Братство - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Позвольте дать вам совет, сэр, - сказал Хилери. - На вашем месте я бы лег на несколько минут в постель. Мне кажется, вы немного простыли.
Мистер Стоун, и в самом деле дрожавший так, что еле стоял, позволил Хилери уложить себя в постель и укутать одеялами.
- В десять часов я должен приступить к работе, - сказал он.
Хилери, которого тоже сильно трясло, поспешил к Бианке. Она спускалась по лестнице из своей комнаты и ахнула, увидев, что он насквозь мокрый. Он рассказал, что произошло, и она коснулась его плеча.
- А как ты? Ты весь вымок.
- Приму горячую ванну, выпью спиртного, и все будет в порядке. Лучше пойди к нему.
И он пошел в ванную комнату, где стояла Миранда, подняв переднюю белую лапку. Сжав губы, Бианка бегом пустилась по лестнице. Потрясенная рассказом мужа, она готова была сжать его в объятиях, вот так, как он был, в мокром костюме, но между ними стояли бесчисленные призраки прошлого. Прошел и этот момент и тоже стал призраком.
К величайшему своему негодованию мистер Стоун в десять часов не смог приступить к работе над книгой. Он просто-напросто не в силах был подняться и объявил, что намерен подождать до половины четвертого - тогда он встанет, ему надо подготовиться к приходу девушки. Поскольку он отказался от доктора и не пожелал смерить температуру, определить, сильный ли у него жар, было трудно. На щеках его, еле видных из-под одеяла, румянец был сильнее, чем следовало бы, а глаза, устремленные в потолок, подозрительно блестели. Усугубляя тревогу Бианки - она села как можно дальше, чтобы отец ее не увидел и не счел, что она оказывает ему услугу, - он вслух продолжал свои мысли:
- Слова... слова... они унесли с собой братство!
Бианка вздрогнула, услышав этот замогильный голос.
- "В те дни владычества слов они называли это смертью - бледной смертью, mors pallida. Слово это они видели как огромную гранитную глыбу, которая висела над ними и медленно опускалась. Некоторые, повернувшись к ней лицом, трепетали, ожидая гибели. Другие, не умевшие живыми понять мысль о небытии, раздувшись от некоего духовного ветра и каждый помышляя лишь о своей индивидуальной форме, непрерывно возвещали, что души их должны пережить и переживут это Слово, - что каким-то образом, каким именно, никто не мог понять, - всякая самоосознавшая себя единица после своего распада снова воссоединится. Опьяненные этой идеей, и они тоже исчезали. Некоторые ждали Слова мрачно, с сухими глазами, и говорили, что это - молекулярный процесс, и эти тоже встречали свою так называемую смерть".
Голос умолк, послышался другой звук: старик смачивал языком сухое небо. Перегнувшись через спинку кровати, Бианка поднесла к губам отца стакан с ячменной водой. Он пил воду медленно, громко причмокивая, потом, увидев, что стакан держит чья-то рука, сказал:
- Это вы? Вы приготовились? Пишите: "В те дни никто не сделал прыжка вверх к Бледному Всаднику, никто не прочел в его лице, что он и есть воплощение братства, никто с сердцем, легким, как осенняя паутинка, не поцеловал его ног и, улыбаясь, не растворился во вселенной..." - Голос его вдруг затих, а когда послышался снова, это был быстрый, хриплый шепот: - Я должен... я должен... - Мистер Стоун помолчал, затем добавил: - Дайте мне мои брюки.
Бианка положила брюки ему на постель. Вид их как будто успокоил его. Он снова умолк.
Больше часа он лежал так неподвижно, что Бианка то и дело вставала взглянуть на него. И каждый раз глаза его были широко раскрыты и устремлены на темное пятно на потолке; лицо старика выражало непреклонную решимость, как будто дух его медленно, упорно вновь забирал власть над лихорадящим телом. Неожиданно мистер Стоун спросил:
- Кто здесь?
- Бианка.
- Помоги мне встать.
Краски схлынули с его лица, блеск в глазах потух, - он казался призраком. Испытывая чуть ли не ужас, Бианка помогла ему подняться. Было что-то жуткое в этом зловещем, немом проявлении воли.
Когда он был уже одет в свой шерстяной халат и усажен в кресло возле горящего камина, Бианка принесла ему чашку крепкого мясного бульона с коньяком. Он проглотил его с большой жадностью.
- Я бы выпил этого еще, - сказал он и заснул. Пока он спал, пришла Сесилия, и сестры вдвоем! охраняли сон отца, чувствуя, что уже много лет не были так близки друг другу. Собравшись уходить, Сесилия шепнула:
- Послушай, Бианка, если папа будет спрашивать про девушку, ты не думаешь, что надо послать за ней, пока он в таком состоянии?
- Я не знаю, где она живет.
- Я знаю.
- Ах да, разумеется, - сказала Бианка и отвернулась.
