Слой - Евгений Прошкин

Новый старый приятель харкал и сморкался так долго, что за это время можно было вымыться с головы до пят. Петр представил, как в туалет заходит кто-то еще, как пьяный Бакен начинает их знакомить, как оказывается, что этот кто-то видел недавно настоящего Канта, — и так далее, вплоть до контрольного выстрела в глаз.

Наконец плеск прекратился, и раздались нетвердые шаги. Грохнула дверца, щелкнул шпингалет, и по фаянсовым стенкам зазвенела упругая струя. Опорожнившись, Бакен вздохнул, повозился с ширинкой, прокашлялся, сплюнул — и спустил воду. Напевая, он еще раз вымыл руки и чем-то клацнул — видимо, закурил.

— Кант...

Попыхивание сигаретой и плевки.

— Кант!.. Заснул?.. Кант! Эй!

Бакен зашел во второй отсек и последовательно просмотрел четыре кабинки. Открыв дверцу пятой, он внезапно ощутил боль.

Петр уперся ногой ему в подбородок и рванул струну на себя. Свистнув, петля затянулась и впилась в плохо выбритое горло. Петр спрыгнул на пол и, схватив Бакена за рубашку, развернул спиной к кабинке. Затем намотал свободный конец лески на ладонь и опять дернул.

Бакен секунду подержался за удавку и, смирившись, осел на унитаз. Его зрачки стали мутными, как у рыбы, а челюсть отвисла, и из нее потянулась тонкая нить слюны.

Петр приподнял грузное тело и, расстегнув на нем брюки, спустил их до ботинок. Симметрично расставив ноги Бакена, он прислонил его к бачку и слегка пошатал — покойник сидел устойчиво.

Втиснувшись в кабинку, Петр запер дверь на шпингалет. Верхний край перегородки находился на высоте двух метров, до потолка от него оставалось еще столько же. Петр поставил каблук на держатель туалетной бумаги и, схватившись за боковую стенку, подтянулся. Шурупы выскочили, и держатель со скрежетом прочертил по пластику неровную дорожку. Барахтая ногами, Петр открыл рот и точно избавился от какой-то опухоли. Он посмотрел вниз — сверток с парализантом лежал на полу. Пришлось опуститься и подобрать пакетик, но класть его под язык уже не хотелось.

Подумав, Петр бросил яд в унитаз и нажал на рычаг. Эта предосторожность вряд ли имела принципиальное значение — его пальчики остались на всех поверхностях от стакана до кафеля, но отрава могла вывести на химика, а химик — на Маэстро. Встречаться с последним Петр больше не собирался, но привычка взяла верх.

Перевалившись через тонкую перегородку, он по-кошачьи приземлился на пол и посмотрел род дверцу. Бакен, вернее, его ноги выглядели вполне естественно. Петр поправил костюм, затем умылся и пригладил волосы. Половина одиннадцатого. Если Немаляева не будет, надо уходить.

Немаляев был. С сопровождением или без, Петр не понял. Он прошел через зал и, остановившись у кассы, выложил тысячу долларов.

— Для разгона, — небрежно пояснил он.

Получив десять фишек, он с сомнением оглядел столы и направился к тому, за которым играл Немаляев. Слева от него сидел подтянутый молодой человек, похожий на охранника из психушки. Человек вертел в руках несколько жетонов, но ставок не Делал. Кажется, рулетка его не увлекала. Надо иметь в виду.

Петр присел справа и, недолго думая, поставил все деньги на цифру "1". Крупье тронул ручку и запустил шарик.

«Всем шампанского!» — мысленно отрепетировал Петр, незаметно погладив пакетик с порошком. Шансы маленькие, один к тридцати семи, ну так рулетка же.

Шарик прокатился и соскочил в лунку «22». За столом не выиграл никто. Немаляев проследил за тем, как крупье загребает фишки, и, повернувшись, посмотрел на Петра.

Петр вздрогнул. Авторитет, словно нарочно, не изменил внешность ни на йоту: это был самый настоящий вице-премьер, значившийся в черном списке под номером два. Петр помнил его лицо как свое, но видеть Немаляева так близко ему еще не приходилось.

Когда Александр Немаляев был ребенком, его щеки наверняка украшали умильные ямочки. Нетрудно было представить, как всякие родственники треплют эту мордашку и сюсюкают что-нибудь подобающее. Теперь же ямочки превратились в две узкие вертикальные складки, подпирающие обветренные скулы. С таким сюсюкать опасно. Глаза, неторопливые и внимательные, как линзы оптического прицела, спрятались под набухшими веками, а ресницы поседели. Фотографии этого передать не могли, и к прямому взгляду Немаляева Петр оказался не готов.

Авторитет вернулся к игре и, покатав по столу фишку, в последний момент бросил ее на «красное».

Люди постепенно прибывали. Петр, стараясь особо не вертеться, прикинул общее количество — что-то около сорока. Чем больше народу, тем труднее будет уйти. Окон нет не только в зале, но и туалете. Подсобные помещения отпадают: кухня, склад — самые неудобные пути отступления. Про запасные выходы Маэстро ничего не сказал. Остается одно: парадная дверь. Винтовая лестница вниз, два мордоворота с металлоискателями, не исключено — дежурные бойцы в смежной комнате. Да уж, наверняка. И это не считая присутствующих. С казино он, конечно, погорячился. Достать Немаляева на улице было бы куда реальней — при условии, что исполнитель не одноразовый. А на что ж ты надеялся, Петя?

Он прикурил и, сделав четыре крупных затяжки, порывисто взмахнул рукой. Серый цилиндрик пепла сорвался и угодил аккурат в бокал Немаляева.

— Вот блин... — смущенно выдавил Петр. — Я принесу другой. Что здесь было?

— Если яда сыпануть не успел, то коньяк, — иронично ответил авторитет, нацеливая на него свои линзы.

— А-а... Нет, не успел, — засмеялся Петр. Сосед Немаляева поставил фишку на ребро и бдительно затушил сигарету. Больше их никто не слышал.

— Коньяк? Я сейчас принесу.

— Носят шестерки, — наставительно проговорил авторитет. — Мне горько думать, что Кант стал шестеркой.

Петр инстинктивно дернул кистью, но прятать наколку было уже поздно.

— Я из уважения... — буркнул он.

— Уважение роли не играет. Для блатного одинаково западло служить и куму, и вору в законе, и даже вице-премьеру. Очень странно, что Кант этого не знает. Вот Бакен знал, но ему сегодня что-то нездоровится. Кровь горлом пошла. Туберкулез, не иначе.

— Ну и что дальше? — тихо спросил Петр. Выхватить стилет было делом одной секунды, но он чувствовал, что и этой секунды ему не дадут. а спиной кто-то шевельнулся; игроки вдруг потеряли охоту и разбрелись по другим столам, а на их местах обосновались какие-то непроницаемые типы.

— Ты сам допер или меня сдали? — спросил Петр.

— А тебе не все равно?

— Так, время потянуть, — признался он.

— Эх, Еремин, — ласково молвил авторитет, — да если бы я хотел тебя кончить, неужели ты б дошел до моего стола? Еремин, Еремин... перепутанный ты человек. Видать, недолечил тебя лепило. Так и ходишь, мозги набекрень? Сотник, а без сотни...