Энцо Феррари. Биография - Брок Йейтс

ТРАДИЦИЯ ПРЕДПОЛАГАЛА, ЧТО НА НАГРАЖДЕНИИ НУЖНО ПРОИГРАТЬ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГИМН СТРАНЫ ПОБЕДИТЕЛЯ ГОНКИ, НО НЕМЦЫ БЫЛИ НАСТОЛЬКО УВЕРЕНЫ В СВОЕМ УСПЕХЕ — И ЕГО НЕИЗБЕЖНОСТИ, — ЧТО НЕ ПОДГОТОВИЛИ НИ ОДНОЙ ПЛАСТИНКИ С ЗАПИСЬЮ ИТАЛЬЯНСКОГО ГИМНА. НО НУВОЛАРИ, ПО ВСЕЙ ВИДИМОСТИ, ПРОДУМАЛ ТАКУЮ НЕПРЕДВИДЕННУЮ СИТУАЦИЮ И ПРИВЕЗ С СОБОЙ СВОЮ СОБСТВЕННУЮ ПЛАСТИНКУ,

которую слегка подвыпивший Децимо доставил к зданию для прессы.

По ходу своей безумной игры в догонялки Нуволари также успел заметить, что над главной трибуной для прессы висел, развеваясь на ветру, итальянский флаг. Он выглядел дешевой, сотканной из низкопробной ткани тряпкой и резко контрастировал с чистыми и яркими красно-черно-белыми знаменами нацистов, окружавшими его со всех сторон. Нелло Уголини вспоминал, что первые слова, которые потный, измотанный Нуволари произнес, выбравшись из-за руля своей «Alfa», были такими: «Скажите немцам, чтоб принесли новый флаг!»

Идеальной концовкой истории этого удивительного поражения нацистов могло стать дальнейшее публичное унижение их команды и поникшие, смурные лица проигравших, но не судьба, не в этот раз. Нуволари пользовался огромной популярностью у немецких энтузиастов автогонок, и после того, как первый спазм националистического разочарования прошел, немцы устроили маленькому итальянцу изумительный прием. Особенно тепло и с уважением к нему отнеслись сотрудники немецких команд, и, если бы не сопротивление Варци, его с удовольствием приняли бы в ряды Auto Union — там он смотрелся бы уместнее, чем за рулем сильно потрепанной «Alfa Romeo».

Энцо Феррари, разумеется, нигде не было видно. Он находился дома, в Модене, как и всегда, и узнал о невероятном подвиге своего гонщика от Уголини, сообщившего ему новости из дальних краев по телефону. Новость о том, что пилот-ас его Scuderia одолел лучших немецких гонщиков на их родной земле, должно быть, принесла ему невероятное удовлетворение, но он был наделен слишком развитым даром предвидения, чтобы обманывать себя. Эта победа во многих отношениях была чистым фартом и стала возможной не только благодаря в высшей степени вдохновенному пилотированию Нуволари, но также благодаря проколу у Браухича и многочисленным механическим проблемам, замедлившим темп таких соперников Тацио, как Караччиола и Штук. Победа стала моментом всеобщей, национальной радости и поводом для празднований, к которым итальянцы приступили с типичными для себя живостью и охотой, но Феррари в первую очередь трезво оценивал реалии сегодняшнего дня и оттого хмурил брови. Если правительство Муссолини не обеспечит его конюшню колоссальными финансовыми вливаниями, сдержать натиск немцев будет невозможно, и итальянский гимн больше не будет звучать над трассами европейских Гран-При, а флаг фашистской Италии больше не будет развеваться над пьедесталом почета. В этом он был уверен.

