Логика прыжка через смерть - Сергей Герасимов

Уже на второй день после пуска Хворости к одиноко стоящему старому зданию у леса подъехали грузовики. Грузовики оставили медицинское оборудование, оборудование для столовой, палатки, детали водокачки, много металлической сетки, несколько больших собак и несколько людей. Люди собрали из аллюминиевых блоков подсобные помещения и довольно большой корпус столовой, расчистили и размели дорожки, поставили водокачку и подключили ее к системе накачивания реки, посадили собак на цепи.

Здание было не очень старым, но частично разрушенным. Двухэтажным, из настоящего кирпича. Когда-то здесь размещался детский лагерь, но уже лет двадцать, как по комнатам бегали лишь механические ящерицы, в свое время забытые детьми. Когда-то они были популярными игрушками и каждый ребенок мечтал иметь ящерицу. В отличие от живых, механические ящерицы не старели, а потому продолжали бегать по комнатам целых двадцать лет, не замечая того, что люди ушли.

В здании разместили больницу и даже привезли сюда нескольких пациентов из города. Конечно, конечно, – говорили Ыковцы, – климат у нас хорош, тут вам не в городе, и еще река рядом, а этим еще и за бесплатно. Мы и сами так поболеть не прочь.

45

– Приехали, – тихо сказал Коре и перевернул ладонь так, чтобы машинка была незаметна.

Кажется, никто не наблюдает.

Это совсем не дома, но и не В Осии.

Несется гладкая быстрая речка, снова воздух полон звуков, а над лугом плывут запахи, такие плотные, что воздух кажется разноцветным. Напротив сидит рыболов с собачкой, в его ведерке нет ни одной рыбки, даже маленькой.

Мелькает в зеленой глуби неуловимая яркая плотва. Гудят комары, которые давно уничтожены на всех континетах. Комары?

Коре с трудом повернул свое грузное тело и посмотрел в сторону. Невдалеке медсестра в косынке читала книжку. Из под косынки выбегала тяжелая русая коса.

Под халатом – красные сапожки с чуть загнутыми носками. Нет, в моем мире так не одеваются. Это все-таки Осия. Он попробовал встать (делая как можно меньше заметных движений), но не смог, поскольку сидел в инвалидной коляске, а в такие коляски просто так не сажают. Что-то вроде этого и должно было случиться.

Вес моего тела килограмм сто сорок – сто пятьдесят, – подумал Коре. Из полутора центнеров больше половины приходится на чистый жир. Интересно, как сейчас обстоит дело с моей неуязвимостью?

Он посмотрел на свои дряблые руки. Как можно было дойти до такого уродства?

И возможно ли хоть что-нибудь сделать такими руками? Я противен сам себе, хочется самого себя… Но, если ее оставить при себе, то сразу отберут. Меня для того и держат, знают, что рано или поздно аппарат окажется здесь… Интересно, из Оксаны они тоже сделали тумбочку или придумали что-то пооригинальнене? Жаль, что не ходят ноги, не добраться даже до воды. Можно было бы бросить ее в воду, но, во-первых, можно не найти потом, во-вторых, за мной могут наблюдать сейчас и сразу увидят, как я что-то бросил. И как бы не унесло водой – течение сильное.

Быстрее думай!!! Откуда они взяли речку?

До воды было всего метра три. Уклон небольшой, но грунт прочный. Под колесо подложена палка, чтобы коляска не покатилась. Никто на меня не смотрит. Господи, сделай так, чтобы никто этого не увидел!

Он сжал машинку в левой руке, а правой толкнул колесо вперед. Палка хрустнула и коляска поехала к воде.

– Помогите! – закричал Коре, как только медсестра подняла голову от книги. – Помогите!!!

Коляска сорвалась с отрывистого берега (до воды метра два и должно быть глубоко, здесь водоворот) и плюхнулась в воду; сразу пошла на дно. Исчезла отвратительная тяжесть собственного веса и двигаться стало легко. Коре начал цепляться руками за глинистую подводную стенку, погружаясь. Вот. Еще немного.

