Почти карнавальная история - Марина Порошина

Ирина помолчала – и решилась:

– Я… никого не жду. Сегодня. Проходите, Лев Николаевич.

Она подождала, пока гость разденется, провела его в гостиную, тщательно прикрыла дверь. И опять едва удержалась от смеха, когда услышала торопливое шлепанье тапочек и звук захлопнувшейся двери.

– А вы знаете, я только что вас вспоминала, – повернулась она к Профессору.

– Да, такое не забывается.

– Нет, правда. Я уселась перед телевизором, а потом зажгла гирлянду на елке и вспомнила ваши слова, ну, что елка должна обязательно гореть, от этого уютно, как в детстве. Спасибо вам за елку, я бы сама не собралась нарядить, так бы и лежала эта куча пластмассы, вы совершенно правы. Мы раньше тоже всегда живую ставили, когда дочка была маленькая. Один раз чуть без елки не остались, забегались, вовремя не купили, а тридцать первого – ну нет нигде, и всё! Вечером муж вышел на лестничную клетку покурить, а там елка стоит! Наверное, у кого-то из соседей лишняя оказалась. Мы ее домой, как воры, и быстрей наряжать, еле успели. Столько смеху было, так радовались… Глупо, конечно.

– Простите, а ваш муж… он умер?

– Да господь с вами! Жив-здоров. Насколько я знаю. Мы живем раздельно. У него… другая семья. Вот только развод еще не оформили. – Ирина говорила это и сама поражалась, как спокойно и естественно звучали слова. Обычное дело, живут люди раздельно. Так им удобнее. – А ножи я точу сама, у меня есть специальная немецкая машинка, очень удобно.

– Простите, я не должен был так беспардонно… – На лице Льва Николаевича отразилось неподдельное страдание.

– Все в порядке, – успокоила его Ирина. – Хотя, знаете, что интересно? Я жила точь-в-точь по вашей методике. Помните, вы мне рассказывали? Была хранительницей очага, преданным партнером, не претендующим на ведущую роль. Я правильно запомнила? Он работал, занимался наукой, делал карьеру, а я ему служила. Потом я поняла, что я жила его жизнью, а когда муж ушел к другой женщине – то своей жизни, от него отдельной, у меня не оказалось. Так что лучше бы я не служила, а просто жила, занималась бы собой, своей работой, в конце концов. У меня ведь получалось неплохо. И сейчас тоже. Смешно… Если бы вы были на его месте – мы бы жили долго и счастливо, я правильно понимаю? Мне карьера – вам кастрюли.

– Я не мог бы оказаться на его месте, – убежденно сказал Лев Николаевич. – Вы сильная женщина. Вы бы никогда меня не полюбили. И никогда не вышли бы за меня замуж. Я не был спортсменом, никогда не играл в футбол. Не умел легко разговаривать с красивыми женщинами, такими, как вы. Я не умел нравиться женщинам. Если бы у меня была жена, я бы принял ее выбор и постарался бы ей помочь, хотя бы взяв на себя заботу о кастрюлях.

– Да вы просто идеальный муж! – подвела итог Ирина.

– Не знаю, не пробовал себя в этом качестве.

– Вы что же, никогда не были женаты?

– Да как-то до этого не доходило. Нет, какие-то романы, конечно, были, но вы знаете, именно романы. Когда они переходили… за грань реальности, они переставали меня интересовать, потому что там начиналась проза, а я искал поэзии, родства душ. Я потом докопался, откуда это пришло, самокопание – это ведь традиционное занятие не обремененного бытом интеллигента.

– И откуда же, интересно?

– Вам правда интересно? – Профессор смотрел недоверчиво.

– Правда, – кивнула Ирина. – Не телевизор же нам смотреть.

