Удар шаровой молнии - Анатолий Ковалев

- А зачем, по-вашему, меня занесло в казахстанскую глушь? - Тонкие, аристократические руки жестикулировали с новой страстью. - Еще в Питере мне удалось раздобыть адрес ее отца. К нему-то я и поехал в гости. Он оказался моим коллегой, редактором местной русскоязычной газетенки, переживающей не лучшие времена. Про ее делишки он ни черта не знает. Я представился другом Шаровой молнии. Наврал, что готовлю материал о русских в бывших республиках Советского Союза. Как живется им в условиях национального гнета. Этого оказалось достаточно, чтобы взять папашу с потрохами. Вечером за рюмкой водки он выложил все, что знал о своей дочери. Надо сказать, что знал он совсем немного, и я уже было пожалел, что проделал такой длинный путь ради пустого трепа, как вдруг он вспомнил, что месяц назад получил от дочери письмо, в котором она умоляла его приехать в Подмосковье и забрать Дуняшу (это его младшая дочь от последнего, распавшегося брака). Я попросил показать письмо. Так я узнал нынешний адрес Шаровой молнии. И я буду не я, если сегодня же не встречусь с ней с глазу на глаз.

- А не боитесь?

- И не в таких переделках бывал. И потом...

- ... справедливость должна восторжествовать? - без тени улыбки на лице договорил за него гражданин в домашних тапочках. - Только что вы намерены делать дальше со своей справедливостью?

- Почему с моей? - возмутился журналист.

- Слово-то уж больно скользкое, молодой человек. - Гражданин в пижаме был старше своего собеседника лет на десять и впервые употребил молодого человека, как показалось журналисту, в несколько презрительном тоне. Впрочем, сорокалетний журналист выглядел еще довольно молодым человеком. - До того скользкое, что всякий манипулирует им по своему разумению.

- Ну, вы даете! По вашему, если убийца понесет наказание за свое преступление...

Человек в толстых очках не дал ему договорить. Он воздел палец к небу и произнес следующее:

- Никому не дано право судить, справедлив этот поступок или нет, ибо человек соткан из противоречий. Сегодня он совершает добро, а завтра делает зло. И кто может все это измерить? Кто может зачесть ему одно и другое? Уж не вы ли, согрешивший с блудницей, добывший путем обмана необходимый вам материал? А кто будет судить вас, милейший? Ведь кто-нибудь когда-нибудь обязательно захочет, чтобы справедливость восторжествовала и в отношении вас!

Глаза попутчика теперь горели черным огнем, до того расширились за толстыми линзами зрачки. Кто бы мог подумать, что он окажется фанатиком и, скорее всего, сектантом? Ведь телевизора не смотрит, газет не читает! Сектант! Конечно, сектант! Как он сразу его не раскусил? А еще любит выставить себя психологом, тертым калачом с наметанным взглядом! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Лицо сектанта искажено праведным гневом. Оно все ближе и ближе. Рука сектанта тянется за раскладным ножом. Совсем недавно он резал им колбасу, тонко-тонко, так что залюбуешься!

- Вы - сумасшедший! - Красивый голос журналиста переходит на шепот, а потом на крик: - Сумасшедший! Вам надо вызвать дурку! В дурку - вас! В дурку!..

Дмитрий Верещагин очнулся в холодном поту и подумал, как громко бьется сердце. Но это стучали колеса поезда. Над ним склонилось испуганное лицо попутчика в очках с толстыми линзами.

- Вы так кричали... - произнес он в замешательстве, но тут же взял себя в руки и сказал более уверенным тоном: - Скоро Москва. К нам уже стучались. А это значит, что туалеты вот-вот закроют...

Смочив лицо ледяной водой из-под крана, Дмитрий уже не в первый раз отметил странную особенность своих снов. Во сне он всегда выглядит хуже, чем есть на самом деле. Ему присущи качества, которые он презирает в людях. Он совершает необдуманные, глупые поступки, на которые никогда бы в жизни не сповадился. И его жене, когда у него еще была жена, он всегда являлся во сне в неприглядном виде. Изменял с другими женщинами, избивал до полусмерти, учил маленькую дочку матерным словам. Жена даже на утро закатывала сцены и потом целый день не разговаривала с ним. Да, и бог с ней, с бывшей женой! У нее свои комплексы! Как говорится, каждый по-своему сходит с ума. А вот у него, у преуспевающего, в общем-то, человека, вполне довольного жизнью, откуда такие сны?

