Пробуждение каменного бога - Филип Фармер

— Но здесь дело в весе, — убеждал его Улисс. — Чем больше нешгаев на корабле, тем меньше топлива и бомб. Ты снизишь радиус действия и боевую мощь.

— Это не существенно, если дирижабли действуют у края Дерева. Они находятся вблизи базы и для компенсации могут совершить больше полетов. В этом проблем не будет.

Когда на следующий день Улисс увидел Авину его обуяло чувство счастья и вины. Хотя вина была беспричинной Ведь Луша и Зеби были людьми, а не поросшими шерстью клыкастыми, хвостатыми и кривоногими созданиями. Он вправе был делать все, что заблагорассудится и выбрал в первые любовницы Зеби.

И все-таки Авина задавила его вспыхнуть. Чуть позже, заговорив с ней, он почувствовал радость, сердце стало биться чаще, а дыхание вдруг сделалось неровным.

Это было не то, что человек его времени назвал бы любовью. Это была не любовь в смысле физической близости. Но он возрос до того, что наслаждался ее присутствием, разговором с ней, ее близостью, в общем, полюбил. Он мог бы сказать, полюбил как сестру. Гораздо больше. Собственно, его чувство невозможно было описать. Или, возможно, он признался себе в приступе откровенности, что чувство неописуемо.

Короче говоря, она сделала его самым счастливым человеком на свете с того времени, как он пробудился. А может, даже и раньше.

В ее чувствах сомневаться не приходилось. Когда она увидела обеих женщин, ее глаза широко раскрылись, а черные губы изогнулись, обнажив острые зубы. Хвост выгнулся. Она замедлила шаг, а потом взглянула на него. Она улыбнулась, но улыбки не получилось. И когда она подошла ближе, он смог прочесть выражение под черной маской бархатистого меха. Она была сильно разгневана.

Он понимал ее реакцию, но не мог мириться с ней слишком долго. Ей придется взглянуть правде в глаза. Если же она этого не сделает, ей придется уйти. Ему не хотелось, чтобы это случилось. Ему было бы грустно отослать ее прочь. Чудовищно грустно, но он перенесет это, а потом печаль забудется. Лучше чем кто-либо он сознавал, что может сделать время.

Но это ему совсем не помогло.

Авина и не пыталась скрыть свои намерения, хотя подавила жажду бурно излить свое чувство.

— Хорошо оказаться вновь на твоей стороне, Повелитель. У тебя будут отличные помощники, свободные и преданные люди. — Она говорила на аурата, не сомневаясь, что обе женщины ее отлично понимают.

— Хорошо, что ты опять со мной, — ответил он серьезно.

Он вздрогнул от мысли, какую причинит боль, когда скажет, что теперь ей придется спать в соседней комнате. Он был вшивым Богом. Бог обязан стоять выше чувств простых смертных.

Сознавая свою трусость и ненавидя себя за это, он прервал разговор. Чтобы избавиться от упреков, он сослался на чрезвычайно важное, неотложное дело. Но он понимал, что лжет только самому себе.

Она пошла с ним на совещание, а позади следовали обе женщины. Авина была умна, и позже смогла объяснить своим людям, что происходит. Хотя бы на некоторое время у них не должно было затаиться злобы и беспокойства, которым не было места в его планах. У них недоставало знаний и навыков для следующей фазы борьбы против Дерева и его прислужников. Но он не сказал им об этом, как не стал объяснять, что их время еще впереди. Раз готовится нападение на дулуликов, то три кошачьи группы будут в Дереве ценнее, чем все толстокожие и человекообразные вместе взятые. Они проворнее и более приспособлены к Дереву.

Дни и ночи били предельно загружены и продуктивны, хотя пусть и не так продуктивны, как он хотел. Нешгаи были слонами и, несмотря на это, вобрали в себя такие человеческие черты, как мелочность, зависть, ревность, подозрительность, жажда престижа, денег и положения, жадность и просто глупость. Видно, увы, они тоже оказались не в силах подняться над этими пороками. Пусть верно, что они на первый взгляд не были так активны в своих стремлениях, как их человеческие аналоги. Но в этом виновата была только их медлительность. Поэтому все события разворачивались со скоростью больной черепахи или анемичного слона. Он истратил половину своего времени исключительно на пресечение административных склок, утешение раненого самолюбия, выслушивание петиций о достигнутых успехах или диких проектов применения дирижаблей, стараясь выбить всеми возможными способами необходимые материалы и рабочих.

Он жаловался Шегнифу, который только пожимал плечами и сгибал свой хобот.

— Это — система, — говорил он. — И я не в силах ничего поделать. Я могу пригрозить свернуть несколько хоботов или даже голов. Но если виновных найдут и привлекут к суду, ты потеряешь еще больше времени. Ты угробишь не один день, свидетельствуя в судах, вместо того, чтобы потратить его на свои проекты. Наша процедура чересчур медлительна. Как гласит пословица: «Раз отрежешь голову, потом уже не вернешь». Мы, нешгаи, всегда помним, что Неш, первый из нас, был богом справедливости. Мы должны осторожничать, чтобы избежать ошибок.

Улисс попробовал пойти на хитрость. Он сказал:

— Разведчики на границах сообщают, что на ветках с края Дерева собралось много вигнумов и глассимов. Их нужно атаковать как можно быстрее. Неужели ты думаешь, что ради справедливости надо подождать, пока они не нападут первыми? Или ты предложишь им выбирать место и время?

Шегниф улыбнулся и проговорил:

— Ты хочешь убедить меня, что если мы замешкаемся с новым оружием и кораблями, то причиним вред только себе? Ладно, может быть ты и прав, но я ничем не могу помочь, чтобы ускорить строительство или снизить затраты. И не спорь.

Обращаться было больше не к кому. Любая апелляция к правителю, Зигбрузу IV, попадала на стол Шегнифа и, даже если обойти визиря, то Зигбруз не станет игнорировать советы своего главного помощника. Особенно, если петиция исходит от чужака.

Улисс подозревал, что Шегниф собирается избавиться от него после того, как будут сделаны корабли и порох, а техника навигации будет полностью изучена и освоена. Ведь он все-таки был человеком и не имел особых причин оставаться верным нешгаям. Вполне возможно, что Шегниф подозревал в нем агента Дерева. Улисса могли послать шпионом на землю подговаривать рабов к восстанию, соблазнить нешгаев построить воздушный флот, который можно было бы обернуть против самих же нешгаев.

Улисс признался себе, что будь он Шегнифом, он учел бы эту возможность. И не погнушался бы заклеить Улисса в тюрьму, когда основная работа будет закончена.

Все что мог сделать Улисс, так это надеяться, что Шегниф поймет, что Улисс нужен ему надолго. Наверняка Шегниф должен знать, что прежде чем нешгаи окажутся в безопасности, Дерево придется уничтожить.