Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Либерал Лебезятников — это честный дурак. Он сыплет чу­жими, полупонятными фразами, не задумываясь над их содержа­нием. «Мы пошли дальше в своих убеждениях. Мы больше от­рицаем! Если бы встал из гроба Добролюбов, я бы с ним по­спорил. А уж Белинского закатал бы!» [6, 283].

В своем отрицании он пошел дальше и Степана Верховенско­го. Хотя общего у них много. Главная общность — незнание нужд народа и любовь к народу довольно абстрактная.

Два вида русских либералов. И оба — отблеск европеизма. И если либерал Верховенский, видимо, «из старых мертвецов, ко­торых забыли похоронить», то либерал Лебезятников — это «бес­толку кричащий на базаре человек» [1895, 11, 472].

Но бестолку ли кричит Лебезятников? Сам-то он, конечно, просто болтун. Но зерна его болтовни могут запасть в головы деятельных. А вдруг они преобразуют общество по его рецептам? А в готовом-то и он может развить деятельность.

Это очень беспокоило Достоевского. В записной тетради по­следних лет жизни он пишет, имея в виду «заботящихся о наро­де» либералов: «А вы что нам покажете взамен? Мы нечто, а вы ничто. А ваш пример Европы, ваше страстное желание и любовь к народу, о которой вы столько толкуете, бог знает, еще есть ли у вас? А ну как запроситесь сами в чиновники?» [ЛН, 83, 694]. А чуть выше он говорил и о нововведениях таких чиновников: «Мы такого изобретем философа, красавчика, который выйдет и нач­нет читать лекции философские на тему веселости и невинности и в которого разом влюбятся все дамы. Поэты, театр. Газета, в которой ни одного слова правды, нарочно такую» [ЛН, 83, 690]. Таким образом, лебезятниковский либерализм не совсем безопа­сен для общества.

Не так уж безвреден, как показалось сначала, и либерализм Верховенского. В кружке героя ничего фактически не происхо­дило. В основном пили шампанское. «Если уж очень подливали, — а это случалось, хотя и не часто, — то приходили в восторг, и да­же раз хором, под аккомпанемент Лямшина, пропели «Марсель­езу», только не знаю, хорошо ли вышло» [10, 31]. Предел — «Мар­сельеза» под рюмочку. Сам по себе такой либерализм нейтрален. Но автор показывает, что из этого кружка вышли члены «пятер­ки», участвующей в убийстве. Не случайно в романе либерал Верховенский является отцом нигилиста Верховенского. Он породил Петра Верховенского — убийцу своего воспитанника, Шатова. Это есть символы. Они подтверждаются содержанием писем, статей, заметок. Символы того, что либерализм порождает силы разру­шительные, перед которыми не устоит и сам либерализм.

Речь идет о порождении социализма, промежуточным звеном между которым, с одной стороны, и католицизмом — с другой, является либерализм.

Либерализм есть аспект европеизма, имеющий общее с други­ми аспектами — забытие человека.

Рассматривая взгляды Достоевского на либерализм по вто­рому кругу, я менее всего интересуюсь проблемой прототипов. Меня здесь мало интересует, верно ли отразил Достоевский рус­ский и европейский либерализм того конкретного времени (это проблема первого круга). Меня интересуют либерализм как со­циальное явление и отношение к нему Достоевского. Отношение отрицательное. Писатель не принимает либерализм за его безде­ятельность, пустословие, невежество, бездуховность, искажение человеческих ценностей, забытие человека. Он мог ошибаться в оценке конкретных либералов, но явление он оценил точно.

Связь либерализма с социализмом проведена Достоевским через все его творчество. Для краткости сошлюсь лишь на мысль из одного письма В. Пуцыковичу 1879 года. «Если будете писать о нигилистах русских, то ради бога не столько браните их, сколь­ко отцов их. Эту мысль проводите, ибо корень нигилизма не толь­ко в отцах, но отцы-то еще пуще нигилисты, чем дети. У злоде­ев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в от­цах — те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще под­лее» [6].

