Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого - Хелен Плакроуз

гетеросексуальные белые мужчины обладают несправедливыми привилегиями, а потому должны покаяться и убраться с дороги. Из-за упора на то, что позиция индивида определяет доступ к знанию, академические исследователи сильно ограничены в своей возможности заниматься гендерными исследованиями, если они не являются небелыми транс-женщинами, коих среди исследователей немного. Это приводит к тому, что исследователи посвящают целые разделы показушному разбору собственной позиционности и проблематизации своей же собственной работы, вместо того чтобы заниматься чем-нибудь полезным. Продиктованные Теорией принципы гендерных исследований препятствуют проведению исследований, представляющих ценность для дела социальной справедливости. Это цена, которую они платят за свою повышенную «изощренность».

7. Исследования инвалидности и человеческой полноты

Теория идентичности групп взаимопомощи

По мере своего развития Теория становилась все более одержимой идентичностью и позициональностью. Постмодернистский принцип знания настаивает, что объективное знание недостижимо, и отдает предпочтение специализированным «знаниям» – результатам прожитого опыта индивидов с определенной идентичностью, особым образом позиционированных обществом. Политический принцип постмодернизма, в сущности, призыв к политике идентичности, требующей принять маргинализированную групповую идентичность либо быть отнесенным к сравнительно привилегированной группе. Он поддерживается постмодернистским сюжетом о дроблении универсального и замене индивидуального групповым. Эта тенденция наблюдается в постколониальной Теории, где «иное» должно быть спасено от западного образа жизни. Она наблюдается в квир-Теории, которая наделяет «квирные» сексуальные, гендерные и другие идентичности своеобразным очарованием, а «нормальные» – проблематизирует из-за мнимых импликаций самого их существования. В стороне не остается и критическая расовая Теория, выступающая за отождествление индивида со своим социально сконструированным расовым статусом, а также за принятие, продвижение и защиту определенных культур. Тенденция присутствует в интерсекциональном феминизме, который безустанно исследует пересечения различных идентичностей, образующие еще более диковинные идентичности. Есть она и в постмодернистских исследованиях инвалидности и полноты, до такой степени сфокусированных на социальных конструктах, что материальные проявления ограниченных возможностей или лишнего веса остаются Теорией почти незамеченными. Это своего рода театр кабуки, в котором Теория используется для того, чтобы превращать инициативы групп взаимопомощи в академические исследования и некомпетентный невежественный активизм.

Как и в случае гендерных исследований, начало критическому подходу к изучению инвалидности и полноты как форм идентичности положил прикладной постмодернистский поворот конца 1980-х – начала 1990-х годов. Как и гендерные, исследования инвалидности и исследования полноты по большему счету вытеснили другие формы научного анализа и активизма – более практичные, менее склонные усматривать повсюду одни лишь социальные конструкты и формулировать патетические призывы, вовлекаясь в политику идентичности. Хотя эти два поля во многом схожи, история у них разная, поэтому здесь они будут рассмотрены по отдельности.

Исследования инвалидности

Активизм вокруг прав людей с инвалидностью возник в 1960-х, примерно в то же время и с теми же целями, что и движение за гражданские права, феминизм второй волны и гей-прайды. Его первоначальной целью было сделать общество более приспособленным для людей с ограниченными возможностями здоровья и доброжелательным по отношению к ним, тем самым улучшив их качество жизни. В основном этого предполагалось достичь за счет расширения доступа людей с инвалидностью к возможностям, которыми обладают все остальные – и движение в этом немало преуспело. В общем и целом прогресс был ошеломляющим.

В 1980-х эта совершенно разумная цель начала меняться. После прикладного постмодернистского поворота и освоения идей интерсекционального феминизма, а также квир– и критической расовой Теорий исследования инвалидности начали рассматривать человеческие возможности как социальный конструкт и с тех пор стали куда более радикальными, что отразилось на их контакте с реальностью. Различные формы инвалидности считаются культурными конструктами, равно как и состояние трудоспособности[387] (отсутствие инвалидности). Инвалидность (включая некоторые поддающиеся лечению психические заболевания) стала оцениваться как совокупность связанных между собой маргинализированных групповых идентичностей, противопоставленных «нормальным» трудоспособным идентичностям. В результате исследования инвалидности стали сильнее полагаться на подходы интерсекционализма и квир-Теории, что неуклонно делало их все более туманными, абстрактными и неспособными обеспечить людям с инвалидностью доступ к равным возможностям и улучшение качества жизни.

Перемены в активизме и академических исследованиях «не/трудоспособности» («dis/ability»)[388][389] в 1980-х следует рассматривать как сдвиг в понимании инвалидности: от чего-то присущего самому индивиду к чему-то навязанному обществом, которое не обеспечивает ему необходимых условий. До этого сдвига людьми с инвалидностью считались те, чьи возможности тем или иным способом ограничены; после – инвалидность стала пониматься как статус, навязанный недоброжелательным и равнодушным обществом. Например, человек с глухотой ранее понимался как человек, лишенный слуха, что в той или иной степени ограничивает его возможности. После сдвига он стал пониматься как Неслышащий человек – человек с нарушениями слуха, чьи возможности «ограничивает» общество, неспособное обеспечить ему те же условия, что и людям без подобных нарушений. Иными словами, человек становится инвалидом только по причине социальных ожиданий, согласно которым все люди должны быть трудоспособными и извлекать из этого пользу. Это статус, навязанный людям с нарушениями.

Описанный переход к социально-конструктивистскому взгляду на инвалидность, судя по всему, происходил в два этапа. На первом этапе то, что обычно называют «социальной моделью инвалидности», заменило «медицинскую модель инвалидности», иногда также называемую «индивидуальной моделью». Это случилось в 1980-х и в широком сознании связано с именем британского социолога и исследователя социальной работы Майкла Оливера[390]. В рамках медицинской или индивидуальной модели (некоторые люди их объединяют, а другие различают) инвалидность – это нечто, затрагивающее человека. Решение проблемы инвалидности заключается в смягчении инвалидизирующего состояния или его коррекции, чтобы человек мог взаимодействовать с миром подобно тому, как это делают трудоспособные люди[391]. В рамках социальной модели инвалидности ответственность по обеспечению необходимых условий для индивида с нарушениями возложена на общество. Оливер пишет:

Социальная модель инвалидности признаёт нарушение функций причиной индивидуальных ограничений, но инвалидность навязывается сверх этого. Это можно резюмировать следующим образом: инвалидность – помеха или ограничение жизнедеятельности, вызванное политическими, экономическими и культурными нормами общества, которые частично или полностью не принимают в расчет людей с нарушениями функций и тем самым исключают их из повседневных взаимодействий. (Поэтому инвалидность, как расизм или сексизм, – это дискриминация и форма социального угнетения.) Социальная модель инвалидности, как и все парадигмы, фундаментально влияет на мировоззрение общества и на видение конкретных проблем внутри него[392].

Оливер стремился к концептуальному сдвигу: от бинарной противопоставленности людей (люди с инвалидностью / трудоспособные) к представлению о спектре возможностей, смысл которых понимается по-разному в разные времена и в разных культурах. Понимание инвалидности, существовавшее в 1980-х годах, в частности в Великобритании, сменилось на новое, согласно которому ответственность за предоставление/ограничение возможностей людей возлагается на общество. Этот концептуальный сдвиг требует, чтобы общество подстраивалось под человека, а не наоборот.

Нет никаких признаков того, что Оливер