Переливание сил - Юлий Крелин

Борис Дмитриевич осмотрел его в приемном отделении. В этой же комнате сидел и дежурный невропатолог. Сначала они коротенько расспросили больного, то есть приятеля Бориса Виктора. Потом он показал свои ноги. Невропатолог свистнул. Борис двинул его ногой.

— Что, Борь, худо?

— Подожди.

Борис Дмитриевич стал щупать посиневшие, мраморно-пятнистые, холодные ноги. Сначала внизу. Потом под коленкой, потом еще выше.

— Что щупаешь?

— Пульс.

— А ты на руке пощупай.

— Не шути. Я на работе.

— А мне не до шуток, Боря. Пульс ведь можно щупать на руке.

— У тебя болит нога. Кровь не проходит. Чтоб узнать, в каком месте закупорка, запруда, я и щупаю.

— Закупорка сосуда?!

Но Борис Дмитриевич ломал комедию. По виду ног было ясно, что закупорка намного выше, что нащупать он все равно ничего не сможет, но Борис Дмитриевич не знал, что сказать своему другу. Он щупал пульс, он оттягивал время, он придумывал линию поведения, он делал вид, что думает над болезнью. Потом повернулся к невропатологу:

— Видишь, недолго были боли в ногах, а потом сразу — хоп! И перекрылась система. Если долго, склероз, например, медленно развивается, могут успеть образоваться обходные сосуды для ног. В обход основной магистрали. А тут несколько дней — и полностью. Тромбоз, конечно. Почему только? Да, Вить, закупорка. Надо прочистить трубки, так сказать, артерии. Надо срочно оперировать.

— Ты, Боря, прост, как гений. Посмотрел простодушно: «Отелло доверчив».

— Что-что?! — спросил с удивлением невропатолог.

— Виктор в своей обычной манере. Так они-с болеют-с. — Борис Дмитриевич не знает, как себя вести. Он и так пробует, и иначе. Но в таких случаях все плохо, все глупо. — Понимаешь, здесь ему ничто другое не поможет. Надо убирать тромбы. Иначе гангрена обеих ног, ампутация. Надо торопиться.

Борис Дмитриевич все это говорил невропатологу, потому что не мог говорить такое, глядя товарищу в глаза. Сколько раз он говорил себе, и говорили ему друзья его, в том числе и Виктор, чтобы он не брался лечить своих друзей и близких знакомых! Но как только что-то у них случалось, они, естественно, звонили, ехали, бежали к нему. Не потому, что он был гений, — он был свой. Это понятно, так и должно быть.

— Что ты говоришь, Боря? Ампутация?

— Надо срочно оперировать, Виктор.

— Ампутировать! Обе?!

— Нет, нет! Надо попробовать удалить сгустки крови из сосудов, надо попытаться спасти ноги. Потому и тороплюсь я.

— Да-а. Ты простодушный гений, друг мой. Гениально просто. Оперировать!

Виктор Ильич, по-видимому, до конца не понял всего — он еще шутил. А может, это не шутка, а инерция.

— Так другого пути нет!

— Тебе виднее.

Дежурный невропатолог с болезненной гримасой на лице наблюдал за ними. Он переживал за Бориса Дмитриевича в первую очередь, а потом уже и за больного, которого не знал раньше и который был для него только больной.

В это время какой-то другой больной вошел в комнату, не поглядев на присутствующих, прошел в угол, сплюнул на пол и аккуратно стал растирать ногой.

— Лобник! — обрадованно закричал невропатолог. — Я был уверен, что так у него и окажется. — Он побежал к дверям, позвал сестру и отправил больного в палату.

Не только Виктор, но и Борис не сразу понял, что происходит. Хотя Виктору было и не до этого, он все же немного отвлекся.

— Что случилось? — спросил Борис Дмитриевич.

Невропатолог оживленно, забыв о чужих бедах, стал говорить, что этот больной давно его мучает — никак не мог поставить диагноз. Обследование не выявляло полностью картину, хотя он и подозревал, но не мог подтвердить опухоль мозга в области лобной доли. Не хватало изюминки в диагностике. У больных с поражением лобных долей бывает дурашливое поведение. Но за этим больным не замечали подобных отклонений. Невропатолог радостно сказал, что это большая удача — неожиданно подсмотренный им этот эксцесс. Теперь диагноз ясен.

— Я был прав, я точно шел по следу. Поэтому судьба и привела больного в комнату, где я был. Это большая удача. Теперь можно решать судьбу больного, теперь можно начать думать о лечении, советоваться с нейрохирургами.

Свою радость и удачу невропатолог, наверное, еще долго бы излагал, если бы не взглянул вдруг на Виктора и Бориса. Борис Дмитриевич похлопал по плечу Виктора и сказал:

— Сейчас тебя в палату отвезут. Я приду к тебе туда.

Он вышел в коридор и пошел говорить с женой больного, то есть с подругой своих детских лет Таней.

