Восхождение денег - Ниал Фергюсон

является создание системы мер, направленных на обеспечение и экономическую поддержку людей, когда те оказываются в затруднительном положении “из-за пожилого возраста, болезней, травм, рождения детей, инвалидности, смерти близких, безработцы, а также на помощь многодетным семьям – посредством… государственных выплат… всенародная помощь гарантирует нуждающимся достойное проживание40.

Так социальное государство стало укрывать своих граждан от превратностей бытия. Если они рождались больными – государство платило. Если не имели денег на образование – государство платило. Если не могли найти работу – государство платило. Оно платило даже тогда, когда люди не выходили на работу по болезни. Ну и разумеется, государство платило, когда люди уходили на покой. А когда они умирали, государство платило тем, кто материально зависел от покойных. “От феодальной экономики – к экономике социальной”41; японцы делом поддерживали девиз американских оккупационных властей. И неверно думать, хотя после войны это было модно, что социальное государство в Японии “насадила чужая держава”42. Японцы сделали это сами, причем начали задолго до окончания войны. И не всеобщий альтруизм привел к преобразованиям – это сделало ненасытное государство середины века, которое требовало все больше здоровеньких юнцов, солдат и рабочих. По меткому выражению американского политолога Горольда Ласвелла, в 1930-х годах Япония стала “казарменным государством”43, оттуда недалеко было и до “государства всеобщего противостояния-благосостояния”, чьи граждане жертвовали собой в боях за родину – в обмен на социальную защиту.

Социальное страхование зародилось в Японии раньше 1930-х годов в форме защиты от производственных травм и страхования здоровья (на фабриках – с 1927 года). Оно охватывало, впрочем, лишь 40 % промышленных рабочих44. Верховное правительство Японии, что любопытно, одобрило проект Министерства социальной защиты населения 9 июля 1937 года, уже после начала очередной войны с Китаем45. Первый шаг – введение новой системы страхования здоровья всех граждан, а не только фабричных рабочих. Число застрахованных выросло почти в сто раз за какие-то шесть лет, с 500 тысяч в конце 1938 года до более чем 40 миллионов в конце 1944-го. Цель никто не скрывал: если население хорошо себя чувствует, вооруженные силы его величества будут процветать. Клич военного времени – “все люди – солдаты” – демобилизовался, уступил мирному “все люди должны иметь страховку”. Ради благого дела государство подмяло под себя фармацевтику и медицину46. Еще не завершилась война, как вступили в силу обязательные пенсии для моряков и рабочих: десятую часть расходов обеспечивало правительство, а предприятия и сами работники подкидывали по 5,5 % от заработной платы последних. Невиданный прежде размах обрело государственное жилищное строительство. После войны Япония лишь развивала уже заданную тему. Теперь “все люди должны были получать пенсию”. Страхование по безработице заменило покровительственные подачки фирм в тяжелые времена. Реформы эти подняли на знамя японские националисты, что и понятно: как еще возвеличить свою страну в мирное время? Подготовленный под сильным влиянием британцев доклад 1950 года положили на полку. Он провел там добрых десять лет и воплотился в жизнь лишь в 1961-м, когда американцы уже ушли из страны. К концу следующего десятилетия японский политик Яцухиро Накагава с полным правом мог заявлять, что он живет в “не имеющей себе равных державе всеобщего благоденствия”, – настолько азиатская модель отличалась (по его мнению, в лучшую сторону) от западных примеров47.

В самом устройстве японской системы не было ничего исключительного. Охват всего населения с колыбели до гроба ставили своей целью многие страны. Японии удалось затмить остальной мир эффективностью предпринятых мер. Нигде люди не жили так долго. Нигде они не были столь образованными. В середине 70-х годов прошлого века без среднего образования оставались свыше двух третей англичан – против одного из десяти японцев. Из западных государств лишь Швеция могла соперничать с Японией по части равенства в обществе. А с размером пенсионного фонда не мог поспорить уже никто: отправляясь на заслуженный покой (как правило, впереди лежала долгая и счастливая старость), каждый японец рассчитывал, в дополнение к постоянному доходу, на щедрое разовое вознаграждение. Сверхдержава благоденствия служила также эталоном расчетливости на грани чуда. В 1975-м на нужды социальной защиты уходило 9 % национального дохода против 31 % в Швеции49. Налоги и социальное обеспечение ложились вдвое более тяжелым бременем на экономику Англии. Это социальное государство, казалось, было вне критики. Япония одновременно защищала всех своих жителей, а по сути рисковала вместо них, и безудержно развивалась, так что в 1968 году ее экономика вышла на второе место в мире. За год до того знаменитый футуролог Герман Каи заявил, что по показателю ВВП на душу населения Япония опередит Америку к 2000 году. Вторя ему, уже упоминавшийся Яцухиро Накагава предлагал учесть дополнительные льготы и убедиться: ''истинный доход японского работника уже минимум втрое превосходит получку американца”50. Где внешняя политика провалилась, политика социальная выводила страну в мировые лидеры. Домашняя "страховочная сетка” на поверку оказывалась куда надежнее заморских владений51.

