Преемник - Марина Дяченко

Посыпались с полки опрокинутые книги. Крича – и по-прежнему немо – она прорвалась сквозь заступившие дорогу стеллажи; зажимая рот рукой, вышла из Университета и почти бегом поспешила домой. С прокушенной ладони капала кровь.

В тот же день, поспешно собрав Алану и ничего не понимающую няньку, госпожа Тория Солль отбыла в загородный дом.

Над подмостками южан пузырился линялый навес. Зрители стояли подковой, время от времени взрывался утробный смех; затесавшись в самую гущу, я обреченно смотрела одну пьесу за другой.

Хаар перегибал палку. Ежесекундно желая ублажить самого непритязательного зрителя, он шел порой на совершеннейшие пошлости; в одном из фарсов на сцену выносили настоящее дерьмо на лопате – а после диалога, состоящего сплошь из крепких словечек, опрокидывали благоухающую кучу на лысую голову придурковатого комика.

Толпа хохотала от пуза. Тут и там шныряли карманники, так что узелок с пожитками приходилось крепко прижимать к груди. Уши мои горели от стыда – не то за себя, не то за Хаара, не то за лысого комика; это ненадолго, говорила я себе. Скоро вернется Луар…

Денег у меня почти совсем не осталось. Честно говоря, лучше бы мне было наняться в трактир служанкой. Никто не вспомнит, что после отъезда Флобастера я оказалась ни с чем; никто не вспомнит, что в труппу Хаара меня занесло не от хорошей жизни… Скажут – переметнулась. Сам Хаар решит – переметнулась, сманил-таки… Да что там Хаар, и при чем здесь пересуды. Сама я в это поверю, вот в чем беда. «Переметнулась»…

Двойное предательство. Уж лучше служанкой в трактир…

Но мысль о трактире вызывала во мне какой-то мистический страх. Сразу вспоминались слова Флобастера – «всю жизнь будешь мыть заплеванный пол и выслушивать брань»…

Я передернулась, как от холода. Толпа вокруг значительно поредела – фарс сменился какой-то драмой, донельзя скучной, Хаар не умеет ставить драмы, вот почему он их так не любит…

Потом я поняла, что меня заметили. За занавеской – в том самом месте, где обычно бывает дырочка – обнаружилось некое движение; мне показалось, что я вижу даже мигающий в прорехе глаз. Глядели из-за фанерного дерева посреди сцены, да и сами персонажи в перерывах между репликами бросали на меня косые ревнивые взгляды. Тот самый перемазанный дерьмом комик, старуха с неожиданно звонким детским голоском, герой-любовник с круглым как барабан лицом и масляным взглядом, героиня, красивая дамочка с капризно оттопыренными губками…

Мои будущие спутники. С ними жить под одной крышей, с ними делить хлеб и вино, деньги, ругань…

У южан очень большая труппа. Человек десять, не меньше. Вряд ли они обрадуются пришелице, чужачке, конкурентке…

Представление закончилось. Зазвенела, наполняясь, тарелка; я невольно вытянула шею, подсчитывая чужой доход. Не тарелка, а целый тазик, и доверху полный – мы обычно столько не собирали. Хаар знает, как угодить публике. Публика глупа.

Зрители потянулись прочь – и мне захотелось уйти тоже. Я уже сделала несколько шагов, когда хваткая как коготь лапа Хаара цапнула меня за плечо:

– А, любезный талант… Расцветающий талант нашел наконец, где пустить корешки… Так, милая? Или ты попросту гуляешь?

Длинный рот его улыбался, а глаза оставались серьезными – цепкими и томными одновременно. Подбородок, тщательно выскобленный бритвой, покрыт был несводимыми черными точками. От Хаара пахло пудрой и дорогим одеколоном; предположение о том, что я «гуляю», было чистой воды лицемерием – ему давно уже донесли, что труппа Флобастера покинула город.

– Как тебе спектакль? – в голосе его скользнули покровительственные нотки. Он будто радовался за меня – как же, наконец-то сподобилась поглядеть на настоящее искусство…

Я не нашла в себе сил хвалить зрелище – а ругать побоялась.

– Господин Хаар не собирается в дорогу? – ответила я вопросом на вопрос. Он хмыкнул:

– Тебя это заботит? Не волнуйся, труппа Хаара не испытывает в дороге ни лишений, ни нужды… Впрочем, я намерен пробыть здесь еще несколько недель.

Он привычно говорил «я», а не «мы». Он постоянно наслаждался собственным здесь присутствием; я с нежностью вспомнила Флобастера – а тиран же был… скупердяй… самодур…

Хаар понимающе шлепнул ладонью по моему узелку с пожитками. Крепко взял меня за локоть.

– Пойдем, дитя, – сказал он таким тоном, каким обычно говорят продавцу: заверните мне ЭТО.

И я пошла.

Новая труппа встретила меня именно так, как я того заслуживала.

Сразу вспомнился приют: косые улыбки из-за плеча, пересуды вполголоса, вечное желание толкнуть или щипнуть – хотя бы словом или красноречивым взглядом. Все эти люди принадлежали Хаару, как марионетки но, в отличие от марионеток, еще и грызлись между собой за право принадлежать ему полней.

В первую ночь, лежа без сна на отведенном мне тощем тюфяке, я все пыталась представить, по каким дорогам тащатся сейчас наши повозки, что делает Флобастер, как говорят о моем отречении Бариан и Муха… Думать об этом было тяжело, и, закрыв глаза, я принялась вспоминать Луара.

Он вернется, и тогда я скажу ему правду. Я скажу, что больше нас ничего не разделяет – и мне плевать, даже если его прокляла мать и лишил наследства отец. Ради него я пошла на неслыханное предательство – не значит ли это, что я жить без него не могу?!

И еще. Я попрошу его раздобыть для меня эту книгу – «О магах». Я не успела прочесть ни о Первом прорицателе, ни о безумном Лаш – а теперь мне почему-то казалось, что это очень важно, что обязательно нужно прочитать и запомнить…

Настало серое утро, и хозяйственный Хаар занялся обустройством своего нового имущества, то есть меня; ради этого дела он решил обновить какой-то старый, вышедший из употребления фарс.

Мой новый хозяин был свято убежден, что нет ничего смешнее, чем когда на сцене задирают кому-нибудь подол, пинают под зад да еще обсыпают мукой – все равно кого, лишь бы погуще. Я никак не могла уяснить смысл своей роли; Хаар раздражался, обзывал меня тупой коровой, щелкал пальцами и требовал повторить все сначала. Труппа зубоскалила.

После третьего или четвертого повторения я перестала злиться и нервничать – мне сделалось все равно. Пусть только вернется Луар…

Будто почувствовав перемену моего настроения, Хаар объявил конец репетиции, ободряюще похлопал меня по крестцу и заявил, что, хоть задатки у меня слабенькие, но актрису из меня он тем не менее сделает.

Я смолчала.

Старуха, заведовавшая в труппе хозяйством, извлекла откуда-то ворох грязного тряпья и велела его выстирать; пока я таскала воду, ворочала в корыте несгибаемую холстину и вылавливала со дна ускользнувшее мыло, героиня с капризными губками и ее круглолицая товарка сидели рядом на скамеечке, грызли орехи и то и дело прыскали, перешептываясь и поглядывая на меня.