Социология литературы. Институты, идеология, нарратив - Уильям Миллс Тодд III
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в 1867 году о таком богатом наследии и не думали – главной заботой супругов тогда была угроза тюремного заключения за неуплату долгов. Дневник Анны Григорьевны и письма Федора Михайловича за последующие четыре года – хроника печальных подробностей их отчаянного экономического положения. Частые и мучительные приступы эпилепсии у Достоевского, игра в рулетку, ссора с Тургеневым, разочарование в Европе и тоска по России – все эти стороны его биографии широко известны. Однако нередко забывают о том, что за эти годы Достоевский сумел закончить два больших романа – «Идиот» и «Бесы», причем более или менее пунктуально сдавал их по частям в журналы, и при этом еще писал для нового журнала «Заря» рассказ «Вечный муж». В течение 1868 года был опубликован почти весь «Идиот». Публикация «Бесов», правда, несколько затянулась (начало вышло в «Русском вестнике» за 1871 год, а окончание размещено в двух номерах следующего подписного года – 1872-го), но в этой задержке был во многом виновен сам Катков – он не согласился напечатать даже смягченный вариант спорной главы «У Тихона», а редакция уведомила об этом автора с большим опозданием.
В отношениях с журналами Достоевский не всегда вел себя безупречно – так, в «Заре» он взял солидный аванс (900 рублей) на большой роман, но к моменту закрытия журнала рукопись не представил и аванса не вернул. Однако и другая сторона в те годы была небезгрешна – понадобились пять лет и угроза судебного иска для того, чтобы пресловутый Стелловский выплатил Достоевскому 3000 рублей – свой долг за второе издание «Преступления и наказания» [Frank 1995: 414–415]. Но даже в худших своих проявлениях Достоевский был образцом профессиональной ответственности по сравнению со многими своими собратьями по перу. Толстой, например, так и не завершил публикацию «Войны и мира» в «Русском вестнике»; издание «Анны Карениной» растянулось более чем на два с половиной года, пока в 1877-м Катков не отказался печатать последнюю часть. С двумя другими романами той поры дело обстояло еще печальнее: этнографический роман Мельникова «На горах» публиковался в «Русском вестнике» с 1875 по 1881 год, а «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина переросли из цикла очерков в роман на страницах «Отечественных записок» в 1876–1881 годах. Романы Тургенева, правда, не требовали от читателя хорошей памяти, но они были куда короче и часто печатались в номере толстого журнала целиком («Отцы и дети», «Дым»). На этом фоне относительная обязательность Достоевского тем более поразительна, что обычно он отдавал в печать первую часть произведения, даже не набросав его окончания.
В 1871 году, с возвращением в Санкт-Петербург, началось, пожалуй, самое спокойное и благополучное десятилетие профессиональной жизни Достоевского. Журнальная публикация двух больших романов («Подросток» (1875) и «Братья Карамазовы» (1879–1880)), редакторская работа в еженедельнике «Гражданин» (1873–1874) и издание собственного в высшей степени оригинального «журнала одного автора» – «Дневника писателя» (1876–1878, отдельные номера в 1880 и 1881-м), – все это обеспечивало ему стабильный доход. Начиная с первого отдельного издания «Бесов» бесстрашная Анна Григорьевна взяла на себя переиздание крупных произведений Достоевского – она договаривалась с типографиями и торговала книгами прямо у себя на квартире. Контраст между этим успешным «домашним издательством» и широкомасштабными сетями книготорговли в Англии и Америке красноречиво свидетельствует о том, в каких стесненных условиях протекала литературная жизнь в России.
Но упорядоченность жизни Достоевского была лишь внешней; на деле он по-прежнему прилагал огромные усилия, чтобы сохранить не только финансовую, но и творческую независимость и целостность, лавируя между консервативными и радикальными изданиями, между воинствующим национализмом и христианским народничеством. В начале 1870-х бывший политический заключенный свел дружбу с К. П. Победоносцевым, архиконсервативным наставником будущих императоров Александра III и Николая II, а через него познакомился и с членами царской семьи. В 1880 году Достоевский лично преподнес великому князю Александру экземпляр «Братьев Карамазовых» [Гроссман 1934: 83–85, 91–92, 114–115]. При всем этом возвращение Достоевского в Россию ознаменовалось досмотром его бумаг на границе (маленькая дочь писателя расплакалась и тем самым прервала этот обыск), а позднее в Санкт-Петербурге он подвергся недолгому тюремному заключению за публикацию сведений о некоей важной особе без официального на то дозволения. Официальный надзор за ним власти прекратили в 1875 году, о чем сам Достоевский узнал (если узнал вообще) только в 1880-м. Возможно, он спокойнее бы воспринимал этот надзор, будь ему известно, что в том же 1875 году жандармы вычеркнули из списка лиц, подлежащих наблюдению, и Пушкина (скончавшегося, как известно, в 1837-м). Впрочем, атмосфера этого десятилетия, полного репрессий и казней, поневоле вселяла в писателя тревогу за судьбу его родины [Волгин 1970, Волгин 1986].
В круг вышеупомянутых новых знакомых Достоевский вступил благодаря тому, что был утвержден редактором «Гражданина», издаваемого князем В. П. Мещерским – публицистом-консерватором и весьма богатым человеком. Непреодолимым соблазном тут послужил не только оклад (250 рублей в месяц, не считая гонораров за собственные публикации в «Гражданине»), но и шанс обнародовать свое мнение по насущным проблемам. Живя за границей, Достоевский внимательно следил за происходящим в отечестве и гордился тем, что его художественные произведения необыкновенно точно предвосхищают развитие событий в российском обществе. К тому же он уже несколько лет подумывал об издании собственной газеты или альманаха [Достоевский 1972–1990, 28, 2: 224, 329]. Работа в «Гражданине» стала стимулом к созданию «Дневника писателя» – цикла из шестнадцати статей. Это одно из лучших публицистических произведений Достоевского, опиравшееся на опыт фельетонов 1840-х годов и полемических очерков во «Времени» и «Эпохе». В «Дневнике» в остроумном и непринужденном, порой откровенно-сатирическом тоне оспаривались догмы западнической интеллигенции – например, идея обусловленности характера средой. Испытывая эти постулаты на прочность, писатель
