Звёздный лабиринт – 2 - Константин Мзареулов

– Аким, ты когда-нибудь думал об иноземлянах?

– В последние лет десять не вспоминал, – честно признался Молотов. – Слишком много других дел было. Понимающе кивнув, Сталин продолжил:

– Из-за повседневных забот мы забываем перспективные задачи. Но вот сегодня я узнал две новости, одна из которых меня встревожила, а другая – порадовала. Я узнал, что пару лет назад к нам на Землю, возможно, прилетели какие-то гости из Вселенной. И еще я узнал, что в Советском Союзе есть ученые, которые занимаются этой проблемой.

– Ты видишь в этом проблему?

– Трудно не увидеть. Для этого мы и создали пятнадцать лет назад комиссию Дзержинского, но потом позволили себе успокоиться.

Глава правительства задумчиво проговорил:

– Если на других планетах действительно есть живые существа и у них развилось мышление, то нет ничего невозможного в том, что они научились летать через междупланетные пространства. – Он снова помолчал, собираясь с мыслями. – Но это означает, что они создали науку и технику более высокую, чем мы.

Наверняка полеты в космос невозможны без атомной энергии.

– Более того, – добавил Сталин. – Ежели их общество развилось дальше нашего, значит, у них уже построен коммунизм. Именно поэтому стоит поближе познакомиться с иноземлянами. Мы можем получить от них знания, которые стремительно приблизят человечество к высшим ступеням прогресса.

– Но существование иноземлян пока не доказано, – напомнил дотошный Молотов. – Это лишь научная гипотеза вроде теории относительности, алхимии, генетики, квантовой механики или евгеники.

Разгладив усы ногтем большого пальца, Сталин сказал уверенно и безапелляционно:

– Они существуют. Примерно такие, как на этой фотографии. Только, конечно, живые…

Он снова достал пачку снимков, приложенных к делу профессора Недужко, и показал Молотову изображение останков, обнаруженных пять лет назад на острове Феникс. Молотов с нескрываемым любопытством разглядывал фотографию одноглазого черепа.

Глава 12

ОТ КРОНШТАДТА ДО ЛУБЯНКИ

«Максим Горький», родной брат «Кирова», слегка покачивался на мельчайшей зыби, пришвартованный к достроечной стенке завода. Крейсер был почти готов к зачислению в боевой список флота, и рабочие бригады с помощью экипажа в темпе большого аврала доводили последние мелочи.

Светящийся луч, бегавший по зеленому кругу экрана выхватил последнюю воздушную цель, и Каростин торжествующим голосом выкрикнул данные: азимут и удалённость самолета. Моряки, наблюдавшие за испытанием радара, торжественно закричали «Ура!» вперемежку с «Браво!».

– Отличная машина, – с неподдельным восхищением сказал командующий эскадрой, он же председатель приемочной комиссии. – Значит, нам теперь вражеская авиация не страшна?

– Вы слишком многого хотите от моей техники, – протирая пот со лба, Михаил встал из-за пульта. – Локатор только обнаруживает бомбардировщики противника, но сбивать их не умеет. На то у вас есть зенитки.

– Собьем, – заверил его командующий. – Вот по весне лед потрескается, выведем крейсер на ходовые испытания – снова позовем вас в гости. Покажете, как ваш прибор морские цели ищет?

– За горизонтом достанем, – похвастался Михаил. – Хватит у ваших пушек дальнобойности на семьдесят километров?

Моряки признали, что четыреста кабельтовых – это далековато даже для линкора. Легкие крейсера были вооружены стовосьмидесятимиллиметровыми пушками, стрелявшими на вдвое меньшую дальность.

Когда они спустились по трапу на причал, командующий пригласил столичных инженеров в штаб – отметить удачное завершение испытаний. Народ бурно возрадовался, и Каростину, хоть он и ссылался на неотложные дела, пришлось отправиться к богато оформленному банкетному столу и принять все положенные тосты. Гулянка грозила затянуться. «Придется отложить личную жизнь на завтра, – печально подумал Михаил. – Ничего, два дня остаются совершенно свободные, ни на секунду от Ларисы не отойду».

Однако в разгар веселья появился капитан из особого отдела флота, сообщивший, что принес срочную телефонограмму на имя товарища Каростина Михаила

Никаноровича. Конструктор прочитал текст и потихоньку начал трезветь: директор

СКВ приказывал ему сдать все дела заместителю и немедленно возвращаться в Москву для выполнения особо важного правительственного задания.

– Вот два билета на ночной поезд, – сказал особист, – Отправление через четыре часа. Так что успеете спокойно добраться в гостиницу, собрать вещички.

– А почему два билета? – удивился Михаил.

– Чтобы в купе у вас не было попутчиков, – объяснил предусмотрительный контрразведчик. – Вагон международный, все купе – двухместные.

Тут до Михаила наконец дошло, что происходит. Пошатываясь, он поднялся и сказал:

– Едем! – Потом добавил: – Борис Исаакович, принимайте руководство. Сами подпишете акт испытаний…

Уже в машине он заявил, что должен заехать к знакомым, с которыми не успел повидаться. Капитан кивнул и пошутил: дескать, в нашем деле нет ничего невозможного.

– Я вот подумал: может, вам в поезд охрану подсадить? – проговорил он озабоченно. – Мало ли что…

– Не беспокойтесь, я вооружен, – отмахнулся Каростин. – Мне по должности положено.

– Ну, как знаете, – флотский контрразведчик не скрывал неодобрения. -

Поехали.

В гостиничном номере он быстро покидал в чемодан немногочисленные пожитки, оставил дежурной ключ и, на ходу застегивая пальто, спустился к машине. Снег сыпал с неба крупными хлопьями, но шофер бесстрашно давил на газ. Они промчались по Литейному проспекту, свернули на Литовский, проехали вдоль набережной

Обводного канала. Потом автомобиль запетлял по малым улочкам и наконец остановился в глубине 2-го Гангутского переулка возле дома дореволюционной постройки. Вскоре после Гражданской войны это четырехэтажное здание было передано Академии наук, и тогда же в квартиру номер двадцать три вселилась семья астронома Романа Недужко. Впрочем, прошлой зимой профессор, давний приятель

Михаила Каростина, поневоле сменил прописку…

– Я пробуду в гостях часика полтора, – сказал конструктор. – Вряд ли вам стоит ждать на морозе. Поезжайте я сам доберусь до вокзала.

– Мне поручено обеспечить вашу безопасность, – капитан был непреклонен. -

Мы подождем.

Пожав плечами, Михаил вошел в подъезд и вверх по лестнице, раздумывая о превратности судьбы, у Романа Григорьевича была прекрасная семья, работа, всемирная известность и все остальное, что нужно человеку его возраста. А потом

– арест по безумное обвинению, немыслимый приговор, и верная супруга написала в партком отказ от бывшего мужа предателя. Михаил знал, что Лариса продолжает любить отца, да и Аглая Семеновна не по доброй воле поди, ту бумагу, а потому, что заботилась о будущем единстве дочери. Но вот так сложилось, и остался пятидесятилетний профессор один на белом свете…