Жизнь и смерть ордена тамплиеров. 1120-1314 - Ален Демурже

Естественно, капитул приговаривал к наказаниям. Самые серьезные прегрешения карались изгнанием из дома или исключением из ордена, лишением плаща или временным изгнанием (на год и день), «лишением плаща, но не Бога» (то же самое, но условно). Для менее тяжких провинностей капитул мог выбрать более или менее постыдное наказание, но в ограниченных рамках: преступника принуждали выполнять тяжелые работы вместе с рабами и челядью. Ему приходилось есть, сидя на земле, поститься три, два или один день в неделю, но лишь на протяжении определенного времени. Самое мягкое и самое частое наказание состояло в том, что виновного на день сажали на хлеб и воду. Приблизительно такой же набор наказаний встречается и в других военных орденах. Магистры и прецепторы всегда имели возможность смягчить заслуженную кару: например, они пользовались правом на дополнительное питание, которое можно было предоставить брату, оставленному без мяса. Иногда обстоятельства складывались так, что взыскание, применявшееся автоматически к тому или иному типу проступка, выглядело чрезмерным или несправедливым. В этом случае дело устраивалось так, чтобы избежать разбора дела на капитуле и переложить бремя принятия решения на папу.

За наказанием следовало прощение. «А этим [тем, кто исповедовался] я прощаю так, как могу, во имя Бога и Божьей Матери, — говорил прецептор и добавлял: — И я молю Бога, чтобы по своему милосердию… Он простил вам ваши грехи, как простил достославной Марии Магдалине» (статья 539).

Это прощение не имело ничего общего с отпущением грехов, которое давал священник. Можно представить себе ту путаницу, которая, скорее всего, царила в головах многих тамплиеров, невежественных и плохо разбиравшихся в богословских тонкостях. Возможно, они не осознавали этого различия. Неудивительно, что в 1307 г. обвинителям ордена, прекрасно осведомленным обо всех этих частностях, без труда удалось запутать подсудимых в этом вопросе, а те, разумеется, ввели в заблуждение многих других.

Тем не менее известно, чта между «правосудием дома» и внешними, церковными и светскими, судебными инстанциями существовали щекотливые и малопонятные отношения. Во время процесса британских тамплиеров в 1309–1310 гг. брат-капеллан Джон де Стоук был допрошен об обстоятельствах смерти и погребения брата Готье Бакалавра, магистра ордена в Ирландии с 1295 по 1301 г. Обвиненный в растрате богатств ордена, Готье был осужден капитулом и приговорен к изгнанию из дома. Тогда, подпав под приговор обычного церковного суда, он был отлучен от Церкви и заточен… в покаянную келью церкви ордена Храма в Лондоне. Умирая, он исповедовался священнику. После смерти он был похоронен, но не на кладбище ордена, а перед лондонским командорством Храма. В этом не было ничего предосудительного, и инквизиторы, допрашивавшие тамплиеров, не смогли использовать этот эпизод против ордена.[290]

Сходные противоречия возникали и со светским правосудием, что видно из уже рассмотренного нами случая с тамплиером, повинным в смерти послов «Старца Горы»: уже наказанный «правосудиемдома», он тем не менее был захвачен королем и заключен под арест. Однако в этой ситуации, как и всегда, был поднят все тот же вопрос — автономии и привилегий, предусматривавших изъятие тамплиеров из-под юрисдикции светского суда.

Тайна, окутывавшая решения различных капитулов — а выдача этого секрета влекла за собой изгнание из дома, — не является чем-то особенным: остальные ордены действовали таким же образом. Объяснялось это желанием сохранить мир в доме. Чаще всего на рассмотрение орденского суда попадали дела о потасовках, применении силы, телесных повреждениях и угрозах. Что если бы брат, представший перед анонимным для него судом капитула, так как перед вынесением приговора ему приходилось покинуть помещение, узнал, что наказания для него требовал тот или иной собрат по ордену? «В целом тайна капитула походит на тайну исповеди», — справедливо отмечает Режин Перну.[291] Итак, внутренняя тайна была призвана поддержать мир и согласие в ордене, а внешняя — оградить его репутацию… Отметим, что в секрете требовалось держать только решения капитула. Наказания же иногда совершались публично, о чем свидетельствует пример, приведенный в статье 554 устава. Три тамплиера убили христианских торговцев в Антиохии.

