Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY - Unknown
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь… — шепчет хрипло. — Пой давай…
— Что? — переспрашивает.
Он хрипло смеется. Снова целует ее распухшие губы. Она, наверное, уже ничего не чувствует, он поцелуями ее сегодня
замучил.
Рада понимает, что Артём на пределе. Минутная передышка позволила взглянуть на него без страстной туманной дымки.
Такое напряженное у него лицо. Чуть влажная кожа, но не вода то, а его пот, его испарина. И движения все грубоватые, но не
от грубости. Он перестает ее целовать, отталкивается, смотрит сверху. Что он там высматривает в ее глазах, Раде
непонятно. Поворачивает ее на бок и устраивается сзади, прижимая крепко к себе. Тут же чувствует, как она ощутимо
расслабляется в его руках, принимая первые неглубокие толчки. Но движения его становятся все глубже и с каждым ее
стоном — все резче.
Не знал даже. Бывает такое. Когда свое наслаждение теряется. Захлебываешься в Ней. Тонешь. Струишься по влажной
коже. Падаешь в ее глаза. Дышишь только ее криками. Оказывается, бывает.
И совсем не плохо спать постоянно с одной женщиной. Просто отлично — знать каждую клеточку ее тела, читать мысли,
ловить пальцами дрожь. А ему так нужна ее дрожь. Очень нужно испытать с ней все еще раз. Видеть изогнутое судорогой
красивое тело, искаженное страстью лицо.
Когда понимает, что Рада близка к оргазму, переворачивает ее на спину, чтобы видеть глаза. Она тоже должна его видеть.
Снова сливается с ней в одно целое, совсем перестает отделять себя от нее. Доводит до беспамятства, пьет ее дикий крик.
Ловит на губах рваные вздохи. Она пытается отвернуться, но он держит ее лицо в ладонях. Расчлененная наслаждением,
она кусает его ладонь. Сильно. Если ей так же хорошо, как она укусила...
Отпускает себя.
fima 12.06.2015 14:53 » Глава 18
А курить после обеда – это глупость.
«Собачье сердце»
— Вот этот крем, которым ты вчера намазалась, выброси нахрен, — говорит он, одним движением накидывая на плечи
черную рубашку.
Рада ловит себя на мысли, что ей хочется самой застегнуть пуговицы на его сорочке. Оно дурацкое и необъяснимое, это
желание. И она, как обычно, от него отмахивается.
— Почему выбросить?
Артём морщится и показывает язык:
— Горький.
Ей становится уютно от его мягкой, хоть и ироничной улыбки. Рада, улыбаясь, отворачивает рукав клетчатой рубашки,
подносит руку к носу, вдыхает запах собственной кожи.
— Но он так вкусно пахнет.
— А на вкус противный, и ты вся липкая от него. Выброси нахрен, говорю, мне не нравится.
Не стоит пытаться напомнить, что этот лосьон для тела стоит бешеных денег. Да и ей не стоит теперь об этом думать. Все-
таки неплохо иметь богатого любовника. Еще лучше в любовниках иметь Геру. Рядом с этим грубым циником ей тепло.
Теплее Геры она никого не встречала.
— Петровне тогда подгоню, — соглашается Рада, — пусть мажется и Мармузика радует шелковистой кожей. А тот, который
до этого был, не липкий тебе, Гера, не горький?
— Какой?
— Клубничка со сливками.
— Клубничка? — повторяет он, привычно смягчая «ч», и грубовато смеется. — Нормально. Особенно со сливками.
Она проводит пальцами по своим волосам и задает вопрос, который за две недели набил ей оскомину:
— Ты сегодня снова поздно вернешься?
— Да, — как всегда, немногословно и прямо отвечает Артём.
— Что-то случилось? — интересуется Рада небрежным тоном, тщательно скрывая свою нервозность.
— Нет. Пойдем кофе попьем, и я поеду.
— Пойдем.
Всю последнюю неделю в Гере чувствовалось сильное напряжение. Раде даже как-то показалось, что он ее избегает. Но на
все вопросы Артём отвечал, что у него много дел, заверял, чтобы не переживала. Она не сомневалась, что у Гергердта
есть, чем заняться, а переживала все равно. В сердце который день теснилась тревога.
— Валера тебе сегодня нужен?
— Мне нет, — смеется Рада, наливая кофе, — я могу и без него по набережной пробежаться. Этот тебе он нужен, ты его к
спорту приобщил.
— Мне вообще не нравится эта беготня. — Быстро размешивает сахар в кружке.
— Не аргумент. Кстати, можно и не напрягать Валеру, мне охрана не нужна. — Рада с тоской смотрит, как Гера пьет
быстрыми глотками, а ей так хочется, чтобы он задержался дома, не убегал снова. Она налила ему кофе в самую большую
кружку.
