На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Евгений Юрьевич Спицын

Василем Коларовым, Милованом Джиласом, Эдвардом Карделем и Владимиром Бакаричем им была устроена жесткая и показательная порка по всем трем вышеупомянутым случаям. Особенно жестко, не выбирая выражений, И. В. Сталин отчитал прежде всего Г. М. Димитрова, заявив ему: «Вы зарвались как комсомолец. Вы хотели удивить мир, как будто Вы еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице»[241]. При этом в качестве практических выводов И. В. Сталин дал прямое указание срочно подготовить и подписать двусторонние протоколы с Советским Союзом «о консультациях по всем международным вопросам», повторно осудил Г. М. Димитрова за идеи создания «восточноевропейской федерации» и заключения «таможенной унии» всех стран «народных демократий», запретил расквартирование югославских войск в Албании, но, как ни странно, поддержал первоначальную идею создания Болгарско-Югославской федерации, к которой бы позднее присоединилась и Албания.　

В ходе этой встречи болгары и югославы дисциплинированно приняли всю критику со стороны советских вождей. Однако если болгарские руководители продолжили курс на «примирение с Москвой» и после возвращения в Софию, то югославские вожди после приезда в Белград решили отказаться от сталинской идеи создания единой федерации с Болгарией и стали вновь давить на Тирану, вынуждая албанцев форсировать создание Албано-Югославской федерации. Более того, в узком кругу югославских вождей стало все больше наблюдаться общее недовольство политикой Москвы и лично товарища И. В. Сталина, не считавшихся с интересами Белграда, что в тогдашних реалиях было просто удивительно. На сей раз Белград, получив прямые указания вождя, открыто пошел на их нарушение, о чем Москву в начале марта 1948 года тайно проинформировал член Политбюро ЦК КПЮ генерал-полковник Сретен Жуйович, что вызвало острую реакцию Кремля, расценившего подобное поведение «мнимых друзей из югославского ЦК» как откровенно враждебное по отношению к Москве[242]. Более того, столь жесткая реакция Кремля была вызвана еще и тем, что, по донесению советского посла в Белграде А. И. Лаврентьева, вопреки прежней практике югославская сторона впервые отказалась предоставить советскому торгпреду служебные данные о состоянии всей югославской экономики и основных параметрах бюджета[243].　

Как считают многие историки, ответные действия Москвы, предпринятые ею в марте 1948 года и послужили отправной точкой советско-югославского конфликта, который стал развиваться сразу в двух направлениях — внешнем и внутреннем. Во-первых, в середине марта 1948 года, когда на стол советских вождей была положена записка Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) «Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внутренней и внешней политики», советская сторона демонстративно отозвала из Белграда всех военных советников и гражданских специалистов[244]. Во-вторых, в конце марта 1948 года за подписями И. В. Сталина и В. М. Молотова в Белград руководству КПЮ было направлено первое письмо, в котором советские вожди прямо обвинили И. Броз Тито и его ближний круг в оппортунистических ошибках, отступничестве от марксизма-ленинизма, проведении антисоветской политики и других грехах. Наконец, в-третьих, с содержанием этого письма были сразу ознакомлены все лидеры восточноевропейских компартий — участниц Коминформа.　

Последнее обстоятельство имело немаловажное значение, поскольку югославский прецедент вновь актуализировал проявившуюся еще в период подготовки создания Коминформа озабоченность Москвы националистическими тенденциями в правящих восточноевропейских партиях и недостаточно твердое следование ими различным аспектам советской внутренней и внешней политики. Тем более что в том же марте 1948 года в Москву поступили донесения советского посла в Варшаве В. З. Лебедева, где говорилось о борьбе двух группировок в руководстве ПРП, одна из которых во главе с В. Гомулкой была «заражена польским шовинизмом» и не раз замечена в «антисоветских высказываниях и выпадах». Кроме того, озабоченность и подозрения советской стороны поведением ряда лидеров братских компартий нашли свое выражение в трех специальных записках о ситуации в правящих партиях Польши, Чехословакии и Венгрии, которые были составлены в начале апреля 1948 года в Отделе внешней политики ЦК ВКП(б) и направлены на имя его главы секретаря ЦК М. А. Суслова[245].　

Понятно, что на этом фоне, как считают ряд историков, советско-югославский конфликт представлял собой «благоприятную возможность» использовать жупел «титоизма» для подавления тревожных тенденций, возникших в коммунистической элите ряда государств «народной демократии». Более того, та же Т. В. Волокитина[246] говорит о том, что именно по этой причине Москва была заинтересована не столько в разрешении, сколько в эскалации данного конфликта. Однако вместо предъявления каких-либо реальных документов о подобной заинтересованности в качестве главного аргумента она выдвигает довольно зыбкое предположение, что, дескать, И. В. Сталин проигнорировал ряд возможностей для его урегулирования, в частности письма В. Гомулки и Г. Георгиу-Дежа, адресованные И. Броз Тито, в которых они предложили выступить в роли возможных посредников между Белградом и Москвой. Но дело как раз в том, что анализ этих писем, как и других архивных документов, показывает, что речь в них шла о фактической капитуляции И. Броз Тито на новом совещании Коминформа, которое созывалось специально для рассмотрения советско-югославского конфликта и «тревожного положения в КПЮ». Потому югославский лидер и отверг предложения В. Гомулки и Г. Георгиу-Дежа как полностью бесперспективные[247].　

Между тем, как утверждают Л. Я. Гибианский и Е. В. Матонин[248], в конце мая — начале июня 1948 года советской стороной, в частности в очередном послании И. В. Сталина и В. М. Молотова и письме М. А. Суслова, тоже делались определенные намеки на то, что урегулировать конфликт можно было бы путем частичного признания югославским руководством своих «ошибок левацкого свойства». Однако после того, как заместитель заведующего Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) В. В. Мошетов, ездивший в Белград с примирительным сусловским письмом, привез советским вождям отказ И. Броз Тито от участия в новом совещании Коминформа в Москве, советско-югославский конфликт вступил в новую, еще более острую и уже непримиримую фазу[249]. Кроме того, особую остроту советско-югославскому конфликту придало и то обстоятельство, что еще в апреле 1948 года И. Броз Тито начал чистку в Политбюро, а затем отдал приказ об аресте двух его бывших членов — министров финансов и промышленности генерал-полковника Сретена Жуйовича и Андрия Хебранга, которые на апрельском Пленуме ЦК открыто выступили против конфронтации с Москвой, отправки ответного письма ЦК КПЮ в адрес ЦК ВКП(б) и отказа руководства КПЮ от участия в работе Коминформа. Более того, тогда же, в июне 1948 года, при довольно странных и до сих пор не выясненных обстоятельствах погиб один из лидеров югославских партизан, начальник Генштаба Народно-Освободительной армии Югославии генерал-полковник Арсо Йованович, у которого также возникли большие разногласия с маршалом И. Броз Тито по поводу его конфликта с Москвой[250]. Поэтому конъюнктурные попытки ряда авторов (Ю. С. Гиренко, А. С. Аникеев[251]) обвинить исключительно И. В. Сталина в развязывании, а затем и в эскалации советско-югославского конфликта не выдерживают никакой критики.　

Понятно, что в создавшихся условиях, когда даже И. В. Сталин не смог