Лес (ЛП) - Бобульски Челси

«Говорит девушка, которая позволила путешественнику провести последние несколько дней в будущем, — огрызается он. — Я не менял своей позиции со вчерашнего вечера. Я хочу, чтобы стражи были на моей стороне, и я считаю, что ты лучший кандидат для этой работы».

Появляется облако голубого света, прорезающее деревья в нескольких шагах от меня. Они собираются вокруг Генри так быстро, что я не вижу его, не могу сказать, ранен ли он, но высота их щита говорит мне, что он стоит, так что с ним должно быть все в порядке. Должно быть.

«У тебя мало времени, — продолжает Варо. — Не жди слишком долго, чтобы принять своё решение».

Ветви над головой скрипят и раздвигаются, снова открывая солнце. Часовые кричат и исчезают в тёмных пустотах в коре ближайшего дерева. Варо внезапно появляется передо мной, так близко, что я вижу красные вены, расходящиеся, как паутина, от его фиолетовых глаз.

— В следующий раз, — говорит он, его потрескавшиеся губы трещат, когда он говорит, — я не буду сдерживать Часовых. Запомни это.

Он закутывается в свой плащ. Он вращается, вращается, вращается, затем превращается в чёрный дым, который смешивается с моим дыханием в холодном воздухе, прежде чем исчезнуть совсем, оставив после себя едкий запах, как от табака, смешанного с серой.

Я поворачиваюсь на каблуках и бегу к Генри. Светлячки распадаются на части, чтобы охватить нас обоих, когда я подхожу ближе, и хотя они нам больше не нужны, я не могу представить, как их можно отпустить. Не тогда, когда Варо может передумать и снова прийти за нами. Я буду держать их при себе, пока мы не выберемся из леса.

Кожа Генри раскраснелась от жара светлячков, его волосы мокрые там, где растаяли кусочки льда, но, если не считать нескольких тонких царапин, похожих на когти, на тыльной стороне ладоней и за ушами, он невредим.

Я отпускаю дыхание, которое задерживала, и обнимаю его.

— Слава Богу, ты в порядке.

— А ты? — спрашивает он, крепко прижимая меня к себе одной рукой, а другой запустив пальцы в мои волосы, баюкая мою голову. — Ты ранена?

— Нет, — говорю я. — Я в порядке.

Мы стоим так ещё мгновение, выпуская наше облегчение, наш страх и другие безымянные вещи между нами, держась слишком крепко, чтобы снова потерять друг друга. Но я чувствую, что солнце садится, и нам предстоит долгая прогулка домой, поэтому я ещё раз быстро обнимаю его, а затем выхожу из круга его объятий.

— Нам нужно идти.

Он кивает, переплетая свои пальцы с моими, когда мы начинаем спускаться по тропинке. Я могу сказать, что с Генри что-то не так. Он не смотрит на меня и так сильно стискивает зубы, что у него дёргается мышца на челюсти.

Я хмурю лоб.

— Ты уверен, что с тобой всё в порядке?

Он качает головой.

— Мне не следовало приходить сюда, — бормочет он. — Моё присутствие не причинило тебе ничего, кроме огорчения.

— Эй.

Я останавливаю его. Заставляю его встретиться со мной взглядом.

— Ты не несешь ответственности за то, что здесь происходит. Я бы справилась с этим, будь ты здесь или нет, вот только я была бы совершенно потеряна. Я бы не знала, что делать, что думать. То, что ты здесь, помогаешь собрать всё это воедино… это то, что удерживает меня вместе прямо сейчас.

Он смотрит на меня в ответ, сомнение и неуверенность клубятся в его глазах, как грозовая туча.

— И ты сказал, что вероятно знаешь, где сейчас твои родители, верно? — спрашиваю я его.

— Они оставили код, — говорит Генри. — Написано на дереве. УП1675-131:2:3:7.

— Что это значит?

— Это один из дневников. Уильям Пэриш, 1675 год. Страница сто тридцать первая, абзац второй, предложение третье, седьмое слово. Это секретный язык, который мои родители использовали в течение многих лет. Нам просто нужно выяснить, что это за слово, чтобы узнать, куда они ушли, а потом… и потом я не уверен, что нам следует делать. Они могут быть где-то, за чем мы не сможем проследить.

— Тогда мы вынесем это на рассмотрение совета.

