский ему до сих пор не сделал, свою неприязнь Олег Константинович ему демонстрировал в доступной по рангу форме – то есть подчеркнутой вежливостью и неукоснительным соблюдением протокола в официальном общении.

А вот неофициальное было исключено начисто.

– На первых допросах господин Герасимов все полностью отрицал, да и улик, кроме ничем не подтвержденных подозрений самого Половцева и показаний двух непосредственных исполнительниц, не было. Впрочем, те показания тоже мало чего стоили, – пренебрежительно махнул рукой Чекменев. – Естественно – для суда присяжных. Мы-то отнеслись с полным вниманием. И через час задержанные начали признаваться всерьез.

Чекменев знал, что мелкие подробности князя никогда не интересовали. Ему важна суть проблемы, по которой можно принимать принципиальные решения. Поэтому пояснил сразу. Сам Бельский тут полностью ни при чем. Скорее напротив. Герасимов был завербован еще в Петрограде человеком, имеющим отношение к руководству агентуры «интернационала» в России. Похоже, связан с тем же Катранджи и польско-литовскими сепаратистами. Между прочим, они, получается, в данный момент как бы наши союзники, поскольку тоже делают ставку на организацию всероссийской смуты. Имеют в виду натравить друг на друга вас и центральное правительство. Воображают, что это поможет прежде всего им.

А на Половцева-Ляхова он вышел простейшим образом, подслушивая разговоры прокурора, его дочери и полковника. Там у них вообще интересная интрига завязалась…

Утомленный собственными бесконечными тревожными мыслями и докладом контрразведчика, Олег Константинович с большим удовольствием выслушал выдержанную в лучших традициях авантюрных романов историю. Зная великокняжеские вкусы, Чекменев сумел мастерски переплести две любовные линии и два детективных сюжета – с саблей и взаимной вербовкой Ляхова и Бельского.