Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - Елена Арсеньева

Да, вот главный вопрос. Остальные… Ну, чуть позже она додумается до их связи и формулировки, а пока… Место, срочно требуется уединенное место! Такое, где можно немедленно и относительно спокойно уложить в голове мысли, которые кололись, и выпирали, и торчали в разные стороны, отчего Алёна снова вспомнила про Страшилу Мудрого с его иголками и булавками.

Нужно было бы подойти поближе к карте, рассмотреть ее толком, но за дверью уж слышались голоса. Вот-вот сюда войдут экскурсанты, поэтому детективщица кинулась наутек. Поднялась на следующий этаж, приоткрыла единственную на площадке дверь – и обнаружила за ней Большую Галерею.

Может, тут пока посидеть? Светло, тихо, несколько стульев у стен для притомившихся туристов… Но здесь запросто может оказаться исправная камера наблюдения, а ей совершенно незачем привлекать к своей персоне внимание охраны. Нет, лучше посмотреть, куда дальше ведет лестница.

Алёна преодолела еще два пролета, испытывая эстетическое наслаждение от того, что ступает по прекрасным беломраморным ступеням, и увидела перед собой очередную дверь. В происходящем было что-то неправдоподобное, сказочное, в том числе и в довольно массивной двери, которую пришлось толкать изо всей силы, чтобы она открылась. Но тут створка с тяжелым стуком врезалась в стену, и писательница мельком подумала, что если бы сейчас с той стороны прятался человек, он грохнулся бы в нокаут от удара средневекового дуба.

Алёна осторожно вошла – и оказалась в совершенно круглой маленькой комнатке. Узкие, длинные, от пола до потолка, окна находились в глубоких нишах, отчего в помещении царил загадочный полумрак. Мебели здесь не было никакой, только к одной из стен прислонялись два огромных, чуть не в рост человека, джутовых мешка, чем-то набитых и очень деловито припорошенных цементом. Почему-то при взгляде на них Алёне вспомнился Николай Васильевич Гоголь, русский писатель… Да при чем тут вообще Гоголь?! Посреди комнаты стоял ящик с песком, в нем громоздился еще один мешок, рядом с ящиком на расстеленном картоне – ведерки с краской… Понятно, здесь идет ремонт.

Да ведь это знаменитая Tour de Ligue – Башня Лиги! Ну да, мсье Беарн еще в прошлый раз говорил, что возникли какие-то проблемы с фресками. Но, судя по количеству стройматериалов, проблемы не только с фресками: расходников тут на изрядный и довольно капитальный ремонт. Правда, рабочих не видно. Вот и хорошо.

Противно как краской пахнет, фу! Не уйти ли? Но куда? Ладно, можно около окна постоять, окна-то открыты.

Алёна взглянула на потолок. В башне царил стойкий полумрак. Наверное, светло здесь бывает, только когда солнце заглянет в одно из стрельчатых окон. Или если электричество включить. Но сейчас лучше этого не делать – вдруг кто-то заметит. А ей свет не особенно нужен. Правда, знаменитых фресок практически не видно. Ну и бог с ними, Алёна ведь не на экскурсию сюда пришла, а думать!

Ага, некая мебель все же имеет место быть: в одной из ниш стоит очень удобный дубовый – не исключено, что клинически-исторический, – табурет. Писательница с удовольствием села на него, достала блокнот, ручку (у нее всегда обострялся мыслительный процесс, когда она хваталась, как утопающий за соломинку, за эти атрибуты своего ремесла – нет, ну в самом деле, не пальцем же голову подпирать!) и начала думать.

Итак, Николь Беарн, она же Виктори Джейби, – и синяк Алёны Дмитриевой.

Начнем снова от печки.

Сказать Виктори о синяке мог только человек, который видел Алёну сначала без «украшения», а потом уже с ним. Причем он должен знать Виктори, а также знать, что она Алёну тоже видела без синяка. Однако в бессинячном состоянии наша героиня была с Виктори и ее любовником (любовницей, нужное подчеркнуть) только в одном-единственном месте: вот в этом самом шато Талле, на экскурсии. Тогда же рядом с ними находилась еще одна знакомая персона – дежурная из бассейна в Тоннере. Да, да! Она – та самая дама маленького роста, с точеным, красивым, недобрым лицом и в полудетской юбочке, на которую Алёна обратила внимание возле туалетной комнаты замка. Сегодня в бассейне она была в брючках, но лицо-то не изменилось. Дама все так же часто, словно испуганно, моргала – то ли от волнения, то ли от удивления. Алёна ее узнала, хоть и не сразу. Оно и понятно – другая обстановка, другая одежда. Толчок воспоминанию дало именно моргание.

Вот дежурная точно видела Алёну сначала без синяка (в замке) и потом с синяком (в бассейне) и могла сказать об этом Виктори.

