В плену у призраков (пер. Шифановской) - Джеймс Херберт

По-прежнему были слышны перебивающие друг друга голоса, но теперь намного тише, слабее, превращаясь в едва различимые мольбы. Звуки вырывались вместе с паром из открытого рта женщины, хотя ни язык, ни губы ее при этом не шевелились.

– Прекрати, прекрати, прекрати...

Слабое облачко пара исчезло, рассеялось, но по лицу ее скользили тени, странная игра света едва заметно изменяла черты лица – другой становилась форма скул, тяжелела нижняя челюсть, густели брови – лицо постоянно менялось, принимало различные формы, однако все это было лишь игрой теней в неподвижном луче света.

Приглашенные на сеанс люди, до этой минуты слепо поклонявшиеся своему кумиру, не в силах были больше сдерживать свой ужас. Раздавались испуганные крики, постепенно превращавшиеся в тревожный гул голосов, перекрывавший все еще слышавшееся тихое бормотание, которое вырывалось из напряженно открытого рта женщины.

Молодая женщина, та, которой показалось, что она слышит зов своего умершего ребенка, попыталась пробраться поближе к “медиуму”, но в это время все остальные в страхе бросились к выходу, и она, сбитая с ног, вновь рухнула на стул.

Две женщины, хныча и скуля, как испуганные дети, промчались мимо Эша, оттолкнув его в сторону, стремясь поскорее выбраться из этого кошмара. Следом за ними толпой бросились к выходу все остальные, они толкали и отпихивали друг друга, каждый хотел побыстрее оказаться у двери. Несмотря на то, что вид сидящей в кресле женщины в черном был весьма впечатляющим и малоприятным, Эш не мог понять причины их ужаса. Судя по всему, они догадывались, что она стала жертвой приступа какой-то странной болезни, что каким-то образом эта женщина (теперь, несмотря на весь свой скептицизм и нежелание признавать ее способность к ясновидению, он вынужден был все же признать, что она действительно экстрасенс) мысленно передавала окружающим собственный ужас – казалось, вся атмосфера вокруг была пропитана страхом, который, словно заразная болезнь, быстро распространялся и заражал всех, кто был в помещении, включая и самого Эша. Не сознавай он всей абсурдности подобного предположения и всего происходящего вокруг, он тоже бросился бы сейчас к выходу. Стоит ли удивляться, подумал он, что эти люди с таким благоговением относятся к этой женщине.

Почувствовав, что кто-то тронул его за руку, Дэвид буквально подскочил на месте.

– Дэвид, она в страшной опасности, – сказала ему Эдит Фипс.

Он с облегчением вздохнул, увидев, что Эдит уже оправилась после своего обморока и что она, в отличие от остальных, не паникует.

– Это самовнушение, – сказал он. – Я уже видел примеры подобной истерии прежде.

Эдит посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Нет, это нечто совсем иного рода. Мы должны помочь ей, пока еще не поздно. Нам необходимо вывести ее из транса.

Толпа вокруг них значительно поредела, большинство участников сеанса сгрудились возле двери, торопясь как можно скорее выбраться отсюда. Эдит и Эту хорошо видна была сидевшая в кресле женщина.

– О Господи! – выдохнула едва слышно Эдит.

Те немногие, кто не бросился к выходу и еще оставались в зале, включая двух помощников Бротски, буквально застыли на месте, словно загипнотизированные представшим перед их глазами зрелищем. Кто-то застонал. В следующую секунду послышался грохот – кто-то рухнул на пол.

Ибо лицо Эльзы Бротски в этот момент не имело ничего общего с ее обычным обликом.

Плоть вздулась и сделалась неровной. Кожа покрылась морщинами и складками, а кое-где на ней появились участки, где она была гладкой и тонкой, почти прозрачной. Подобную трансформацию уже невозможно было принять за игру света и тени – происшедшие изменения слишком бросались в глаза. Создавалось впечатление, что под этой кожей скрывается великое множество лиц, каждое из которых стремится заявить о себе, вырваться на поверхность, до предела растягивая поверхность кожи. Зрелище, столь же невероятное, сколь и ужасное, было тем не менее завораживающим.

Казалось, что лицо Эльзы Бротски вот-вот непременно должно взорваться.

Потрясенный всем увиденным, Эш как зачарованный внимательно следил за мгновенными трансформациями, сменявшими одна другую с огромной быстротой, хладнокровно и упрямо он ожидал завершения процесса, желая узнать, как далеко все это может зайти. Дэвид совершенно не испытывал жалости к женщине, хотя и не мог не упрекать себя за это.

Увидев, что Эдит отходит от него и догадываясь, куда именно она направляется, он поднял руку, пытаясь остановить ее. На какой-то миг ее силуэт закрыл от него картину происходящего, но вот Эдит уже возникла в том же луче света, в эпицентре кошмара.

Эдит склонилась к измученной женщине и, положив руки на ее искаженное лицо, тихо заговорила с ней.

Эш бросился к ней, обходя по пути немногих оставшихся “гостей”, застывших на месте и полными смертного ужаса глазами смотревших на женщину в черном. Один из охранников повернулся к приближавшемуся Эшу, но даже не попытался преградить ему путь. Вместо этого он бросился прочь и вклинился в теснившуюся у выхода толпу. Его напарник от ужаса лишился способности двигаться и не мог, а быть может, не хотел подойти к беспомощной женщине. Третий помощник, тот, который управлял лучом света, выхватывая из темноты лица участников сеанса, вцепился в треногу, чтобы не упасть, и, словно не желая верить в реальность того, что видел, отчаянно тряс головой.

Бротски вдруг резко приподнялась, выгнулась всем телом, хотя руки ее по-прежнему оставались как будто привязанными к подлокотникам. Эдит, спотыкаясь, попятилась назад. Тело изогнулось дугой, живот округлился до невероятных размеров, как на последнем месяце беременности, спина оказалась втянутой. Голова ее при этом оставалась в прямом положении, подбородок лежал на тонкой материи, обтягивавшей грудь, – создавалось впечатление, что голову отделили от шеи и просто положили туда.

Страшнее всего были ее глаза: зрачки закатились и видны были только выпученные и тусклые, как у дохлой рыбы, белки.

В целом она представляла собой поистине жуткое зрелище, а лицо ее по-прежнему находилось в движении, гримасничая, словно горгулья.

Голоса настойчиво продолжали звучать – неземные речи слетали с неподвижных губ, представляя собой череду малопонятных глупостей и – гневных возгласов...

– ...не могу не кошка ты и я это совершенно другое помню то время длинный тоннель яркий свет мамочка пожалуйста мамочка цветы их здесь много прекрати оставь скажи всем ты конец смерть вся боль проходит не забудь под лестницей когда же ты перестанешь хватит мы не хотим этого мы хотим я чтобы нас оставили...