Книжная лавка близ площади Этуаль - Н. Кальма

— Мог бы я еще над тобой, Данька, поизгиляться, да уж не стану больше тебя томить. Слушай. Нынче ночью встретил я одного хорошего человека. Нашего, русского человека. И встретил-то просто чудом каким. Когда за мной этот сукин сын полицейский припустил, я стал, как заяц, петлять. Темно, ничего не видать, улиц я никаких не знаю, куда какая идет — тоже мне неизвестно. Соображаю только, что к Сене вон в ту сторону надо бежать. Помню, как-то Жан-Пьер говорил, что там по берегам пустынно теперь. Вот я и выбрал направление к реке. Остановлюсь на полсекунды, послушаю, бежит или не бежит за мной фараон, — слышу, топает, ну, значит, и мне надо дальше припускать. Раз пять так останавливался — слушал. Под конец слышу тихо все будто, никто меня не преследует. И тут гляжу — я уже у самой воды. Темно. Ни звезд, ни месяца, только на какой-то барже, что ли, крохотный синий огонек помаргивает. И река рядом под ногами булькает. Ну, отдышался я чуток, огляделся, вижу — мост поблизости. Я — к мосту. И тут в темноте споткнулся не то о крышку люка, не то о камень и больно так зашиб ногу. И дернуло меня выругаться по-русски. "У, дьявол, говорю, понабросали здесь, сволочи, камней!" И вдруг из темноты кто-то говорит тихонечко: "Здорово, земляк!" Я чуть не вскрикнул. "Кто это? Кто здесь?!" Слышу, подходит ко мне человек, чиркает спичкой. Сначала меня осветил, потом на себя свет направил. Гляжу — молодой, чуть постарше нас с тобой, усики темные, на француза смахивает, а нос картохой, наш нос, московский. И галстук бабочкой, как у пижона. Спичка погасла, он говорит: "Не будем вторую зажигать, ни к чему нам привлекать внимание. Мы и так уже познакомились. Чего это ты, говорит, так запыхался, земляк? Драпал, что ли, откуда?" Я говорю: "Не откуда-то, а от кого-то. От троих фараонов на велосипедах, а по-здешнему — "коров". Они меня с товарищами застукали, когда мы листовки расклеивали".

Даня невольно вскрикнул:

— Как! Ты вот так, первому встречному, все про нас выложил? Да ты в уме, Павел?!

— Какому же первому встречному? — возмутился Пашка. — Я же тебе говорю, он наш, русский, трижды моим земляком оказался. Во-первых русский, во-вторых — москвич, а в-третьих — тоже на Плющихе живет, как и я. Ведь это надо же такое совпадение! — Пашка в восторге шлепнул Даню по коленке. — Зовут Семен Куманьков, лейтенант нашей Красной Армий. Чего тебе еще нужно?

Но Даня не отставал:

— А кто он такой сейчас и как здесь оказался, это ты у него узнал, прежде чем нас выдавать?

— А чего узнавать — он мне все сам про себя сказал. Бежал, как и мы, из лагеря с фальшивым документом, был, как и мы, на севере Франции, занимается такими же делами, как и мы.

— Какими делами?

— С фашистами бьется, — уверенно отвечал Павел. — Он, как узнал про листовки, так обрадовался. "Мы, говорит, с тобой и твоими дружками одного поля ягоды".

— Сказать можно что угодно, Павел. Ты вспомни, о чем говорил нам Сергей. Может, этот Семен — власовец?

— Иди ты со своим Сергеем! — сердито отмахнулся Пашка. — Сергей этот сам сказал, что для солдат мы еще слишком молоды. И они все здесь нас за сосунков считают, ничего серьезного нам не поручают, дали в товарищи мальчишку с девчонкой, чтобы мы с ними нянчились. Да ты что, сам не видишь, что ли, мы здесь просто на затычку! — с досадой выкрикнул Павел. А Семен Куманьков сказал, что поставит нас на настоящие дела. Говоришь власовец? А он мне сказал, что его как раз наши советские послали к власовцам в Шербур агитировать, чтоб они, значит, бросили своего генерала, вернулись к советским войскам, присоединились к Сопротивлению. Вот что он делает! — с торжеством закончил Пашка.

— Он был в Шербуре? — хмуро повторил Даня. — Немцы в Шербуре строят Атлантический вал — большие укрепления, чтобы отразить наступление союзников, если они откроют второй фронт. Нам Гюстав говорил, что этот вал охраняют как раз части власовцев. Помнишь?

— Ну и что же? — не сдавался Пашка. — Я же тебе говорил, чем Семен там, в Шербуре, занимается. Да это такой человек — во! — Пашка выставил большой палец. — Он мне себя этой ночью хорошо показал! Тут же, на месте!

— Как показал?

