Сила и ярость Юга - Евгения Александрова

– Сыграешь мою песню? Помнишь?..

– Конечно, госпожа. Только настроение у гостей не для неё, мне кажется…

– Тебе кажется, – ласково ответила Ясмин, не смягчая угрожающего выражения лица. – Я буду её петь – муж желает услышать мой голос.

– О, ему точно понравится, – понимающе кивнул Иванс и подмигнул: – Всё, что угодно для вас, госпожа. Ради вашего голоса и я бы пошёл на всё.

Ясмин коротко стукнула кончиками пальцев по деревянной ручке банджо и поднялась.

Мелодия начиналась медленно: так же, как и ночь вступала в свои права, прокрадываясь тенью от леса, за которым скрывалось солнце.

Банджо зазвучало чисто и звонко, его пронзительные острые ноты словно звенящий нож резали молчание замерших в ожидании гостей.

Вальдер остался стоять у стены, у которой они разговаривали, и в задумчивом ожидании скользил по Ясмин взглядом. Но она не стала отвечать ему, а отвернулась к окну: так было проще.

За чуть запылённым окном виднелась кромка леса, неподвижными статуями рисовались силуэты кипарисов, а по тёмному небу разливался тусклый ещё свет звёзд.

Ей нужно было только вспомнить мелодию старой песни и взять первые ноты. Ясмин пела низким и иногда чуть хриплым голосом, раньше считая его грубоватым, ведь все знатные дамы должны были петь утончённые романсы высоко и тонко, как в столице. На это, опять же, была своя мода.

Но Ясмин пела только то, что ей было близко к сердцу.

И даже отец в такие минуты одобрительно склонял голову: он видел, как чутко реагировали все окружающие, особенно мужчины, когда она начинала петь. И будто только это примиряло его с дочерью, только тогда он, оглядываясь вокруг, молчаливо признавал: да, она моя наследница, да, я ею горжусь.

Переживи эту боль. Оставайся искренним. Не позволяй отравить себя целиком. Капает солнце, в мир проливаясь бликами. Грани реальности зыбче горячечных снов.

Ясмин прикрыла глаза, слушая собственный голос. Чуть дрожащий в начале песни, тихой и медленной, он постепенно крепчал и набирал силу. Исчезло всё остальное, осталась лишь рвущаяся из груди песня.

Самые рваные раны наносятся близкими В праведном гневе, в битвах с самим собой. Мы остаёмся брошенные и безликие. Гулкое эхо в ответ – Эй! Кто-нибудь живой?

Ясмин сжала руки, с силой прижала локти к животу и ощутила, как резонирует с миром её голос, разливается звонкой, пронзительной до боли песней по залу, задевает всех слушателей.

Нет ничего. Осыпается память под пальцами. Ты остаёшься израненный и пустой. Солнце течёт сквозь тебя, в этот мир проливается. Цельный, опять настоящий и очень живой![1]

Эту песню она никогда не исполняла прежде на публику. Она сочинила ее сама, много лет назад. Думала, что забыла, но нет. И сейчас страстно захотелось спеть – плевать, что о ней подумают, она поёт не про них, а про него. Ясмин вложила в последние строки всю душу, выплеснула без остатка, и будто потоком энергии её унесло в бесконечное ночное небо.

Прозвенели последние звуки банджо, мягко перебрал струны Иванс, тихонько стукнул по корпусу, и наступила тишина. Мгновение Ясмин так и стояла лицом к окну, не открывая глаз, а под ресницами вдруг ощутились слезы. В гостиной растерянно захлопали, сначала тихо, потом поддержали все собравшиеся. Ясмин поморгала, прогоняя влагу с глаз, и резко обернулась.

И успела поймать странное выражение глаз Вальдера. Он смотрел на неё так, будто во всём доме больше никого не осталось. Внимательно, с толикой задумчивости, удивления и… боли?

– Это было… здорово, Ясмин, – первым решился похвалить один из старых знакомых.

– Чудесно, – смахнула слезу даже тётушка Иллейв и тут же мельком оглянулась на Вальдера, оценил ли этот чужак их юное дарование. Или счёл странной выходкой?

Похвалу поддержали большинство вокруг, просили спеть ещё, но Ясмин отказалась, и вскоре её место заняла кирия ди Коста, полноватая жизнерадостная супруга местного кофейного барона.

Позже многим хотелось в этот вечер произвести впечатление на Вальдера, раз уж он был назначен из столицы. Кажется, все уже свыклись с той мыслью, что он новый хозяин Джосси, супруг Ясмин и одарённый особой магией колдун. Ведь она сама – Ясмин – признала его право. Он получил всё, что хотел. Закон, признание местной знати… её саму.

Музыка стала быстрее, кто-то попросил начать танцы, и дамы с улыбками брали за руки своих мужчин. Вальдер оглядывал всех с интересом и, снова встретившись взглядом с Ясмин, вопросительно приподнял бровь.

Не он один ждал от неё этого шага. Женщины – по древнему обычаю – всегда начинали этот первый танец, выбирая себе любого приглянувшегося. И мужчина не имел права отказать.

Ясмин быстро оглянулась, раздумывая, не пригласить ли назло Вальдеру хотя бы… да хоть старика Кардьяна, с улыбкой стоящего у стены.

Но то ли что-то подействовало извне, то ли магическое влияние мужа, то ли… это всеобщее восхищение чужаком и ожидание заставили её пройти через всю комнату, мимо низко опустившей голову Ирты и стоящих рядом юношей и остановиться перед Вальдером.

– Я вижу, это ещё одна необычная традиция ваших земель, – сказал он ей тихо и с лёгкой улыбкой. – В этот раз не такая обидная.

Ясмин пытливо вгляделась в его лицо, пытаясь понять, скрыта ли здесь новая провокация.

– Если в первый «танец Теа» девушка выбирает мужчину, он не имеет права ей отказать. Как не имеет права не оказать должного почтения. Ты должен встать на одно колено и принять мою руку, признавая власть богини, дарующей жизнь всему живому.

– У тебя будет всё моё почтение, моя богиня, – отозвался Вальдер серьёзно и опустился на колено. Ясмин сощурилась: он талантливый актёр или действительно не врёт?

Преодолев сопротивление, она едва коснулась ладонью его головы – волосы, уложенные наверх, были на удивление мягкими на ощупь, – и Вальдер прикрыл глаза. Подчинившись музыке, ладонь Ясмин соскользнула вниз, но чужак тут же поймал её и поднялся на ноги.

Приблизился и, не давая ей времени на размышления, взял за руки и плавно повёл в танце, легко повторяя движения других танцующих. Ясмин ещё хотела сохранить отстранённость, но это не удавалось. Вальдер вёл умело и просто. Уверенный шаг, сжатая в руке ладонь, наклон тела назад и поворот.

Ясмин вспомнила, как однажды танцевала этот танец с Калхасом, одним из приятелей отца, ещё тогда, в период своей ответной влюблённости, она однажды решилась пригласить Калхаса первая. Вспомнилось, как отчаянно краснели тогда щёки, когда доносились подначивания и смешки отца и его друзей. Она тогда только-только почувствовала себя