Энцо Феррари. Биография - Брок Йейтс

стеклось на «Нюрбургринг», или просто «Ринг», как его называли. Там люди собирались лицезреть Grosser Preis von Deutschland, самую дорогую и самую престижную европейскую гонку из всех — и, несомненно, победить на этом этапе должен был кто-то из пары «Auto Union»/«Mercedes-Benz».

Следуя традиции, крупные команды-участницы забронировали номера в отеле «Eifelerhof» в близлежащем городке Аденау, и именно там перед гонкой собралось крошечное братство отважных мужчин-пилотов. Нуволари прибыл в сопровождении своей настрадавшейся за время его карьеры жены Каролины и старшего сына Джорджо. К ним присоединились Широн и Бривио, заменивший заболевшего Дрейфуса. Против трех «Alfa Romeo» выстроилась настоящая танковая армада немецких машин: пять «Mercedes-Benz» и четыре «Auto Union», украшенные алюминиевыми кузовами (отсюда и прозвище «Серебряные стрелы»), номерами красного цвета и угрожающими красно-черными свастиками. Пять «Maserati», одна-единственная «Bugatti» и английская «ERA» заполнили оставшиеся позиции на стартовом поле, но для собравшейся толпы (порядка 400 тысяч человек рассеялось по лесам и рощам, окружавшим гигантскую трассу) интрига сводилась лишь к тому, какая из немецких команд одержит победу. Несмотря на то что Нуволари вдохновенно выступил на разминке, сравнявшись с быстрейшим квалификационным временем, которое показал дерзкий Бернд Розмайер, публика не считала его серьезным претендентом на победу. Его «резюме» было простым: стареющий, 43-летний, до известной степени утомленный гонками итальянец, который регулярно то ломал трансмиссии, то загонял двигатели своих измученных машин — но чаще врезался на них в какие-нибудь недвижимые объекты.

На заре в день гонки мелкая морось, словно одеялом, укрыла окружающее трек нагорье Айфель. Но к тому времени, как легионы нацистских штурмовиков эскортировали двадцать стартующих автомобилей к широченной стартовой решетке, солнце уже начало пробиваться сквозь разметанные по небу облака, однако большую часть дня покрытие трассы оставалось мокрым. Передний ряд решетки состоял из двух «Mercedes-Benz» под управлением Караччиолы и Фаджоли и одной «Alfa» Нуволари: образовался эдакий механический сэндвич, где начинка из красного итальянца оказалась втиснутой меж двух, как считалось, будущих победителей. Но этот день стал днем Тацио. Он рванул на своей старой «Alfa» с линии так, словно ей в топливный бак ввели дозу амфетаминов внутривенно. Он отважно лидировал первые несколько кругов, но недостаток скорости на финишной прямой длиной в пять километров (и имевшей в конструкции несколько изъянов в виде горбатых мостов, каждый раз подбрасывавших машину в воздух) съедал его отрыв от планомерно нагонявших «Mercedes-Benz» и «Auto Union». Что еще хуже, Бривио, а затем Широн сошли с трассы из-за проблем с трансмиссиями, и Нуволари остался единственным бойцом Scuderia, продолжавшим борьбу.

На одиннадцатом круге по громадной трассе Нуволари остановился на рутинную дозаправку топлива, но вынужден был задержаться с возвращением после того, как у механиков отказал насос, и им пришлось, расплескивая бензин, наполнять бак вручную из канистр. К тому моменту, как рассерженный из-за задержки Нуволари прыгнул обратно в кокпит «Alfa», его обогнало уже пять машин, и он откатился на шестое место.