Архитекторы послевоенных социальных программ собственноручно уподобили свои детища бомбам с часовым механизмом. В Японии семидесятых обошлось без взрывов. Чего не скажешь о странах Запада. Оставим в стороне внешние сходства в топографии и истории (обе страны располагаются на архипелагах у берегов Евразии и знамениты своим имперским прошлым и привычкой к крайне сдержанному поведению – но только в трезвом виде) – на культурном уровне у Японии и Великобритании нет почти ничего общего. Сторонним наблюдателям в глаза бросались сходства двух систем: государственные пенсии с опорой на уплату налогов при получении зарплаты, узаконенный пенсионный возраст, всеобщее страхование здоровья, пособия по безработице и рынок труда с массой ограничений. Но одни и те же меры зажили совершенно по-разному в двух разных странах. Уравнительный характер японской политики был одновременно ее краеугольным камнем, а традиционно преобладавший в обществе конформизм способствовал успеху программы. Прославленный индивидуализм англичан породил огромное количество попыток обмана системы. В Японии заметная вспомогательная роль осталась за фирмами и семьями. Наниматели предоставляли льготы помимо общедоступных и редко кого увольняли. И в 1990-х годах две трети японцев старше шестидесяти четырех лет жили вместе со своими детьми52. Британские же предприятия не стеснялись сбрасывать рабочих со своего корабля, когда обстоятельства складывались не слишком удачно, а рабочие и все остальные охотно отдавали пожилых родителей в нежные лапы Государственной службы здравоохранения. Социальное государство Япония стало экономической сверхдержавой; в 1970-х социальное государство Великобритания, скажем так, шло противоположным курсом.

Британские консерваторы негодовали: система национального страхования выродилась в сочетание государственных подачек с непомерно высокими налогами, которые нарушали привычные стимулы с ужасными последствиями для экономики. Социальные платежи составляли 2,2 % ВВП Великобритании в 1930 году, 10 % – через тридцать лет, 13 % – в 1970-м и 17 % – спустя десять лет, почти на 6 % больше, чем в Японии53. Здравоохранение, социальное обеспечение и социальное страхование оттягивали на себя втрое большую долю государственных расходов, чем оборона страны. А толку – чуть. Затраты на социальную сферу росли, а экономика – не очень, инфляция опережала средний уровень для развитых стран. Что хуже всего, стараниями несговорчивых британских профсоюзов – примитивной забастовке их вожаки предпочитали тактику “медленной работы” – улиткой полз рост производительности (в 1960–1979 годах британский ВВП на работника увеличивался на 2,8 % в год против японских 8,1 %)54. Предельные налоговые ставки по заработкам отдельных людей и доходам от прироста капитала тем временем забрались выше 100 % – бывает и так, – лишив смысла привычные формы инвестирования и сбережения. Британская версия социального государства отменила все кнуты и пряники, без которых капиталистическая экономика становится бледной своей тенью, – упорные теперь не вознаграждались за свой труд, а лентяи не страшились нищеты. Страну поглотила стагфляция – сочетание застоя в экономике с высокой инфляцией. Недалеко ушла и Америка – там расходы на здравоохранение (в том числе в рамках программы Medicare для людей старше шестидесяти пяти лет), гарантии заработка и социальное страхование раздулись с 4 % ВВП в 1959 году до 9 % шестнадцать лет спустя, впервые обогнав оборону. И в Америке хилый рост производительности предвосхитил погружение экономики в пучину стагфляции. Что могло спасти несчастных?