Слово Оберона - Марина Дяченко

Принц-чума был рядом. За полупрозрачной стенкой, похожей на плёнку, которой накрывают парники. И он бился в эту плёнку, пытаясь прорваться ко мне. Плёнка хрустела, но пока держала.

— Беги! Беги!

Меня схватили за руку и поволокли прочь из зала. И это был не Принц-чума. Это был взъерошенный, бледный Максимилиан. Он оттащил меня к стене, и вовремя: нас чуть не затоптала обезумевшая от страха толпа.

— Я его задержал… Минуты на две…

— Так это ты сделал?!

— Я… всё-таки некромант, — он улыбнулся с угасающей гордостью. — Только он всё равно сильнее. Где Уйма? Нам надо уходить за Печать, здесь ни тебе, ни мне больше не жить.

— Уйма! — закричала я, но в стонах и воплях обезумевших людей меня в двух шагах нельзя было расслышать. Тогда я вскинула посох и ударила сигнальным лучом в потолок.

Посыпалась пыль и каменная крошка. Я ударила ещё. Максимилиан закашлялся. В дверном проёме, подёрнутом пылью, как туманом, вдруг возник огромный силуэт людоеда. За ним я разглядела Принца-саламандру и чуть не засмеялась от облегчения.

Уйма обхватил меня лапищами, так что я чуть не задохнулась:

— Он коснулся тебя?!

— Нет. Максимилиан…

— Бежим! — завопил некромант. — За Печать!

— Погодите… Тут Принц-пленник и Принц-деспот!

— Что?! — Уйма разинул рот.

— Если их не затоптали, — пробормотал Максимилиан себе под нос. — Один слепой, один парализованный, с ними нам не уйти далеко!

— Мы должны, Макс, — прохрипела я.

— Дура! Дура! — в глазах его — и нормальном, и оплывшем — загорелась прежняя злость. — Идиотка! Зачем я старался! Он сейчас придёт!

Не слушая его, я повернулась и кинулась туда, где остались братья-враги.

— Лена, это ты?

Принц-пленник стоял, вжавшись в стену. Рогожка с парализованным врагом лежала у его ног.

— Я.

— Что происходит? Чума…

— Он здесь! — взвизгнул Максимилиан. — Он за нами гонится! Он…

Порыв ветра. Порыв отвратительного запаха. Тёмная тень возникла в конце коридора. Одно движение — и она стала ближе шагов на десять.

— Стой!

Я вскинула посох, но Максимилиан оказался быстрее. С кончиков его длинных гибких пальцев сорвались будто кусочки серого теста, хлюп! — и они растеклись плёночкой между нами и надвигающейся бедой. Бабах! — я не успела удержаться, мой посох разразился молнией, прорвал дыру в защитной плёнке, и в эту дыру с ухмылкой пробрался Принц-чума!

— И-и-и!

Максимилиан заругался так страшно, что я даже понять его не смогла. И ещё раз взмахнул пальцами. Новая плёнка возникла в нескольких шагах от нас, Принц-чума вломился в неё всем телом, но плёнка выдержала.

Уйма забросил на плечо парализованного Принца-деспота. Я схватила за руку слепого Принца-пленника и кинулась за людоедом. Принц-саламандра побежал за мной, а позади всех нёсся Максимилиан. Он бежал и ругался, ругался и бежал, и скоро его брань превратилась для меня в монотонную музыку, вроде барабанного бумканья, задающего ритм гребцам на галере. Иногда некромант оборачивался и залеплял коридоры за нашей спиной новыми полотнищами защитной плёнки.

— Уйма! Ты знаешь, где выход?

Людоед обернулся. Я услышала, как он дышит. Редкий случай — обычно Уйма дышал бесшумно. Он ранен, поняла я. И тащит на себе мужчину, почти такого же тяжёлого, как он сам. Может, Максимилиан был прав, и нам следовало бросить принцев и спасать свои шкуры?!

За моей спиной кто-то упал. Я обернулась: на полу лежал Принц-пленник. Он потерял сознание на бегу — ещё бы, ведь он столько лет провёл в клетке!

— Приплыли, — сказал Максимилиан. — Всё из-за тебя. Дура.

Я огляделась. Мы были в каком-то коридоре, я понятия не имела, где выход и куда бежать дальше. Уйма утёр лоб, размазав по лицу кровавые полоски. Некромант злобно щерился.

— Здесь камин, — сказал Принц-саламандра.

Я повернула голову. В комнате налево и в самом деле имелся камин, огромный, как кузов самосвала. Холодный. Пустой. Я хотела сказать принцу, что здесь он, к сожалению, не согреется, но не смогла. Я тоже задыхалась.

— Каминная труба, — не сдавался саламандра. Я представила себе, как мы будем тащить вверх по трубе парализованного Принца-деспота, и улыбнулась почти так же криво, как Максимилиан.

— А я в детстве… трубочистом, — закончил свою мысль Принц-саламандра.

— Вы?!