Между прочим, вполне правдоподобно получается. Ведь если Виктори – дочь Жибе Беарна, живущего в Тоннере, значит, она тоже жила и выросла в Тоннере и наверняка бывала в бассейне, который существует самое малое пятнадцать лет (Эсмэ говорил, что учился там плавать мальчиком) и всегда оставался любимым спортивным заведением всей округи. Если предположить, что дежурная – жена того грубого тренера, о котором упоминал Эсмэ, то она работает в бассейне давно, следовательно, вполне могла знать и помнить Виктори.

Нет, все это может оказаться ерундой, притянутой за уши…

Алёна приуныла.

Но пока все складывается очень логично!

Детективщица приободрилась.

Итак, Виктори, некогда звавшаяся Николь, и дежурная…

А как ее фамилия, кстати?

Алёна написала еще одну эсэмэску Марине, присовокупив к своему вопросу несколько «извини, дорогая», «умоляю, не сердись», «без твоей помощи не справлюсь» – и прочих таких же заискивающих штучек, призванных смягчить сердце подруги, которая будет вынуждена оторваться от семейных забот и заняться выполнением просьбы взбалмошной гостьи из России. Впрочем, Марина как-то раз неосторожно обмолвилась, что это доставляет ей удовольствие…

Ну, короче, Виктори и мадам N – назовем пока дежурную из бассейна так – встретились в Талле и начали болтать.

Стоп! В Талле Виктори общалась только со своим спутником (или, вернее сказать, спутницей?) Луи-Огюстом. Даже отцу не было ею брошено ни слова, кроме издевательских междометий около картины графа Эдуара Талле. Тем более Алёна не замечала приватной болтовни между ней и мадам N. А ведь наша героиня, по известной причине, наблюдала за экскурсантами довольно внимательно.

Ну и ладно, не болтали. Может, друг друга забыли, не узнали или просто некогда поссорились – и не пожелали мириться. Но тогда с какого перепугу мадам N через несколько дней бросается сообщать Виктори о том, что физиономия некой дамы, которая тоже была на экскурсии в Талле, украсилась синяком? О подобном говорят только близким приятельницам, с которыми обо всем уже давным-давно переговорено, больше не о чем, вот и треплются о всякой ерундовской ерундятине. А Виктори и мадам N вряд ли были такими уж подругами. Непохоже! И возраст разный, и…

Раздался мелодичный звон, и Алёна испуганно подскочила, чуть не свалившись с замечательного дубового табурета. Пришла эсэмэска от Марины. Звук раскатисто отразился от стен, словно рядом ударили в колокол, и Алёна поспешно переключила телефон на режим «Без звука». Вдруг кто-нибудь услышит раскатистые переливы и придет проверить, что тут творится? А мыслительный процесс еще далеко не закончен и по-прежнему требует уединения!

Алёна открыла послание – и сначала оторопела. Потом принялась хохотать.

Марина явно хорошо знала дежурную из бассейна. И неудивительно – ведь Детуры посещали писину каждый раз, когда отдыхали в Муляне, то есть каждое лето уже несколько сезонов подряд. Поэтому на вопрос о фамилии дамы подруга ответила сразу.

Фамилия дежурной оказалась Вассерман. Звали ее Мари, а фамилия была – Вассерман.

И чем дольше Алёна вчитывалась в эсэмэску, тем больше ее трясло от смеха. Смеялась детективщица над собой. Потому что – нет, вы сейчас тоже будете смеяться! – ей сразу вспомнилось, как Беарн обмолвился, что фамилия его дочери – Вассерман по первому мужу.

Вассерман!

А еще писательнице вспомнились слова Эсмэ о том, что бывший тренер, жена которого работала дежурной в бассейне, уходил к другой женщине, куда-то уезжал, но вроде бы вернулся в семью, а может, и нет.

Да ведь, судя по всему, Николь и была другой женщиной! Тренер соблазнил молоденькую девушку (а может, это та его соблазнила, обычная история), потом они поженились, но вскоре поняли, что рядом им делать нечего – любовь, как говорится, растаяла в тумане льдинкою. Возможно также, наклонности мсье Вассермана пошли вперекос с извращенными наклонностями Николь. В общем, пара рассталась. Видимо, разрыв был связан с каким-то скандалом, поэтому мужчина уехал.

В любом случае мадам Вассерман вряд ли относится к злодейке-разлучнице Николь (Виктори) настолько дружелюбно, чтобы обсуждать с ней чей-то синяк. Зато понятно, почему они обе даже не смотрели друг на друга, случайно оказавшись в группе туристов. Кстати, вполне вероятно, мадам Вассерман и не узнала Николь в образе юноши, поглощенная созерцанием экспозиции.