И сегодня опять. За трое суток, проведенных в душном купе, они с попутчиком обменялись пятью фразами, не больше. А во сне творилось черт-те что! Он разоткровенничался. Его понесло. Просто недержание какое-то! Да еще бравада! Дважды трахнул девчонку, только что вернувшуюся с зоны! Вот какой герой! Ничего у него не было с этой Татьяной. Она зачем-то призналась, что лесбиянка. Правда, слово "омут", вытравленное на груди, он заметил. Сарафан на девушке был с глубоким вырезом. И тогда же подумал: "Омут - не омут, а грудки у тебя жиденькие!" Вот как было на самом деле. А что касается Шаровой молнии, о ней он даже во сне не должен никому говорить! Даже самому близкому человеку, если такой отыщется! Даже на исповеди священнику, если когда-нибудь окрестится! Слишком большой риск упоминать о ней в разговоре со случайным попутчиком. У него в чемодане толстенная папка, пятьсот страниц, и все о ней, об Аиде Петровой, о Шаровой молнии. Целый роман. Без начала и без конца. А что? Чем черт не шутит? Может, и выйдет роман? Но пока не об этом надо думать, а о том, как выгоднее продать полученную информацию заказчику.

Верещагин представил, как лысоватый господин в шикарном интерьере дома на Фонтанке, потирает ладонями и зычно хохочет, как с нежностью гладит толстенную папку, как жирными пальцами отсчитывает доллары, предварительно ощупав каждую купюру.

Его передернуло. Дверная ручка нервно задвигалась. "Санитарная зона!" с раздражением сообщил проводник.

Журналист вытер казенным полотенцем лицо и замер от ужаса.

- Санитарная зона! - усмехнулся в зеркале человек из сна. - Какой дурило это выдумал? У меня мочевой пузырь, чай не в магазине купленный!..

Тоску по питерским кабакам не заглушить кабаками московскими. Также, как и старых друзей не заменить новыми. Примерно такие мысли посещали Аиду в дешевом кафе на Сретенке, где она колдовала над чашкой кофе под несмолкающую трескотню Вероники. Она опять увлеклась девушкой и опять стриптизершей. У каждого свои наклонности. Вероника была ее ровесницей, чуть-чуть пониже ростом, но такая же тоненькая и фигуристая. Каштановые волосы всегда немного растрепаны, в одежде подчеркнутая неопрятность, глаза зеленые, раскосые, насмешливые.

- А что если мне выкрасить волосы в розовый цвет? -продолжала трещать подружка. -Со сцены это будет смотреться. А еще сделаю татуировку. Такая маленькая, розовая змейка на копчике...

- Змея выползает из твое задницы? Оригинально!

- Ладно тебе! - махнула рукой необидчивая Вероника. - У нас все девчонки нынче татуированные. Каждая хочет выпендриться перед другими. А у меня с фантазией туго, сама знаешь.

- Сделай на бедре китайский иероглиф-"цзинь" - "золото". Он похож на домик с соломенной крышей.

- Bay! - вытаращила глаза стриптизерша. - Идея - супер!

- Ты могла бы выходить на сцену в китайском костюме. Это красиво. Особенно свадебный, красный наряд. Мило, сексуально, а главное, не затаскано. Внешность у тебя тоже подходящая. Немного макияжа, и ты - вылитая китаянка. Многим мужчинам нравится экзотика. Только волосы в розовый цвет красить не надо. Пошло.

- Bay! - еще громче закричала Вероника. - Да тебе надо быть режиссером, модельером, не знаю кем! У тебя же талант к таким штукам! Ты не представляешь, сколько бабок можешь заработать, не сходя с этого места!

- У меня ко многим штукам талант, дорогуша, - произнесла без энтузиазма в голосе Аида, закуривая очередную сигарету. - Только работать я не привыкла. Запах трудового пота омерзителен.

- Откуда же у тебя столько бабок? - засмеялась простодушная Вероника. Уж не воруешь ли ты?

- У меня-богатые спонсоры.

- Да иди ты! Где они ходят эти спонсоры? По каким улицам? Хоть бы один встретился на моем пути!

- Могу познакомить. Только как бы тебе потом не пожалеть об этом. Ведь заниматься стриптизом куда спокойнее и надежнее.

- Так ведь до поры до времени...

- Хочешь стабильности? А может быть, еще и вечности?

- Да, на хрена?! Ну, представь меня двухсотлетней, да еще с твоим иероглифом на заднице! - Вероника снова развеселилась. - Вечность предложи кому-нибудь другому!

- Все так говорят по молодости, по глупости. - Аида не поддержала веселья подруги. - А как перевалит за семьдесят или около того, начинают цепляться за жизнь, бегать по врачам да по экстрасенсам. Пришла я как-то в больницу. Одни старухи со стариками. Им говорят, все, бабушки-дедушки, отплясались! Трындец наступил! Старость ничем не лечится! А они назавтра опять к врачу. В очередь. Хоть какая-то надежда. Сидя в очереди, с надеждой, можно еще ого-го сколько прожить!

- Все-таки злая ты, - сделала заключение Вероника. - А зачем в больницу-то ходила?