Дело было отдано на рассмотрение капитула, который приговорил их к исключению из монастыря и повелел, чтобы их прогнали кнутом через Антиохию в Тир, Сидон и Акру. Их секли и выкрикивали: «Вот правосудие, совершенное над этими злодеями их обителью». И их навечно заточили в тюрьму в Шато-Пелерен, и там они умерли.

Аграрное хозяйство, крепость, монастырь и, наконец казарма… Командорство объединило в себе все эти функции, а устав превратился в военно-дисциплинарный кодекс.

Глава 3. Между Западом и Святой землей

За тамплиерами закрепилась репутация «банкиров Запада». Их финансовый успех даже представляют как одну из причин гибели ордена: богатство достаточно хорошо сочетается с корыстолюбием и высокомерием, вот только с религиозным служением все это находится в противоречии.[292] Я же, напротив, думаю, что в интересах выполнения своей задачи орден почти неизбежно должен был развивать финансовую деятельность. Госпитальеры, тевтонские рыцари и даже традиционные монашеские ордены именно так и поступали, хотя и в более скромном масштабе.

Взносы, взимавшиеся с домов Запада, responsiones, были необходимы для существования орденов на Востоке. Даже в ситуации полного краха восточной политики булла папы Николая IV от 1291 г. снова напоминает об этом. Теоретически эти отчисления составляли треть дохода, но были сведены до десятой его части, а затем, в начале XIV в., в Арагоне, превратились в фиксированную сумму размером в тысячу марок.[293] Интересы ордена Храма побуждали его обращать большую часть своей прибыли в деньги и приобретать как можно больше налогов на ярмарки и рынки, а также выгодные монополии, например исключительное право на «взвешивание», выкупленное у графа Шампани в ущерб горожанам Провена.[294]

Орден Храма занимался деятельностью, характерной для всех монастырей — служил убежищем, приютом как для людей, так и для имущества. Для хранения ценных предметов не было места надежнее обители, посвященной Богу, а значит, неприкосновенной, по крайней мере, в принципе. Монастыри военных орденов внушалиеще большее доверие; самые значительные из них — в Париже, Лон доне, Ла-Рошели, Томаре и Гардени, — защищенные стенами и обороняемые многочисленными братьями, казались застрахованными от всяких поползновений. Именно так, начиная с хранения ценных предметов, драгоценностей, денег, были накоплены «сокровища» ордена Храма, которые кое-кто ищет и поныне… Таким образом, первая финансовая функция ордена была пассивной: он выступал в роли несгораемого шкафа западного мира. В Арагоне это осталось почти единственной его ролью. В 1303 г. король Арагона хранил драгоценности короны в Монзоне. Частные лица отдавали на хранение украшения, иногда являвшиеся закладом при совершении других операций, к которым орден, возможно, также имел отношение. Кроме того, они хранили у ордена денежные суммы, предназначенные для конкретных целей, осуществление которых откладывалось на какой-то срок. Каждая вещь, отданная на хранение, помещалась в ларь, ключ от которого находился у казначея дома Храма и открыть который можно было только с согласия владельца. Во время первого крестового похода Людовика Святого, орден Храма перевозил на одном из своих кораблей, превращенном в настоящий плавучий банк, ларцы множества крестоносцев. В своем повествовании, которое стало знаменитым, Жуанвиль рассказывает, как с помощью небольшого торга сумел добиться того, чтобы их открыли, и раздобыл денег, необходимых для выкупа короля.

Я сказал королю, что было бы хорошо, если бы он повелел разыскать командора и маршала ордена Храма, так как магистр был мертв, чтобы просить у них в долг тридцать тысяч ливров. <…> Этьен д'Эстрикур, командор ордена, ответил мне: «Сир де Жуанвиль, данный вами совет ни хорош, ни разумен, так как вы знаете, что мы получаем вклады таким образом, что, согласно нашей клятве, не можем передать их никому, кроме того, кто нам их поручил».

Итак, начат спор, и звучат решительные слова. Маршал ордена обратился к королю и сказал:

Сир, предоставьте сеньору де Жуанвилю и нашему командору продолжать этот спор. Как сказал вам командор, мы не можем ничего вам дать, не совершив клятвопреступления. А в том, что сенешаль ордена Храма советует вам взять желаемое, если мы не хотим дать вам в долг, нет ничего необычного. Вы сделаете это по своей воле…[295]