— Разве это разумно? — спрашивает он. — Мы всё ещё не знаем, кому можно доверять.

— Нет, это неразумно, — соглашаюсь я. — Но это может быть нашим единственным вариантом. Только Древние могут переступать пороги. Если мы попытаемся, то можем застрять в другом времени. Навсегда.

Он прикусывает нижнюю губу, размышляя.

— Ты права.

— Генри?

— Да?

— Мы на шаг ближе к тому, чтобы найти твоих родителей, — я улыбаюсь. — Будь счастлив. Всё почти закончилось.

— Боюсь, ты ошибаешься, — говорит он. — Боюсь, это только начало.

ГЛАВА XXXV

Когда мы возвращаемся, у мамы в духовке стоит жаркое. Генри оценивающе втягивает носом воздух. Мама обещает, что приготовит ему тарелку и украдкой принесёт её ему. Мы обе решаем, что будет лучше, если Генри не будет ужинать с нами — Мер будет серьёзно смущена, если мама позволит мальчику, который провёл предыдущую ночь в моей комнате, поужинать с нами, как будто это было совершенно нормально, и это, вероятно, приведёт к тому, что Мер задаст несколько очень неудобных вопросов позже. Впрочем, Генри не возражает. Как только он снимает обувь в прихожей, он исчезает в кабинете, чтобы найти дневник Уильяма Пэриша, а затем берёт его наверх, в мою комнату, чтобы почитать. Мама согласилась, что он может остаться там, пока Мер здесь, но сегодня он будет спать на диване.

Вскоре после этого прибывает Мер. Её глаза расширяются, когда я открываю дверь.

— Итак, ты наказана на всю оставшуюся жизнь? — шепчет она.

— Не столько наказана, сколько связана контрактом.

— Повезло. Если бы мои родители нашли мальчика в моей комнате, меня отправили бы в монастырь быстрее, чем ты успеешь произнести «пояс целомудрия».

— Пойдём, — говорю я, ведя её в гостиную. — Давай приступим к работе.

Спустя час занятий и перекрестного допроса о том, что мы с Генри делали и чего не делали прошлой ночью, мама зовёт нас в столовую на ужин. Мер набрасывается на ростбиф и дважды запечённый картофель так, словно это её последний приём пищи. Она говорит с мамой о школе, а мама говорит с ней о работе и снова пытается склонить её к изучению археологии, когда она поступит в Огайо.

— Они не собираются брать меня, — говорит Мер. — У меня слишком низкий балл, а мои оценки по практике были намного ниже среднего.

— Ну, вот почему Винтер и помогает тебе. Не так ли, Вин?

— Хмм? О. Да.

Я отключилась от всего вечера, думая о лесе, о том, что случилось бы с Генри, если бы светлячки не добрались до него вовремя, или если бы Варо осуществил свою угрозу остановить их. Могу ли я вообще доверять возвращению в лес теперь, когда моего самого большого союзника — солнца — могут лишить меня в любой момент? Теперь, когда Варо дважды вторгся в мои мысли?

Я тоже думаю о папе. Я знаю, что надеяться небезопасно, но я не могу не задаваться вопросом… Узнали ли родители Генри что-нибудь новое об исчезновении отца? И если они всё ещё живы, просто в другом месте и времени, значит ли это, что есть шанс, что папа тоже всё ещё жив? Смогут ли они помочь мне найти его, если это так?

И я думаю о Джо. Неделю назад — чёрт возьми, день назад — я бы позвала его, когда Варо забрал у меня солнце. Рассказала бы ему обо всём, что произошло, и доверила бы ему справиться с этим. Но Генри прав — мы не знаем, кто на чьей стороне, и пока мы этого не узнаем, пока всё это не достигнет апогея и сторонники Варо не будут вынуждены раскрыть себя, Джо должен быть таким же подозреваемым, как и все остальные.

Я пытаюсь выбросить эти мысли из головы, зная, что вредно так долго и упорно думать о вещах, которые находятся вне моего контроля, но в итоге я просто думаю о парне в моей комнате. То, как его пальцы касались моей щеки прошлой ночью, его губы в нескольких сантиметрах от моих. То, как он смотрит на меня, как будто я сильная, умная, независимая и завораживающая. То, как он двигается, грациозно, но целеустремлённо, является сочетанием его аристократического воспитания и дней, которые он проводит, работая бок о бок с фермерами-арендаторами на своих полях.