Сейчас меня уже почти не видно с поверхности. Здесь обязательно должны быть рачьи норы. Вот эта не особенно глубокая. Совсем не осталось воздуха – что они сделали с моим телом? Вот эта подойдет. Тело жирным мешком начало подниматься и отплывать от берега. Жир легче воды, поэтому толстяки не тонут, если умеют правильно дышать. Сейчас нужно успеть оттереть руку от грязи, иначе они догадаются. Нужно успеть, успеть… Как стучит в висках, что они сделали с моим сердцем?..

Он очнулся в просторной светлой комнате странной формы: комната была похожа на декорацию из исторического фильма о боярях и опричниках. Или на келью древнего монастыря, беленную современной побелкой. Окно небольшое, стрельчатое, без стекла. Посредине комнаты колонна, возможно, бутафорская. Стены плавно перерастают в потолок. Допустим, что когда-то так строили в Осии, но ведь сейчас же двадцать второй век? Ах, вот и двадцать второй: камера, еще две, еще одна должна быть за спиной из соображений симметрии. Может быть, они меня и рентгеном просвечивают?

Рядом стоял столик, на нем несколько разрезанных фруктов. Боже, как хочется есть! Он протянул руку, взял дольку неизвестного фрукта и начал жевать. Вкус противнейший. Ешь. За тобой наблюдают. Вообще было ошибкой что-то есть. Они наверняка знают, что мне нравится, а что не нравится. Они знают, а я не знаю.

Если я возьму то, чего никогда не брал… успокойся, толстяки едят все подряд, потому они и толстяки… А гадость довольно питательна.

Он доел дольку, потом еще одну, потом свесился с кровати и взял приемник.

Включил приемник и быстро прошелся по всему диапазону. Главное, не выдать себя выражением лица. Лицо должно быть спокойным. Я просто, так же, как и каждый день, слушаю приемник, я не собираюсь выуживать неизвестную информацию…

Только бы узнать, какое сегодня число – уже будет легче.

Он поймал голос – мужской, но женоподобный:

Онегин – добрый мой приятель, родился на брегах Невы, – так пел воображаемый толстячок, – где, может быть, родились вы – тогда вы тоже мой приятель…

В моем мире пели чушь, – подумал Коре, – но здесь поют чушь троекратную.

Он еще раз прошелся по диапазонам, не нашел ни одной иностранной станции, зато попал на местную, Ыковскую. Станция вещала:

Деревья здесь тоже особенные. На первый взгляд – деревья как деревья, а стоит подойти и прислушаться – о, что тогда можно услышать… Вот этот дуб называют сонным дубом – каждый, кто ляжет под ним в тени – засыпает и спит, пока тень не переползет на другое место; кто ляжет под ним не в тени, тому солнце напечет голову и ночью ему будет не до сна. Вон тот каштан называют комариным, бывают вечера, когда все Ыковские комары слетаются туда и роятся. Вы скажете, что комары не роятся – и ошибетесь. Есть здесь старая черешня, совсем особенная, правда растет она не в самом поселке, а сразу за окраиной; каждую погожую ночь, от полночи и до раннего рассвета здесь слышен звук, похожий на взмахи огромных крыльев, а некоторые даже видели медленно летящую птицу, спускающуюся примерно от звездного скопления Плеяд, и туда же улетающую. Черешню эту местные романтики назвали сентиментальной и знают местные романтики, что если вы однажды услышите звук, похожий на взмахи огромных крыльев, то… Если будете в Ыковке, сходите к той черешне, попробуйте. Есть еще в Зыковке старый тополь, под которым вечно кто-нибудь сидит, если погода хорошая. Стоит сесть на траву под тем тополем – и сразу лезут в голову разные большие мысли, такие большие, что целиком в голову не помещаются, приходится просматривать их по фрагментам, а на это нужно время. От того и сидят ученые люди под тополем, долго сидят, не встают. А люди в Ыковке живут только ученые. Об ученых людях после перерыва. Вы слушали передачу на ностальгические темы «Сказки дедушки Потапа».