Один Из Шестнадцати - Олег Петров

— Это Седьмой, Бастер,[50] — отозвался Шепард. — На главной 24, на резервной 29. Все в норме.

А это уже финишная прямая. Доклады шли в установленном порядке, без суеты. Еще до того, как пошел отсчет, Шепард буквально кожей почувствовал, как начал раскручиваться турбонасос двигателя, и только потом появился глухой рев и вибрация. Слейтон начал транслировать отсчет секунд:

— Пять, четыре, три, два, один, подъем!

Ракета слегка вздрогнула — это оторвались кабель-разъемы, а рев заглушил все прочие звуки.

— Подъем, и часы пошли! — почти выкрикнул Шепард, чувствуя, как наваливается тяжесть ускорения. Перегрузка была вполне терпимая, даже комфортная, меньше «двоечки», тренированный летчик ее ощущал, но не более того.

— Это седьмой! — чуть громче, чем надо, доложил он. — Топливо в норме, перегрузка один и восемь, давление 14, кислород в норме!

— Понял, Седьмой! — голос Слейтона звучал эйфорично. — Все выглядит хорошо!

— Все в норме, все окей! — еще раз повторил Шепард, стараясь говорить спокойно и убедительно. Ракета продолжала тянуть(а точнее, толкать) «Меркурий» вверх, и перегрузка нарастала, превысив «тройку». Трясло тоже довольно крепко, словно по проселку летишь во весь опор, не снижая скорости.

Прошли разворот по вращению, миновали зону максимального скоростного напора. И когда ракета, казалось бы, мертвой хваткой вцепилась в назначенную ей траекторию, тогда и случилось крупное невезение. Система управления, почувствовав, как небольшой порыв гулявшего на высоте бокового ветра слегка качнул машину, уводя ее с курса, отреагировала адекватно, парируя ошибку отклонением рулевых сопел. Но алгоритм, перекочевавший с более ранней и более легкой версии ракеты не учел слегка измененного полетного профиля и боковая скорость немного превысила заложенные ограничения. Через пару секунд ракета качнулась в обратную сторону и опять «проскочила» нужное положение, входя в смертельно опасную волну автоколебаний.

К счастью для пилота, другая важная система не дремала и, решив не дожидаться неизбежного разрушения ракеты, врубила двигатели САС…

Шепард только было собрался выдать в эфир очередной «окей», как крошечный кораблик неслабо тряхнуло, а его самого вдруг словно молотом в грудь ударило. Капсула затряслась и бешено завертелась, а пилота вжало в кресло так, что в глазах тут же потемнело, и дышать стало почти невозможно. Это уже даже не «десятка», это вся «двадцатка» будет. Значит, «башенка» сработала.

И только сейчас, спутя почти секунду, перед глазами загорелся транспарант «авария».[51] Перегрузка, так и не сумев выбить из него дух за несколько яростных секунд работы аварийных двигателей очень быстро исчезла, но тряска и бешеное вращение не прекратились. Надо бы доложить, подумал Шепард, удивляясь собственному спокойствию.

— Это Седьмой, я в порядке, — стараясь не частить, произнес он. — Башенка сработала, транспарант горит, жду раскрытия парашютов.

— Свобода-7, Капком, — с облегчением отозвалась Земля. — Понял тебя, Хосе, держись! Слышим тебя хорошо.

Снова удар снаружи — отделилась башня САС, а еще через несколько секунд загорелся еще один транспарант.

— Тормозной (парашют) вышел! — Шепард знал, что радоваться рано, но скрыть облегчения не смог, да и вращение с вибрациями тут же прекратились. — Есть раскрытие, 100 процентов авто. Кислород в норме. Шноркель вышел. Готовность к раскрытию основного…

— Поняли, Седьмой! — прокричал Слейтон откуда-то издалека, снова пошли помехи.

Снова встряска, но это было даже приятно.

— Основной вышел! — доложил Шепард и взглянул для верности в иллюминатор. — Купол зарифлен, скорость семьдесят. Есть полное раскрытие! Транспарант горит! Спускаюсь на главном, скорость спуска тридцать футов в секунду!

— Поняли, тридцать в секунду, — подтвердил Слейтон.

Шепард еще разок посмотрел в иллюминатор, чтобы убедиться, что парашют в норме. Пожалуй, худшее позади. Хотя, это еще как посмотреть. Хоть и обидно было не добраться до космоса, еще обиднее было бы погибнуть в первом же полете. По крайней мере, этой участи он, кажется, избежал.