Сесилия молчала, смущенная ее саркастическим тоном. Потом, призвав все свое мужество, проговорила:
- Вот ее адрес, он у меня записан. - И, морщась от мучительной тревоги, вышла из комнаты.
Бианка, сидя в старом, золоченой кожи кресле, глядела на спящего - на глубокие впадины чуть пониже его висков, на седые щетинки вокруг рта, которые слабо шевелились от его дыхания. Уши у нее горели огнем. Глядя, как этот дряхлый старик, который, оказывается, так ей дорог, ведет великую битву за свою идею, Бианка чувствовала, что теряет обычную выдержку, что душа ее смягчается и трепещет. Ее вдруг охватило страстное желание стушеваться. Какое имеет значение, первое или второе место она занимает в сердце Хилери? Дух ее так явно покажет, что он способен к самопожертвованию, что Хилери за одно благородство отдаст ей пальму первенства. В этот момент она, кажется, была готова заключить в объятия эту простенькую девушку, поцеловать ее. Тогда бы конец всем тревогам! Один краткий миг златокрылая птица, посланец Гармонии, реяла перед ней. От этого состояния экзальтации нервы Бианки вибрировали, как скрипичные струны.
В половине четвертого мистер Стоун проснулся, и Бианка тотчас протянула ему вторую чашку крепкого бульона.
Он выпил все и спросил:
- Что это?
- Мясной бульон.
Мистер Стоун посмотрел на пустую чашку.
- Я не должен был это пить. Корова и овца находятся на той же ступени, что и человек.
- Ну как ты себя чувствуешь, дорогой?
- Я способен диктовать ранее написанное, не больше, - ответил мистер Стоун. - Она пришла?
- Еще нет. Но я пойду и приведу ее, если хочешь. Мистер Стоун грустно поглядел на дочь.
- Это значило бы, что я отнимаю у тебя время, - сказал он.
Бианка ответила:
- Мое время ничего не стоит.
Мистер Стоун протянул руки к огню.
- Я не соглашусь быть кому бы то ни было в тягость, - сказал он, очевидно, про себя. - Если дошло до этого, я должен уйти!
Бианка, встав перед ним на колени, прижалась горячей щекой к его виску.
- Но до этого же не дошло, папа!
- Надеюсь, что нет. Я хочу прежде окончить свою книгу.
Осмысленность этих двух последних замечаний ужаснула Бианку больше, чем все его лихорадочное бормотание.
- Ты посиди смирно, - сказала она, - пока я пойду и разыщу ее.
Она вышла из комнаты с таким ощущением, как будто чьи-то руки сжали ей сердце и рвут его на части.
Полчаса спустя вошел тихонько Хилери и встал у двери. Мистер Стоун, сидя на самом краю кресла, положив руки на подлокотники, медленно поднимался на ноги и снова медленно заваливался назад: он проделал это уже много раз, силясь встать. Увидев Хилери, он сказал:
- Два раза мне удалось.
- Я очень рад, сэр. Быть может, теперь вы отдохнете?
- Это все мои колени, - сказал мистер Стоун. - Она пошла разыскивать ее.
Сбитый с толку этим известием, Хилери сел и стал ждать.
- Я вообразил, что, уходя из жизни, мы становимся ветром, - проговорил мистер Стоун печально и посмотрел на Хилери. - Вы тоже так полагаете?
- Для меня это новая мысль.
- Она несостоятельна, но она успокаивает. Ветер нигде и повсюду, и ничто от него не скрыто. Когда я почувствовал, что мне недостает этой юной девушки, я пытался, в определенном смысле, стать ветром, но я понял, что это трудно. - Он отвел взгляд от лица Хилери, не заметив его невеселой улыбки, и снова уставился на яркий огонь. - "В те дни, - сказал он, - отношение людей к вечным дуновениям воздуха было отношением миллиарда маленьких отдельных сквознячков, направленных против юго-западного ветра. Они не хотели смешиваться с этим мягким" вздохом, который испустила луна, но дули в ее лик через трещины и щели и замочные скважины, и их уносило в прозрачное странствие, и они свистели, протестуя". - Он снова попробовал встать, видимо, желая подойти к конторке и записать эту мысль, но не смог и горестно посмотрел на Хилери. Как видно, он хотел было попросить его о чем-то, но удержался. - Если я буду усердно упражняться, - бормотал он, - я это преодолею.
Хилери встал и принес ему бумагу и карандаш. Наклоняясь к старику, он увидел, что глаза его подернуты влагой. Зрелище это так разволновало Хилери, что он поспешил отвернуться, пошел и принес книгу, чтобы подложить ее под бумагу.
Кончив писать, мистер Стоун закрыл глаза и откинулся в кресле. Тяжелое молчание нависло над этими двумя людьми разных поколений и столь несходных характеров. Хилери нарушил это молчание.