Голливудские жены - Джеки Коллинз

— Если можно, я принял бы душ.

Его акцент, совсем такой, как у Ричарда Бартона, приятно ее щекотал, однако по-настоящему на нее действовал его талант.

— Все, что ты захочешь, — ответила она, дразняще потягиваясь. Ее тело действительно было одним из красивейших в Голливуде. И она это знала.

Он встал под душ и вертел ручку, пока вода не обрела бодрящий холод.

Когда он вышел, Джина уже прикрыла наготу кружевным бюстгальтером и французскими панталончиками.

Она подала ему банную простыню.

— Нийл, — произнесла она нежно, — мне надо кое в чем покаяться.

— Что? — Он энергично вытерся, чувствуя себя освеженным, готовым вернуться к работе.

— Ну-у… — Она замялась, словно боясь продолжать.

— Что? — повторил он, беря шорты.

— Когда мы были в Палм-Бич, я стащила из твоего чемодана «Людей улицы»и прочла.

Он удивился. Джина не производила впечатления любительницы чтения.

— Неужели?

Голос ее зазвучал энергично, деловито, глуповатая боязливость исчезла без следа.

— Нийл, я влюбилась в сценарий. И знаешь что? Роль Никки словно для меня написана — она идеально мне подходит.

Он онемел. Никки! Невинная неиспорченная красота. Не тронутая жизнью прелестная юная девушка. Никки! Или Джина похабно шутит?

— Видишь ли, — продолжала она с искренним увлечением, — с самого начала из меня сделали типаж. Глупые белокурые шлюшки с золотым сердцем — а это ведь совсем не я! — Она умолкла, переводя дух, а потом продолжала, и ее огромные груди трепетали от наплыва чувств. — Нийл! — заявила она театральным тоном. — Настоящая я — это Никки! Все видят Джину Джермейн, сексуальную кинозвезду. Но под этим внешним блеском прячется беззащитная девочка. Дитя жизни!

Откуда, черт дери, она набралась таких фразочек?

— Я хочу сняться в твоем фильме, — продолжала она, и ее круглые голубые глаза опасно выпучились. — Я должна, должна в нем сняться. Я — то, что для него нужно, и мне плевать, что бы там ни говорили.

— Джина, я просто не знаю, — выговорил он, стараясь сообразить, что ей ответить. Не спи он с ней, все было бы просто: мало ли актрис приставали к нему ради роли, и он всегда находил честный выход, иногда жестокий. — Я знаю, ты хорошая актриса…

— Чушь собачья, — злобно перебила она. — Ты ни разу не видел, чтобы я что-нибудь сыграла прилично.

— Да нет же, — солгал он.

— И ты собираешься сказать мне, что я не гожусь для Никки?

Он тщательно подбирал слова:

— Сказать тебе я собираюсь, что ты звезда слишком большой величины для этой роли. Даже чтобы просто о ней подумать.

Она немного помолчала, злобно сверля его взглядом.

Нийл потянулся за остальной своей одеждой. Чем раньше он ускользнет от этого разговора и из ее дома, тем лучше.

— Мне следует объяснить тебе, — начала она медленно, — что я готова попробоваться на эту роль. Если это тебя не убедит…

Он представил себе, каким станет лицо Монтаны, когда он сообщит ей, что Джина Джермейн желает попробоваться на роль Никки. Полная чушь!

— Ну, я подумаю, — сказал он умиротворяющим тоном.

— А еще подумай, что у меня в спальне есть скрытая видеокамера. — Она не бесплодно побывала женой Макси Шолта, блестящего знатока всех запрещенных приемов.

— Что-о?

— Я ведь хочу только попробоваться, — ответила она нежно. — А тогда тебе решать, подхожу я или нет.

— Мы переезжаем! — объявил Бадди, войдя в квартиру, и закружил Ангель.

— Переезжаем? Не понимаю…

— Угу! — Он чмокнул ее в губы. — Дружок Бадди скоро станет звездой, и мы переезжаем.

— Ах, Бадди! Ты получил роль!

— Ну… вроде бы. Меня пригласили попробоваться. Но это чистая формальность, я-то знаю. Ведь все пробуются — даже Брандо должен был пробоваться для «Крестного отца».

— Неужели?

Он снова ее поцеловал.

— Ага. Я же тебе говорю — это для всех обязательно.

Она светло улыбнулась.

— Я знала, что скоро с нами случится что-то очень хорошее.

И вот!

Он погладил ее по животу.

— Что-то хорошее уже случилось, верно?

Она кивнула.

— Бадди, ты правда рад маленькому?

— Да конечно же! — Теперь, когда дела пошли на лад, так и было. Прощай, аборт! Привет, малыш! Зачем спрашивать? — Он ласково ее потискал.

Она опустила глаза.

— Просто… ну, утром… когда я тебе сказала…

— Я знаю. Вроде бы я сразу убежал. Но у меня забот по горло.

Пойми, детка, для меня на первом месте — дело, а потом можно и дух перевести.

— Бадди! — Она прильнула к нему. — Как я тебя люблю!

— Я тоже, конфетулька, я тоже.

— И мы будем ужасно счастливыми, правда?

— Счастливыми. Богатыми. Знаменитыми. Чем пожелаешь. — Он легонько отстранил ее. — Так вот, мы правда переезжаем.

Я забыл тебе сказать: утром звонил Рэнди. Он возвращается.

— Когда? — Она сразу расстроилась.

— Верь не верь: завтра.

— Не может быть.

Он властно взмахнул рукой.

— Не паникуй. Я устроил нам местечко, обалдеть!

— Где?

— Вопросы, вопросы… Соберем вещи, детка, и ты увидишь.

Пока Ангель собирала вещи, он решил поплавать. День выдался тот еще, и в крови у него бушевал адреналин. Нужно освежить голову и расслабиться. Как один-единственный день может изменить всю твою жизнь! Он станет отцом! Он станет звездой!

Он поговорил с Джейсоном Суонклом — к добру ли, к худу ли, будем смотреть. Но, во всяком случае, очень не зря. Салон Джейсона Суонкла находился на бульваре Робертсон. Элегантный магазин с зеркальными витринами, а позади роскошные служебные помещения. Бадди решил не звонить предварительно. Узнать, что ему нужно. Только бы не его тело. Бадди никогда не голубел. Оно, но только с женским полом. Иногда к девочкам пристраивались другие мужчины, но от Бадди они держались в сторонке. Да уж, он всегда умел это ясно втолковать, даже и в полном одурении.

Наиболее скользким был случай с жирным фабрикантом пластинок, в ту ночь, когда он взбесился и разбил камеру, запечатлевавшую эту сцену. Он все еще трясся от ярости и при одном воспоминании — хотя, естественно, старался не вспоминать. Как и еще многое. Но они все равно возникали у него в памяти — все случаи, которые он хотел бы забыть навсегда и не мог.

Своего друга Тони, например. Как он лежал на холодной бетонной плите. Всего четырнадцать лет. Убит шайкой педиков, давших себе волю.

Иногда он видел лицо мужчины, который зазвал их в машину.

Подлое лицо с глазками хорька. И хозяин вечеринки. Колобок.

Толстячок, младенчески пухленький, с приветственной улыбочкой и рукопожатием — словно тебе в руку сунули дохлую рыбу.

Он видел их так ясно — а с ними и свою мать. Голую. С улыбкой торжества на губах.