Щит - Василий Горъ

— Ее милость в кабинете?

— Да…

— Не спит?

— Даже не ложилась…

— Это хорошо…

Я непонимающе нахмурилась, потом вспомнила про свои планы, посмотрела на мерную свечу, отложила перо и нетерпеливо развернулась к двери.

Та скрипнула и распахнулась. Служанка оглядела меня с ног до головы, задержала взгляд на моем измученном лице и вздохнула:

— Ваша милость, вам пора одеваться: завтрак начнется в час горлицы…

— Ты говорила со стольником?

— Да, ваша милость! Он сказал, что уведомлен о вашем праве присутствовать при трапезах его величества, и при мне распорядился накрывать стол не на пять, а на шесть персон.

— Спасибо… — искренне поблагодарила я, снова посмотрела на мерную свечу, потом перевела взгляд на свои измазанные чернилами пальцы и вскочила на ноги: за оставшееся до завтрака время мне надо было одеться, позволить себя причесать, запудрить черные круги под глазами и как-то отмыть эти кошмарные пятна.

Процесс мытья рук неожиданно затянулся — чернила, въевшиеся в кожу, упорно не хотели сходить. Поэтому одеваться я начала за полчаса до начала завтрака. И в страшной спешке.

То, что к новому платью, пошитому мэтром Фитцко «в стиле мэтра Лауна», прилагается не нижняя рубашка, а тонкая и почти прозрачная нижняя юбка, меня не удивило. А зря — когда Омра с Атией облачили меня в обтягивающее, как чулок, иссиня-черное нечто и подвели к зеркалу, я потеряла дар речи: очередное «траурное» платье выглядело как наряд очень дорогой розы!!!

Голые плечи и руки. Совершенно безумное декольте. Кружевная вставка на правом бедре, сквозь которую просвечивала нога. Легкие и воздушные серебристые кружева. Туфельки в цвет на тоненьком, но на редкость высоком каблуке. В общем, все это, вместе взятое, могло внушить окружающим меня мужчинам интерес, желание или похоть. То есть все, что угодно, но никак не мысли о переполняющей меня скорби!

— Это тоже называется траурным платьем? — выйдя из ступора, растерянно спросила я.

— Ну… траурным его, конечно, не назовешь, но смотрится оно бесподобно… — восторженно выдохнула Атия. — Вы в нем такая женственная…

— Женственная? — переспросила я. Потом набрала в грудь воздуха, чтобы высказать все, что я думаю о мэтре Фитцко и его платьях, но наткнулась взглядом на мерную свечу и закусила губу: до часа горлицы оставалось каких-то двадцать минут, а у меня на голове творилось Двуликий знает что!

Чтобы не натворить глупостей, я заставила себя отойти от зеркала, опустилась на краешек ближайшего кресла, закрыла глаза и начала себя успокаивать:

«Мне надо быть на этом завтраке, а другого платья, в котором можно предстать перед королем, у меня нет. Значит, надо смириться… Надо… Надо…»

Не помогло. Даже наоборот — к моменту, когда служанки закончили приводить в порядок мои волосы и начали накручивать на нагретые пруты пару локонов, не убранных в прическу, я почти перестала себя контролировать и даже начала подумывать о мести портному его величества. Пришлось напомнить себе о том, что до суда осталось каких-то три или четыре дня, а я толком не представляю, чем я могу помочь Меченому.

Эта мысль подействовала на меня, как ушат холодной воды — на меня снизошло долгожданное спокойствие, а на краю сознания мелькнула безумная мысль:

«Я — гард’эйт Бездушного, почти прошедшего свой Путь. Значит, по сути, уже мертва. А что мертвым до чужих взглядов или эмоций?»

— Готово, ваша милость… — через какое-то время сообщила Атия. — Вас проводить?

«И я готова…» — отрешенно подумала я. Потом встала, бросила взгляд на мерную свечу и кивнула:

— Да. Проводи.

Смотреть на окружающий мир «мертвым взглядом» оказалось… удобно — вместо того, чтобы восторгаться убранством дворца или краснеть от взглядов попадающихся навстречу придворных, глаз сам собой отмечал странности. Скажем, заметил то, что возле моих покоев уже не два, а четыре хейсара. Что двое из них сорвались с места сразу же, как мы вышли в коридор, и проводили нас до Зала Озерных Лилий. Что во всем Западном крыле оказалось только две двери, рядом с которыми стояли уроженцы Шаргайла, — дверь в этот самый Зал Озерных Лилий и в покои баронессы Кейвази.

Впрочем, когда церемониймейстер зычно объявил о моем появлении и отворил передо мной дверь в трапезную, мне стало не до странностей: рядом с роскошно накрытым столом, стоящим в центре сравнительно небольшого помещения, стояли королевский казначей и начальник Тайной службы Вейнара. А рядом со статуей девушки, плетущей венок из лилий, сидела баронесса Кейвази!

