Блудные братья - Евгений Филенко

— У меня со здоровьем все в порядке, — насторожился Ертаулов.

— Конечно, конечно. Если только ты и дальше намерен прятаться от меня и от всего остального мира по темным углам…

— Я прекрасно жил все эти годы. Мне никто не нужен. И я никому не нужен!

— Говори только за себя. Как ты ни старался оборвать все связи, на этой планете еще осталось несколько десятков людей, кто помнит тебя и любит.

— Любит?! — Стас залился отвратительным истерическим смехом. Никогда раньше он так не смеялся. — Где же они были раньше с их любовью? Где они были эти двадцать лет, когда…

— Вот видишь? Тебе вовсе не было так замечательно, как ты утверждаешь. Тебе нужна была помощь. Но ты же ни о чем не просил.

— А я должен был просить?

— Видишь ли… — Кратов улыбнулся. — Человек устроен не намного сложнее, нежели автомат для раздачи горячих сосисок. И к тому, и к другому нужно хотя бы подойти. И очень желательно как-то обозначить свои намерения.

— Ненавижу горячие сосиски! — прошипел Стас.

— Вот поэтому никто и не знал, что с тобой происходит, и что тебе нужна помощь, — рассуждал Кратов. — Ну кому могла прийти в голову такая бредовая мысль, что весельчаку и остроумцу Стасу нужна поддержка? Когда он сам всегда был поддержкой нуждающимся… Кто мог знать, что Стас давно уже не весельчак?

— Это верно, — Ертаулов скорчил желчную гримасу. — Я навечно распростился с весельем, когда прошел через пустой, мертвый корабль на центральный пост.

— Почему ты говоришь — пустой? — удивился Кратов. — Ты был там не один. Там были все мы…

— Я был там — один, — раздельно проговорил Стас.

— Ладно, — проворчал Кратов. — Расскажешь как-нибудь после…

— Ты, наверное, думаешь, что я стану винить тебя за это двадцатилетнее равнодушие?

— И будешь совершенно прав. Я вел себя как натуральный свиной самец. У меня нет оправданий этому чудовищному свинству.

— Я не удивлен, что ты так легко и надолго позабыл обо мне. Я не удивлен, что обо мне позабыла Рашуля. Чего можно ожидать от теней!

— Да, да, она мне рассказывала… — покивал Кратов. — Ничего, если моя тень влепит тебе между рогов почти так же весомо, как и оригинал?

— Это ничего не доказывает, — упрямо произнес Ертаулов. И вдруг, состроив очень знакомую лукавую физиономию, сделал вид, что на всякий случай отодвигается. — Тени бывают очень плотными.

— Хорошо, пускай я — тень, — усмехнулся Кратов. — Тень, которая два десятка лет обманывает всю Галактику, прикидываясь живым человеком. Эта удивительная тень шесть лег отзвонила в плоддерах. Горела в огне, тонула в болотах дерьма, мерзла в ледяных пустынях. Ей все время было больно — совсем как настоящему человеку! Она читала наизусть «хокку» и «танка», умиляясь их обманной простоте, пила вино, а чаще — пиво, предпочтительнее «Карлсберг», любила женщин. И тогда ей было приятно — совсем как человеку. И поверь: женщинам тоже чаще бывало приятно, чем нет.

— Ты был в плоддерах? — озадаченно переспросил Стас.

— А что же, Рашида, по-твоему, тоже тень?

— От всех нас остались лишь тени, — сказал Ертаулов без прежней уверенности.

— Ты не про всех, ты ответь мне про Рашиду! — рявкнул Кратов. — Если она — тень, отчего тебе было легче рядом с ней, нежели без нее?!

— Тень всегда ищет другую тень…

— Черта драного она ищет! Тень бежит от света! В этом ее главное качество, и только так ты можешь отличить тень от всего прочего.

— Я бегу от света, — тихо, будто уговаривая самого себя, промолвил Стас. — Я ненавижу свет. Я люблю, когда темно и тихо.