В этот момент начался, как считают многие, один из величайших подвигов пилотирования в истории автоспорта — у гонщика-титана почти не оставалось шансов на победу на потрясающей, сложнейшей трассе. Казалось, что Нуволари в этот момент переместился в какое-то другое измерение мастерства. Даже массы простых зрителей, смотревших за гонкой, опершись на заборы или сгрудившись у костров в близлежащих чащах, чувствовали, что наблюдают за работой мастера. Он почти не тормозил в поворотах, способных обычного человека вывернуть наизнанку: этих извилистых изгибах и лощинах Flugplatz, Bergwerk, на знаменитой Karussell и опасных изломах Pflanzgarten. Он врывался в виражи на полном ходу, а потом дергал свою «Alfa», швыряя ее в череду страшных заносов, и вертелся, как безумный, отставив локти, чтобы только не потерять управление. Манфред фон Браухич захватил лидерство на поздних стадиях гонки, в то время как другие немецкие асы либо сошли, либо отстали. Нойбауэр и остальные члены команды Mercedes понимали сложившуюся ситуацию. Они ощущали мистическое присутствие маленького человека-бультерьера, змеей извивавшегося по изгибам массивной трассы. Их пилот тоже был хорош, пусть он и не до конца отточил свое мастерство и порой показывал свой взрывной темперамент. Порой ему сильно не везло, из-за чего в конечном счете к нему прилепилось прозвище Pechvogel, «невезучая птица», но в тот день он был на более быстрой машине, и родная публика не сомневалась, что он сдержит сумасшедшие атаки Нуволари, который, безбожно уничтожая соперников на своем пути, невероятным образом прорвался на второе место. Ну, конечно же, его старая, реликтовая «Alfa» не сможет выдержать такую нагрузку.

Оставалось три круга, и Нуволари сократил отрыв фон Браухича до шестидесяти трех секунд. Пока немец завершал свой двадцатый из двадцати двух кругов, его команда отчаянно сигнализировала ему с пит-лейна, предупреждая об угрозе. Гитлеровский холуй Хюнляйн наблюдал за гонкой из башни для прессы, и с каждой секундой его беспокойство нарастало. В руках у него был текст речи, типичная шаблонная ура-патриотическая бравада, заготовленная по случаю очередной немецкой победы. Он должен был произнести ее перед десятком радиомикрофонов и толпой нацистских журналистов-обожателей. На предпоследнем круге Нойбауэр уже знал, что его пилот в беде. Наблюдатели с разных отрезков трассы докладывали о том, что Нуволари сокращает дистанцию, будто подхвативший бешенство заяц. Хитроумный гоночный менеджер вышел к границам трассы в тот момент, когда Браухич стремительно проносился мимо. На передней правой покрышке его машины показался белый шов — «линия разлома», предупреждавшая о том, что резина стремительно истончается. Нуволари пролетел рядом спустя тридцать секунд. Децимо Компаньони, его преданный механик, принявший на себя весь огонь гнева Ниволы в ходе пит-стопа, потянулся за маленькой бутылкой коньяка, спрятанной в ящике для инструментов. Давление становилось невыносимым. Сможет ли Нуволари совершить подвиг? Оставался один сумасшедший круг длиной в 22,5 километра.

Бригада штурмовиков NSKK в черных мотоциклетных шлемах стояла у подъемника, готовясь поднять на флагштоке, возвышавшемся над главной трибуной, гигантскую свастику. Башня с репродуктором транслировала запись «Песни Хорста Весселя» в ожидании немецкой победы. А тем временем на треке Нуволари, порхая меж стволов высоченных елей, окружавших трассу и закрывавших теперь ее влажное покрытие от заходившего полуденного солнца, продолжал свой яростный натиск камикадзе. Массы зрителей, оккупировавшие трибуны, что спускались к пит-лейну, и собравшиеся там команды услышали из громкоговорителя шокирующие вести. Это был голос репортера, располагавшегося на 180-градусном, наклоненном вираже Karussell, что находился примерно в шести милях от финишной линии. «Браухич проколол шину! — вопил голос. — Нуволари обошел его! Браухич пытается угнаться за ним на спущенной шине!»

Отчаяние. Унижение. Полное поражение. Нуволари пересек финишную черту, став очевидным победителем гонки. За ним проследовал Штук, потом Караччиола, потом Розмайер и только потом плачущий Браухич. Хюнляйн