— Ну такая игра…

Странно. Принцы играют в трубочистов. Правда, учитывая их любовь к огню и каминам…

— Я тоже, — сказал вдруг Максимилиан, и я вспомнила, как он впервые появился передо мной. Из каминной трубы.

— У меня есть верёвка, — саламандра коснулся пояса. — Я всегда ношу с собой.

И, не дожидаясь возражений, он шагнул к камину, влез в него и запрокинул голову, изучая трубу.

Мои ноздри дёрнулись. Из ближайшего коридора опять потянуло знакомым тошнотворным запахом.

— Уйма… — я обернулась к людоеду. — Если тебе тяжело…

Он не дослушал. Поправил на плече Принца-деспота и, закряхтев совсем по-старчески, полез в камин.

— Погоди! — крикнул саламандра уже из трубы. — Я спущу тебе верёвку!

Глава 26

Спасайся, кто может

— Мы оторвались, правда?

Тишина.

Мы лежали на траве у дороги, не потрудившись отыскать себе убежище. Даже костёр не стали бы разводить, если бы не Принц-саламандра — он так продрог, что теперь сидел, скрючившись, в пламени и всё тянулся и тянулся за новыми сухими ветками. Топливо заканчивалось.

— Мы оторвались? — повторила я с надеждой.

— Нет ещё, — проскрипел Уйма.

Повязка на его руке была чёрной от крови. Глаза болезненно поблёскивали. У людоеда поднималась температура.

— Дай-ка я тебя полечу, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Нам надо идти дальше, — прошептал Принц-пленник.

Тёмным вечером он снял повязку с лица. Свет костра мешал ему, но принц мужественно привыкал. Никогда прежде я не видела человека с такими огромными зрачками.

— Мы не можем идти, — я разглядывала глубокую рану Уймы. — Все просто с ног валятся. Кто потащит вашего братца?

Принца-деспота понемногу отпускал паралич, зато теперь он был связан руками людоеда, а значит, всё равно что закатан в бетон. Зато его взгляд провожал меня, куда бы я ни повернулась, и очень мешал сосредоточиться.

У Принца-саламандры закончилось топливо. Он вылез из догорающего костра (чешуйки его чёрного трико дымились), огляделся.

— Возьми мой топор, — предложил Уйма.

— Благодарю…

Вооружившись топором, Принц-саламандра побрёл к корчеватому дереву на обочине.

Мои ноздри дрогнули. С тех пор, как мы выбрались из замка, меня преследовал этот запах. Вокруг пахло свежей травой, дымком и полем, а мне казалось, что над дорогой стелется запах чумы. Но этого не может быть: мы оторвались довольно далеко. А может, Принц-чума и вовсе остался в замке?

Я плохо помнила, как мы выбирались через каминную трубу. Принц-саламандра поднялся первым и сбросил верёвку. К счастью, труба была такая широченная, что в неё могли влететь плечом к плечу три толстые ведьмы на помелах. А уж щуплому Максимилиану там вообще было раздолье — он мог мотаться вверх-вниз, как йо-йо на резинке.

Помню, я протянула ладонь над головой лежащего без чувств Принца-пленника и сказала «Оживи». И Принц пришёл в себя и поднялся, а я зашаталась, как бумажная кукла на ветру.

Помню, продели верёвочную петлю под мышки Принца-деспота и так втащили наверх. А Принц-пленник поднялся сам, на ощупь отыскивая железные скобы. А Максимилиан ругался и подталкивал его снизу.

Помню, как всё сильнее тянуло из коридора сладковатым гнилостным запахом. Когда я была в трубе, этот запах вдруг взлетел снизу, прорвался сквозь копоть и сажу, забивавшие мне дыхание, и подхлестнул таким ужасом, что я сама не помнила, как оказалась наверху.

А там, оказывается, была не крыша, а гранитный склон, такой крутой, что Принц-пленник чуть не сорвался. Труба, из которой мы выбрались один за другим, складывалась из грубо отёсанных булыжников, и вот я бабахнула по этой трубе молнией из посоха, и труба превратилась в груду камней и обрушилась вниз. И мне очень хотелось верить, что Принц-чума был как раз там, внизу, в камине, и вся эта куча здоровенных каменюк упала ему на голову.

Хотя, конечно, никто в это не верил. Мой посох вёл себя спокойно, когда я пыталась нащупать опасность впереди, и дёргался как сумасшедший, когда я обращала его назад — туда, откуда мы сбежали.

Плохо помню, как мы спустились на землю по замусоренным водосточным желобам. Хрустела грязь под ногами, валялись крысиные и птичьи скелеты, Уйма тащил Принца-деспота и дышал всё громче, и кровь из людоеда всё текла и текла. Я останавливала её — на несколько минут, не больше, а потом повязка снова пропитывалась и чернела, и не было времени остановиться и затянуть как следует рану. Максимилиан шёл позади всех, часто оглядывался и ругался вполголоса, я различала только: «Дура, дура! Идиотка! Недоразвитая!»