Он вдруг понял, что ни разу не посмотрел на высотомер ни до, ни во время аварии! Он не мог сказать, на какой высоте все это произошло. Хотя, возможно, он и посмотрел, но перегрузка и стресс начисто выбили все цифры из памяти. Можно ли теперь считать его полет космическим? Вряд ли, слишком рано все произошло…

Шепард еще не знал этого, но в свох опасениях он был совершенно прав. Сорок восемь километров — такова была максимальная высота подъема, так что космическим этот полет, увы, назвать было никак невозможно…

— Высота три тысячи, — монотонно продолжал докладывать Шепард. — Самочувствие хорошее, основной парашют раскрыт, посадочный баллон раскрыт, пероксид слит.

— Свобода-7, это 23-й, слышу вас хорошо, — прорезался сквозь помехи голос пилота с самолета сопровождения. — Наблюдаю парашют.

— Понял, 23-й, — отозвался Шепард. — У меня все по-прежнему, на борту порядок. Высота две-двести, скорость 25.

— Свобода-7, это Капком, — голос Слейтона был едва слышен. — Есть, что доложить?

Поворчав про себя, Шепард повторил доклад, а в конце добавил:

— К посадке готов!

Он и в самом деле был готов. Полное спокойствие и профессионализм. Не моргнув глазом, он выберется из севшей на воду капсулы, пожмет руки впечатленным спасателям из береговой службы и делово поднимется на палубу буксира. Он будет спокоен, даже когда на него налетит свора журналистов, требуя подробностей и так же невозмутимо пошлет их подальше, отказываясь тыкать пальцем в виновных. Жив, и это главное, именно для этого САС и делали. Да, первое в истории применение с людьми, тоже полезно.

Запоздалый мандраж придет намного позже, когда ему покажут пленку, снятую следящей камерой, на которой ракета, будто пьяная, начинает вилять из стороны в сторону, а потом, всего через секунду после отстрела САС, ложится на бок и ее, словно картонку, разрывает в клочки скоростным напором. Вот тогда до него дойдет, по какой он грани прошел в тот день. Впрочем, успокоится он тоже довольно быстро, и уж тем более, не станет помышлять о том, чтобы бросить свою работу.

Врачи проверят его здоровье и со свойственным им цинизмом заявят, что перенес он «двадцатку» не хуже обезьянки, жить и летать будет. Первым в космосе не стал, это минус. Но главный плюс — не стал первым космическим покойником. Впереди у Шепарда была большая борьба с болезнью[52] и равнодушием, но тот, кто однажды уже победил такие трудности, не мог не справиться снова. И в этот раз его карьера не ограничится одним лишь настоящим дальним полетом, ставшим в другой истории лебединой песней Шепарда как астронавта. Насколько эта самая карьера будет долгой и невероятно-фантастичной не догадывался ни он сам, ни его начальство, ни наблюдающие из другого мира «корректоры»…

Примечание автора: прототипом аварии послужила гибель Ариан-5 в 1996 году.

ЦУП-К, Королев, октябрь 2057 года

Дорман заприметил этого парня почти сразу, благо, на зрение не жаловался, спасибо медицине. Этакий верзила, таких еще поискать. Портретного сходства с фальшивым журналюгой, которого они искали, вроде бы, нет, но лицо можно загриммировать, а вот лишний фут роста не скроешь. Наверняка это он! Теперь главное — не упустить.

Адмирал вытащил свой микро-планшет и отправил несколько закодированных слов по безопасному «тоннелю» в посольство. Пусть Ник подсуетится и пришлет кого-нибудь, кто сможет проследить за этой «дылдой», когда тут все закончится. А пока, пресс-конференция все никак не начиналась. Минуты шли за минутами, и вот, наконец, щелкнули микрофоны, зал взорвался апплодисментами, но сразу притих. Перетасовав бумаги, председатель энергично начал доклад.

— Добрый день, уважаемые коллеги, уважаемые представители прессы и наши дорогие гости, — довольно формальным тоном произнес он в микрофон. — Мы очень рады, что вы сегодня пришли на нашу пресс-конференцию.

Дорман в этот момент ворчливо подумал, что не мешало бы начальству сперва представляться, а то ведь не все сообразили, как он, почитать в Сети хотя бы самую общую информацию про докладчиков. Не все знают в лицо директора Роскосмоса Николая Николаевича Пермякова. Харизматичный балагур в обычной жизни, сейчас он был серьезен и необычайно собран, что сразу отметили многие знатоки. Хоть костюмчик на его «бронетанковой» фигуре традиционно смотрится довольно нелепо, а как повязан галстук, лучше вообще не видеть…

Его коллеги были ему под стать. По левую руку, чуть щурясь от ярких ламп операторов невозмутимо глядел поверх голов Ренат Агеев, начальник Управления пилотируемых программ Роскосмоса. А справа не скрывал эйфоричной улыбки усатый здоровяк Валентин Кареев, бывший морской летчик, а ныне начальник ЦПК имени Гагарина. Вся троица выглядела солидно и предвещала важные новости.