Глава 7

Несмотря на признанное всеми отсутствие у Энцо Феррари интереса к политике, он понимал, что вторжение Муссолини в Абиссинию, начавшееся 3 октября 1934 года, повлечет за собой большие перемены не только в работе его гоночного предприятия, но и в жизни всей его родной страны. Это вторжение было глупой, нереализуемой авантюрой, мотивацией для которой в большей степени были злоба и неуместная гордыня, нежели стремление приобрести какие-то выгоды или продвинуть национальные интересы. План нападения на это древнее, засушливое, кишащее мухами королевство, теперь именовавшееся Эфиопией, сидел в мозгах дуче с 1928 года и замышлялся исключительно как акт возмездия за поражение итальянцев в кровавой войне 1895/1896 годов и их последующее изгнание из Абиссинии.

На ход каждодневной работы Феррари бомбардировки босоногих аборигенов в далекой Африке почти никак не влияли. Как и большинству итальянцев, ему почти не было дела до правительства, но как житель севера он презирал Рим, считая его выгребной ямой, полной коррупционеров, позеров и ломак знатного происхождения и примыкавших к ним шарлатанов из правительства. На пике своего могущества фашистская партия имела в своих рядах не более 800 тысяч членов, а ее поддержка чем-то напоминала нефтяное пятно, разлившееся где-нибудь в водах Неаполитанского залива: она простиралась на многие мили в ширину, но толщиной была лишь в несколько сантиметров. Итальянцы всегда поддерживали (и продолжают поддерживать) функционирование теневой экономики, превосходившей по значимости влияние любого правительства, находившегося у власти, будь то фашистское, коммунистическое, центристское, левого или правого толка. Следовательно, дела конюшни шли в обычном режиме, за исключением одного критически важного аспекта: Alfa Romeo начала ощущать тяжелейшее давление со стороны правительства, выражавшееся главным образом в требованиях фашистов увеличить производство военных материалов, но не только. Также Рим рассчитывал, что завод улучшит свои результаты на Гран-при. Что еще хуже, Витторио Яно стал сдавать. Знаменитый дизайнер, казалось, начал терять хватку, главным образом из-за того, что ему приходилось работать вне сферы своей компетенции. Гоббато поручил Яно проектирование радиального авиационного двигателя для истребителей с воздушным охлаждением (кодовое название AR D2), и эта затея была обречена на провал. К чести Яно, он был настоящим экспертом по созданию оборотистых, малолитражных автомобильных силовых установок на водяном охлаждении, на многие световые годы отстоявших в техническом плане от гигантских, тихоходных, радиальных двигателей с воздушным охлаждением, которые требовались военно-воздушным силам. Разочаровывающие результаты проекта AR D2 побудили Гоббато отстранить Яно от осуществления общего технического надзора проектов Alfa Romeo и ограничить его деятельность участием в разработках легковых автомобилей и грузовиков.

Это урезание ответственности, разумеется, подорвало если не многолетнюю преданность инженера фирме, то, как минимум, его энтузиазм, и все дальнейшие его усилия были лишены вдохновения и носили нерегулярный, прерывистый характер.

Для Гран-при Италии в Монце он подготовил новую гоночную машину, которая стала шагом вперед в сравнении с устаревшими «P3», но ее потенциал все же был ограниченным. Новая «8C-35», как ее назвали, являлась не более чем обновлением старой машины и имела улучшенную версию восьмицилиндрового двигателя, происхождение которого было нетрудно отследить: корнями он восходил к мотору «P2», спроектированному инженером десятилетием ранее. Справедливости ради, он почти завершил проект 4-литрового «V12», способного выдавать 370 лошадиных сил, но разработанные им концепции шасси, казалось, зашли в тупик и были начисто лишены смысла. Если немецкие машины были низкими и широкими — для снижения центра тяжести, — то «8С» Яно была высокой и узкой, что само по себе отрицало законы физики. Однако, по словам историка Scuderia Луиджи Орсини, Яно был твердо уверен в том, что высокая машина — это правильно. Защищая свою позицию, которая, по словам Орсини, была «недостойной великого инженера», Яно настаивал, что высокий кузов его проекта сокращает эффект крена автомобиля, а не увеличивает его. Это был полнейший вздор (что Яно тихо признал впоследствии на деле, став дизайнером в Lancia), безусловно негативным образом повлиявший на производительность автомобиля. Но Нуволари обратил в свое