«Завтрак на шесть персон… — растерянно подумала я. — То есть должен быть король Неддар, я и, наверное, все четыре члена Внутреннего Круга… Леди Этерия получается седьмой. Странно».

Тем временем все присутствующие повернулись ко мне и одновременно изменились в лице. Причем граф Генор д’Эркун восхищенно заулыбался, Арзай Белая Смерть нахмурился, а моя соседка удивленно изогнула бровь.

Я присела в реверансе, дождалась ответных кивков мужчин и учтиво поздоровалась.

— Доброе утро, леди Мэйнария! Искренне рад, что вы решили прервать уединение и почтили нас своим присутствием, — прижав десницу к груди, выдохнул казначей. — Вы позволите проводить вас к вашему креслу?

— Полной чаши твоему дому, ашиара! — буркнул хейсар и, явно сделав над собой усилие, добавил: — Пусть Найтэ[136] торит для тебя путь…

Кто такая Найтэ, я не знала, но слегка напряглась — услышав это пожелание, казначей, уже готовившийся предложить мне руку, сбился с шага, а баронесса Кейвази, явно собиравшаяся сказать что-то теплое и хорошее, предпочла сгладить неловкость шуткой:

— Насколько я понимаю, место портного его величества уже вакантно?

— Буду признательна… — ответила я графу д’Эркуну, поблагодарила Белую Смерть и грустно улыбнулась леди Этерии: — Увы: мэтр Фитцко предпочел прислать это платье с посыльным. И поздно ночью, когда я должна была спать…

Почему-то решив, что шутка баронессы — это первый удар в извечной женской войне за внимание окружающих мужчин, а мой ответ — неловкая попытка защититься, казначей принялся нас мирить:

— Леди Этерия, вы пристрастны! Платье смотрится умопомрачительно: оно подчеркивает белизну кожи баронессы и…

Что оно еще со мной делает, он сказать не успел — церемониймейстер объявил о появлении короля.

Я и баронесса Кейвази мигом оказались на ногах и присели в реверансе, граф Генор поклонился, а Арзай Белая Смерть склонил голову, приветствуя сюзерена не как короля, а как вождя хейсаров.

Ворвавшись в зал, Неддар по-простецки кивнул мужчинам, очень тепло улыбнулся леди Этерии и подошел ко мне:

— Доброе утро, баронесса!

Потом поцеловал мне руку, испытующе заглянул в глаза и еле слышно спросил:

— Мне кажется, или вы хотите со мной поговорить?

— Доброе утро, сир! — ответила я и прикрыла веки, показывая, что он угадал.

— После завтрака я буду в вашем распоряжении, — одними губами произнес он и стремительно унесся к малому трону, стоящему во главе стола.

К моему искреннему удивлению, завтрак с верховным сюзереном, ради возможности попасть на который добрая половина дворянства Вейнара готова была отдать половину годового дохода своих ленов, почти ничем не отличался от завтраков в нашем родовом замке! Хотя нет, отличался — я насчитала всего три перемены блюд, включая десерт. И не увидела на столе ни запеченных целиком кабанов, ни паштетов из соловьиных язычков, ни салатов из белых трюфелей, ни заморских рыб — только самую обычную оленину, жаренную с кровью, пироги с сыром и выпечку с медом.

На столе не было даже вина — в роскошных серебряных кувшинах, стоящих ошую от меня, оказался яблочный компот, а одесную — ежевичный кисель! Правда, придраться к качеству приготовления пищи я бы не смогла при всем желании — мясо таяло во рту, пироги пахли так, что можно было удавиться от жадности, а от пирожных невозможно было оторваться.

Окажись я за этим столом в другое время и в другом настроении — обязательно отдала бы должное кулинарному мастерству королевских поваров. А так делала вид, что смакую каждый кусочек, и пыталась разобраться в отношении короля к каждому из присутствующих.

К Ваге Руке Бури Неддар относился как к своему второму «я»: не искал в его словах второго дна, не сомневался в его искренности и не обращал внимания на огрехи в построении фраз. При этом он воспринимал откровения побратима как что-то давно и хорошо известное — мог прервать их на полуслове или пропустить мимо ушей. А вот к словам Арзая Белой Смерти и графа Генора он прислушивался очень внимательно. И не только прислушивался, а требовал уточнений для каждой фразы, которую можно было истолковать двояко!

Честно говоря, сначала я думала, что он в них сомневается, но к третьей перемене блюд пришла к выводу, что у такой дотошности есть и иное объяснение — король УЧИЛСЯ! У собственных вассалов!! И делал это с явным удовольствием!!!