В течение часа все разговоры, переговоры и приготовления были закончены, и, если можно так сказать, с легкой душой человека, делающего правильное и единственно возможное, хирург отправился на операцию.

Ох, нельзя так сказать!

Виктор Ильич уже лежал на операционном столе. Уже спал. Как говорят в операционной, хоть это и неправильно, «намытый» и «надетый» Борис Дмитриевич подошел к столу.

Они начали оперировать одновременно с двух сторон: Борис Дмитриевич открыл бедренную артерию справа, Борис Васильевич — слева.

Сначала легкий разрез, рассечена кожа. Вот артерия. И там и тут. Оба Бориса все время поглядывали на противоположную сторону: «А как там?»

Обе артерии гладкие, мягкие, хорошие, но не пульсируют — кровь к ним не поступает.

— Ну что ж, пойдем выше,— сказал Борис-первый. Он нежными движениями скальпеля зачистил артерию. Провел под нее черные резинки, приподнял ими артерию. Наложил мягкие сосудистые зажимы на все отходящие от главной маленькие артерии.

Борис-второй сделал то же самое. Дальше они все делали с одной стороны. По очереди.

Артерия вскрыта. Крови нет — ни сверху, ни снизу.

— Видишь? Нет крови!

— Конечно. Откуда ж ей...

Борис Дмитриевич взял тоненькую пластмассовую трубочку, заканчивающуюся плотным наконечником с мягким резиновым баллончиком. Провели трубку через разрез повыше, к аорте. Раздули баллончик жидкостью, новокаином, и стали вытягивать его назад. Расправившийся внутри баллончик вытолкнул впереди себя из артерии тромб. Сверху пошла кровь.

— Мало. Маленький кровоток. Там еще есть препятствие.

Еще провели трубочку. Вытащили еще немного тромботических масс. Кровоток слабый. Еще — опять слабый. Взяли металлическую петлю, провели в артерию — чувствуется, что там не только мягкий тромб, но и плотное препятствие.

— Наверное, склеротические изменения, которые изъязвились и дали острую закупорку.

Склероз — плотное отложение солей в стенке сосуда — иногда изъязвляется. И на этой язвочке появляется тромб, закупоривающий артерию. Наверное, сейчас так оно и есть.

Артерии с двух сторон сходятся и сливаются в один общий ствол — аорту. (Правильнее — аорта раздваивается на две артерии.) Тромб сидит на раздвоении верхом — он так и называется «наездник».

— Давай, Борис, теперь ты иди со своей стороны. Удалим и отсюда, тогда посмотрим, что делать дальше.

Все то же самое сделал и Борис-второй. Эффект тот же.

— Что ж, гангрены не будет, но боли останутся. И все может снова повториться. Придется идти на аорту. Будем открывать живот.

Анестезиолог:

— Тогда мы немного углубим наркоз. Вы подождите. А ребята пока приготовят живот, йодом помажут, накроют его.

Борис Дмитриевич отошел к окну. Внизу на территории больницы были сосны. Верхушки их замерли. Но вот в одном углу больничного парка верхушки качнулись, затем рядом, ближе, ближе. Как будто кто-то невидимый по верхушкам идет, подбирается к окну, хочет заглянуть, проверить, а может, помочь, подсказать. Невидимый и бесшумный — легкий ветер. Он не слышен, наверное, и на улице, а здесь, в закрытой операционной, и подавно.

Борис думал на отвлеченные темы: о ветре, жаре, одежде...

«Ветра не слышно. А в операционной жарко, закрыто все. А на нас халаты, фартуки. Кондиционеры не работают с первых дней больницы. Тяжело. А если б ветер слышен был... Все равно жарко. Вот Витьке не жарко — спит. Ох, Витька, Витька».

— Можете начинать, домулло. — Это подошел Борис Васильевич. Он когда-то работал в Таджикистане. Там так называли шефа, учителя. — Пойдем, домулло.

Домулло вздохнул и пошел.

Аорта действительно оказалась поражена склерозом.

Они пережали аорту. Разрезали ее, вшили синтетический протез, раздваивающийся, как и сама аорта, и потом вшили оба конца в артерии на бедре, где они начали прочищать с самого начала.

Как это легко писать! И еще легче читать. Все это за пять секунд прочитывается, а вшивали полтора часа. Казалось бы, что особенного! Разрезал — вшил, разрезал — вшил. И все правильно, все в порядке. Секунды разрезали — часы шили.

Шили! Тоже легко говорить. Они прошивали иголками с ниткой стенку аорты. Аорту, через которую за минуту проходит около двенадцати — пятнадцати литров крови! Двенадцать литров за минуту через трубку диаметром сантиметра три! А ну-ка прикиньте, с каким напором, с какой мощью идет там кровь!

Они прошивали аорту, а потом от такого напора, от этой мощи кровь свистела через отверстия, и после шитья надо было прошитые места некоторое время прижимать салфетками, чтобы густая, вязкая кровь, ее составные тельца осели на этих дырочках и кровотечение прекратилось бы, дырочки заткнулись бы.