— Может быть, и любишь. Но позволь мне в этом убедиться. Позволь мне точно знать, что под этим мрачным и нелюдимым типом не прячется где-нибудь усталый от одиночества, перепуганный, загнанный в угол прежний Стас Ертаулов, которого я люблю, которого любит Рашида, которого любят все, кто знал хотя бы несколько минут!

— И если окажется, что его уже нет там… в углу… ты оставишь меня в покое?

— Ну, возможно… — уклончиво ответил Кратов.

— Ты приходил тогда… в лес… вместе с Рашидой? — вдруг спросил Ертаулов.

— Угу. — Помолчав, Кратов сказал: — Теперь мы вместе. Эта ведьма, кажется, добилась своего…

— Костя, я что — болен?

— Это не болезнь. Это груз, который взвалили на нас против нашей воли двадцать лет назад. И мы тащим его на себе через всю жизнь, даже не подозревая о том. Тебе досталось больше других А мне — меньше.

— Наверное, ты можешь объяснить и понятнее, — ощерился Ертаулов.

— Я так и сделаю, — пообещал Кратов. — После того, как ты покличешь меня на первое свидание в парке возле клиники. Я принесу тебе кулек с апельсинами — нарву по дороге, и они ничем не будут отличаться от тех, что растут на ветвях, свисающих прямо на парковые скамейки. На тебе будет какая-нибудь чудовищная пижама и шлепанцы на босу ногу. А вокруг будут разгуливать симпатичные сестренки и поглядывать на нас с подозрением. И по меньшей мере с десятью из них у тебя уже будет все очень и очень серьезно…

— Я не чувствую себя больным, — растерянно сказал Стас. — Я чувствую себя естественно. Как будто так и должно быть… — Он мучительно наморщил лоб. — Да есть, все-таки есть одно отличие. Я гляжу на мир словно сквозь серое стекло. Серое, мутное и нечистое. Наверное, в мире есть серый цвет. Но ведь не может же быть в нем один только серый?!

— Не может, — согласился Кратов. — И как правило, не бывает. И, если повезет, сейчас ты сам убедишься.

— Наоборот, — возразил Кратов. — Для таких минут и существует жизнь.

— Вообще-то, подглядывать нехорошо, — заметил Стас.

— Мальчишки всегда подглядывают, — пожал плечами Кратов. — Ну а мы — взрослые сеньоры. Мы любуемся.

Там, где река впадала в океан, разрывая веером холодных пресных языков грязно-зеленую полосу мангров, они увидели Риссу. Крохотная фигурка едва была различима на фоне бликующих вод. Нагая Рисса неспешно брела по песку, изредка приседая и рассматривая вынесенные прибоем раковины. Ветер играл русыми прядями. («Ради бога, только не спугни!» — взмолился Стас, и Кратов послушно набрал высоту.) За ней, осторожно ступая длинными ломкими ногами и отпрыгивая в приближении волны, следовал единорог. Быть может, они мысленно беседовали о чем-то важном только для них двоих… Смуглокожая девушка и изящный, ослепительно-белый зверь.

— Один раз увидеть — и умереть, — печально улыбаясь, проговорил Ертаулов.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Блудные братья III

1

Погас свет, и возбужденное гудение амфитеатра стало стремительно затихать, словно и его кто-то выключил одним движением руки… По мере того, как умирал шум, нарастало всеобщее напряжение. Десятки тысяч людей молча сидели и стояли в полной темноте, наэлектризованные всеобщим ожиданием чуда. Кратов плечом ощущал нервическую дрожь невидимого соседа и с некоторым неудовольствием обнаружил, что и сам взбудоражен сверх всякой меры. Так прошла минута — а почудилось, что целая ночь. На огромной сцене, завешенной слабо подсвеченными крыльями голограмм, ничего не происходило. На другом конце амфитеатра кто-то, не сдержавшись, кашлянул — толпа вздрогнула. Еще кто-то почти истерически хихикнул. И, словно поняв, что дальше ждать нельзя, дальше начнутся смерти от разрыва сердца, в глубине сцены оглушающе громко и размеренно грянул гигантский барабан.