– Я не говорил вам, откуда я родом? – воодушевился Лев Николаевич. – Нет? Из Тетюшей! Вам это, конечно, ничего не говорит. Просто городишко на Волге, маленький, деревянный, каменных домов и сейчас – раз-два, и обчелся. Зато гусей – великое множество. В каждом дворе – целая стая. И настоящее ревнивое соперничество: чьи гуси упитаннее, крупнее. Когда шел дождь, по улице невозможно было проехать ни телеге, ни машине, образовывались лужи, а в лужах плескались стаи гусей, и уж они никому не уступали дорогу! Два магазина. Единственная школа-восьмилетка, там всю жизнь проработала моя мама. Весь город когда-то у нее учился. Я сейчас подумал: странно, но мы с мамой почему-то никогда не разводили гусей. Я вам специально про гусей рассказываю, потому что в Тетюшах нет других достопримечательностей. Кроме деревянной лестницы, ведущей к пристани. Триста восемьдесят четыре ступеньки плюс три нижние сломанные. По этим ступенькам спасался бегством Остап Бендер, когда за ним гнались разъяренные члены шахматного клуба Нью-Васюков!

В этом месте Профессор в лучших традициях старой мхатовской школы сделал огромную паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Так вы родились в Нью-Васюках?! – оправдывая ожидание, искренне восхитилась Ирина. – Какая прелесть!

– У нас в Тетюшах даже сохранилось здание шахматного клуба, где якобы бывал Бендер. Ну, да бог с ним. Представьте: обрывистый берег, там, внизу, Волга, мимо идут теплоходы, днем белые и почему-то медлительные, как лебеди. А ночью – залитые огнями, загадочные, недосягаемые, проносящиеся мимо. На несколько мгновений – музыка, смех, огни… и опять тишина, чернота бескрайняя, безбрежная. У нашей пристани они никогда не останавливались, шли в Ульяновск, что им делать в Тетюшах. Но однажды под вечер к нашей пристани причалил огромный трехпалубный теплоход! Оказалось, что в Ульяновск приехала какая-то важная правительственная делегация, и там теплоходы не принимали, ну, знаете, как у нас это делается, вот они для соблюдения графика и причалили у нас. И по нашей лестнице стали подниматься люди, каких я никогда не видел. Женщины в нарядных платьях и в туфельках, они все казались мне красавицами. Дети, мужчины – они были совсем другие, чем наши, тетюшинские. Я смотрел на них, как завороженный, они гуляли по городу, снисходительно удивляясь нашим гусям и узким улочкам. Потом они вернулись на теплоход и уплыли. А я до поздней ночи сидел на берегу и думал, что вот это и есть настоящая жизнь, настоящие люди. И что я обязательно должен уехать отсюда, уехать в большой город, стать таким, как они…

Я поступил в университет, самозабвенно учился, ведь только образование могло помочь мне стать таким, как они, те люди из моего детства. По распределению попал в Свердловск. Опять учился, работал, писал кандидатскую, потом докторскую. В сорок лет спохватился, что пора бы и о семье подумать. Мама писала, что мечтает о внуках, что хватит мне жить бобылем.

– В романах не бывает свадеб… – вздохнула Ирина.

– Вы совершенно правы, – согласился Лев Николаевич. – Жанр романа на данный момент изжил себя. Сейчас время публицистики. Дерзко, хлестко, главное – быстрее других. Оказалось, что это опять не мое время. Раньше на профессорскую зарплату, сами знаете, можно было содержать семью, а к тому времени, когда я стал профессором… В общем, довольно жалкое положение для мужчины. Я пытался подрабатывать, но, увы, абитуриентам нужна гарантия, а я не умею «договариваться» с приемной комиссией. Однажды, когда было совсем плохо, мы пытались устроить забастовку. Но кого может напугать забастовка на филологическом факультете – ведь мы же не водители «Скорой»? Над нами просто посмеялись. Участвовали во всяких шествиях, акциях протеста… Тогда было легче, тогда мы еще верили, что главное – до кого-нибудь там, наверху, достучаться, объяснить. Они поймут и помогут. А потом как-то все устоялось. И вроде бы даже наладилось. Появились частные вузы, детей стали учить за деньги. Но теперь зарабатывают деньги те, кто связан с экономикой, юриспруденцией. А филологический – исключительно бюджетный факультет. Нет, можно и у нас зарабатывать – а я не умею. И самое плохое, что я уже как-то свыкся с бедностью. Но не с одиночеством… Знаете, кто я? Бесприданник! Раньше были бесприданницы, а теперь – бесприданники. Но если для женщины этот социальный статус вполне простителен, а при некоторых обстоятельствах даже придает дополнительное очарование, то для мужчины – это позорное и несмываемое клеймо…