— Не аргумент, — ухмыляется он в ответ.
— Само собой, — с улыбкой кивает она.
— Не понимаю, — хмурится Артём, — вон беговая дорожка, бегай сколько угодно.
— На улице бегать для здоровья полезнее.
— Для здоровья полезнее курить бросить. Я выброшу все твои сигареты, я предупреждал.
Радка смеется и загорается румянцем.
— Я еще куплю. Все не выбросишь. Говорю же: давай вместе. Ты бросай, и я брошу.
— А еще чего? — Он отставляет недопитый кофе. Сцепляет пальцы в замок, укладывая руки на столе.
— Пока ничего. — Дружинина убирает свою кружку, кладет ладони на его запястья, чтобы хоть немного удержать, не дать
Артёму вскочить с места и уйти. — Я вот легко брошу, а ты не сможешь. Вот не сможешь, не верю.
— Ты меня провоцируешь сейчас?
— Конечно. Неужели непонятно? Ты сейчас должен возмутиться: «Я не смогу? Да легко!»
— Ладно, я до вечера подумаю, провоцироваться мне или нет. Что мне за это будет?
— А еще что-то должно быть?
— Обязательно. Я люблю курить. А ты меня хочешь лишить этого удовольствия. Так не пойдет. Думай, Рада, чем радовать
меня будешь.
Он освобождает руки, притягивает ее голову к себе и крепко целует в губы. Поднимаясь, берет со стула брошенное пальто,
накидывает его на плечи.
— Артём, а есть у тебя фотографии?
— Какие?
— Ну, какие-нибудь. Есть?
— Нет. Зачем мне фотографии?
— Так, звони Валерику, — идет за ним следом к входной двери, — скажи, что беготня сегодня отменяется, пусть приходит как
человек, в нормальном виде. Пойдем с ним фотоаппарат покупать. Мне нужна помощь, а то я в технике не разбираюсь, меня
точно надуют. Подсунут какую-нибудь фигню.
— Не майся дурью. — Поднимает воротник пальто.
— А чем мне еще маяться, Артём? Нет, правда. Всегда мечтала иметь профессиональный фотик. То есть раньше мечтала...
Точно! И на курсы надо записаться, чтобы меня научили с фотоаппаратом обращаться. А вон на ту стену мне надо стенд. —
Тычет за спину большим пальцем. — Или лучше в твой кабинет.
— Зачем тебе там стенд?
— Как зачем? Фотки там буду размещать. Ты же не думаешь, что у меня все будет на флешке валяться или на ноуте.
Фотографии должны быть на бумаге, чтобы их в руки можно было взять, пощупать, тогда они живые. Я уже все придумала,
мне нужно, чтобы поверхность была нетвердая, с подложкой, чтобы я могла пользоваться декоративными гвоздиками.
— Очуметь, — хлопает по карманам, отыскивая ключи от машины, — я не успеваю за твоей мыслью.
— А тебе и не надо за ней успевать. Тебе надо только придумать, как мне сделать стенд. Хотя нет. Занимайся своими
делами. Не отвлекайся, я Валерику дам задание, он все мне организует. Не зря ж у меня теперь есть свой домашний спец-
агент.
— Ага, Джеймс Бонд доморощенный. Ну, если он не справится, ты Петровну попроси, она тебе что хочешь, куда хочешь,
вколотит.
— Попрошу…
Рада закрывает дверь и возвращается на кухню. Моет чашки, а чуть позже видит на экране телефона пропущенный звонок.
От матери. Долго думает, прежде чем перезванивать. Никак не может заставить себя разговаривать с мамой, боясь снова
услышать упреки в свой адрес. Набирает номер отца.
***
Время за полночь. В руках любимая книга. Рада нашла ее сегодня у Артёма в кабинете. Отрывок, выбранный для чтения,
она знает наизусть, но глаза пытливо бегут по строчкам, стараясь не пропустить ни слова. Она читает, перелистывая
страницу за страницей. Листает не книгу — чью-то жизнь. Вот бы то, что с ней самой случилось, так же, как и эту книжку,
перелистать. А потом закрыть. Забыть. Но закрыть можно только книгу, а собственную жизнь не перелистаешь, не
перепишешь. Жизнь — она всегда настоящая. Это не черновик. Прошлое свое не поправишь, позор собственный не смоешь,
вырвав несколько испорченных листков.
Рада трет отяжелевшие веки. Спать хочется, но она не ляжет без Артёма. Без него она не заснет. Голова снова полна
неприятных навязчивых мыслей. Мыслей случайных, ненужных. Они как вирус, который сезонно подхватывается в
общественном транспорте. А все после утреннего разговора с родителями... Сначала отцу позвонила, потом матери. И
поговорила коротко, а разговор оставил тяжелый осадок, хотя не было сказано ничего резкого. Однако многозначительные