Социализм Достоевский иногда именует нигилизмом, атеиз­мом, коммунизмом. Внимание к нему огромное. Понимание сво­еобразное. Отзыв, как правило, негативный.

На этой основе можно бы сказать, что Достоевский — анти­коммунист, и поставить точку. Очень простой и широко распро­зывают. И я надеюсь, что такая работа о борьбе вокруг Досто­евского появится.

Не отрицая всего положительного в нашем достоевоковедении, я считаю, что Достоевский осмыслен пока еще не с той долей полноты и адекватности, которая необходима. А потому хотел бы остановиться на некоторых негативных явлениях.

Прежде всего наше время переняло многие, далеко не бес­спорные оценки времен прошлых. В частности, это относится к оценкам некоторых конкретных произведений писателя.

До сих пор недооцениваются такие произведения досибирского периода жизни, как «Двойник» и «Хозяйка». Но ведь именно они, а не «Бедные люди» выражают с полной ясностью индиви­дуальность Достоевского. И сейчас еще эти произведения порою рассматриваются как слабые и не совсем «прогрессивные». Лишь десять лет назад у нас была высказана мысль о социальности (в положительном смысле) «Двойника». Но прочно она еще не ут­вердилась. Глубину же повести в философском смысле не приз­нали до сих пор. Это трудно объяснимо. Современники, конечно, могли и не понять повести. Н& последующее творчество, а глав­ное, прожитое нами время проясняют глубину «Двойника».

Я смотрю комментарии к соответствующему тону издаваемо­го сейчас Полного собрания сочинений Достоевского, которые обязательно должны были впитать все достижения науки о До­стоевском, и вижу старое. Первым подходом к идеологическому роману Достоевского считаются «Униженные и оскорбленные». На деле таким первым подходом является «Двойник». Достоев­скому говорили о «Двойнике», что это «произведение чудо и не­понятно». Правильно говорили. Долг нашего времени — не пе­редавать осмысление этого произведения будущему. Надо осмыс­лить его сейчас.

Все еще принижается повесть «Хозяйка». Повесть, явившаяся зародышем позднейших романов Достоевского. Не нравилась идея — отрицали и художественные достоинства. Не может про­изведение с плохой идеей быть художественным. «Художественные слабости этой повести очевидны», — писал один серьезный иссле­дователь. Я не ссылаюсь на него прямо лишь по той причине, что его высказывание есть общее место. Хотя и нет никакой оче­видности.

Крайне принижены и фактически сведены к водевилям серь­езнейшие сибирские повести «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели». Не замечают философичности этих по­вестей. Глубоко философский образ главного героя «Села...» — Фомы — толкуется чаще всего упрощенно.

Много резких и резчайших суждений высказано по адресу глубочайшего произведения Достоевского «Записки из подполья». В последнее время к «Запискам...» немного подобрели, источник ругательств иссяк. В комментариях к Полному собранию сочи­страненныи способ. Но рассматривая проблему по второму кругу, необходимо заострить внимание не на том, прав или не прав писатель в оценке конкретики социализма того времени. Это част­ность. Проблематика первого круга. Меня здесь интересует-дру­гое: какие черты социализма критикует Достоевский, что он не принимает в социализме. Я не хочу исходить из того широко рас­пространенного метода критики несогласных с близкими нам уче­ниями, при котором в качестве исходного берется тезис: соци­ализм — это хорошо, и все, что-то в нем критикующие, плохи. Известно, что понятием социализма нередко прикрываются и те, кто к социализму не имеет никакого отношения. Известно, что даже одно из чудовищнейших течений недалекого прошлого имело в своем названии слово «социализм». Я имею в виду нацио­нал-социализм в Германии. А потому и не хочу исходить из ка­кого-то стереотипа. Я разберу по существу, какие явления крити­кует Достоевский, говоря о социализме. А это уже покажет, социа­лизм ли фактически критикует Достоевский или его суррогаты.