— Я ему пожаловался, что оружия у нас нет. Он и говорит: "Это плевое дело — достать оружие. Хочешь, я тебе хоть сейчас добуду?" Я смеюсь. "Хочу", — говорю. Он пошарил по земле, нашел что-то, может, тот камень, о который я ногу ободрал, и говорит: "Идем, тут я полицейского одного на посту заприметил. Ты только следуй за мной, ничего не делай, а как я позову, — берись за работу, снимай с него оружие". Я ему, признаться, в ту пору не поверил. Однако пошел за ним. Вышли мы на набережную, темно кругом, но дома все-таки видны. Стал я различать какие-то ворота. Семен мне шепчет: "Ложись!" Я залег. Он впереди меня пополз, я — за ним. Ползем минуту, другую, вдруг он подымается, неслышно, как кошка, прыгает. Я слышу, что-то тяжелое упало. Он мне: "Павел, давай!" И прямо передо мной лежит, хрипит огромный детина — полицейский. "Забирай пистолет!" — шепчет Семен. Я еле перевернул детину, тяжелый, сукин сын. Боялся, что очнется. Семен мне ножик кинул, я срезал кобуру. "А теперь быстро давай уходить!" Тут мы оба — ходу. Я даже спасибо ему не успел сказать. Вот он, пистолет! — Павел опять нежно погладил вороненую сталь.

Он явно ждал Даниных восторгов, одобрения. Вместо этого Даня обрушился на него:

— "Спасибо" не успел сказать, а что ты успел?! Говори, что ты ему о нас выболтал! — гневно потребовал он.

— Ты что, очумел?! — вскипел Пашка. — Ты соображай, что говоришь! "Выболтал"! Ты что же, за предателя меня считаешь? Да как у тебя язык поворачивается такое говорить? Я тебе как другу доверился, рассказал о земляке, о нужном для всех нас человеке, а ты что? Сразу "власовец", "провокатор"! Человек жизнью своей, можно сказать, рисковал, чтоб мне оружие раздобыть, а ты говоришь "власовец"! И почему ты Куманькова подозреваешь? На каком основании? Почему, например, ты ничего такого не говорил про Сергея? А мы даже фамилии Сергея не знаем…

— Сергея знает Гюстав, — пробормотал Даня. — Это он устроил нашу встречу.

Даня колебался. В самом деле, какие у него основания вот так, ни с того ни с сего, подозревать неизвестного человека? Где-то в глубине души ему самому нравилась отвага этого неизвестного Куманькова, который ночью чуть ли не в центре Парижа "снял" полицейского только для того, чтобы дать земляку оружие, о котором тот мечтал. Вот он, пистолет. Лежит на столе рядом с обоймой, наполненной патронами. Лежит, черный, компактный, блестящий… Дане страстно захотелось подержать его в руках. Однако он сдержался. Надо было еще выяснить, что именно сказал Пашка. А что Пашка выболтал что-то Куманькову, Даня был уверен — уж слишком хорошо знал он бахвальство своего товарища, его желание покрасоваться, похвастать своими подвигами, показать, что "и мы не лыком шиты". Самое возмущение Павла тоже показалось Дане подозрительным: мог бы просто сказать, что ничего не говорил. А он вон как вскинулся.

Он спросил как можно спокойнее:

— Ну, а все-таки, что ты ему о нас говорил?

— Вот заладил "что да что"! — все еще сердито отозвался Павел. Ничего особенного не говорил. Только и было разговору про листовки да про то, что мы сами их печатаем. Ведь нужно же было объяснить, почему я бежал от полиции. Он сам меня спросил.

— И адрес наш в Виль-дю-Буа ты дал? — настаивал Даня.

— Адрес? — Пашка явно растерялся. — Да нет, собственно, адреса точного не давал. Сказал только, что обретаемся мы у одного лавочника в подвале, в окрестностях Парижа…

Он старался не смотреть на друга. Дане было не по себе. Пашка лжет, это ясно. Но что еще, кроме адреса, успел он выболтать неизвестному? И кто этот Куманьков?

— Слушай, надо рассказать об этой встрече Гюставу, — решительно сказал он. — Это очень важно.

— Что? А твоя клятва? — закричал изо всей мочи Павел. — Ты что ж, предать меня хочешь?!

Даня спохватился: в самом деле, он поклялся. Да еще жизнью отца… Ух! Что же делать?!

— Ладно, ладно! Не кричи. На чем же вы все-таки покончили с этим твоим героем? — Он старался держаться как можно непринужденнее. — Ты с ним еще увидишься?

— Ага, — кивнул Павел. — Конечно, если ты не нарушишь клятву и не подымешь историю там, у Гюстава. — Он криво усмехнулся. — Условились встретиться в Люксембургском саду послезавтра. Мне бы очень хотелось и тебя привести познакомить с ним, да он сказал, чтоб я пока приходил один. Обещал дать еще оружие и задание, — прибавил он гордо. — Только гляди, Данила, держи свою клятву.

Даня нехотя кивнул. Он был угрюм, смутен, взбудоражен. Не знал, на что решиться. Посоветоваться с Келлером, с Гюставом, с Николь? А клятва? И потом, не значит ли это предать Павла? Павла, который был его ближайшим товарищем, который делился с ним в побеге последним? Он думал и передумывал, а рядом, на раскладной кровати, уже давно мирно посапывал Павел.