На ратных дорогах - Василий Абрамов

— Мы примем меры, — заверил я курдов. — Сколько вы можете продержаться?

— Максимум неделю, — ответил молодой, посовещавшись со старшими.

— Хорошо. Мы заставим иранские власти выправить дело. А вы пресекайте у себя враждебную агитацию.

— Мы, господин полковник, сделаем все, — заверили курды. На прощание они назвали селение, где власти хранят предназначенную для племен муку.

Пришлось снова ехать в Маку. Я без формы с начальником уезда не хотел встречаться. Предложил Мартыненку:

— Идите к губернатору или как его там называют, останьтесь с ним наедине и передайте буквально следующее: «Командиру дивизии точно известно, Что вы умышленно вызвали голод среди курдов, спрятав предназначенную для них муку в… — я назвал селение. — Командир дивизии требует, чтобы вы немедленно направили ее по принадлежности. Срок вам для этого три дня. И прекратите враждебную агитацию. Не выполните просьбу, будут большие неприятности».

Признаться, меня беспокоило, как справится майор с возложенной на него «дипломатической миссией». Опасался, что Мартыненок не сумеет правильно повести себя, если губернатор заартачится. Я не учитывал, что свойственное советским людям сочувствие угнетенным придаст майору твердость в разговоре с представителем местной власти. Мартыненок блестяще выполнил свою задачу.

На четвертый день после нашего возвращения в Тебриз курды получили муку. Мартыненок и Изугенев сообщали, что вожди племен приглашают меня в горы на местный праздник. Сам я поехать не мог и попросил Мартыненка побывать у курдов.

Его встретили торжественно, посадили на почетное место за праздничный стол, показали скачки лучших наездников, меткую стрельбу. Об этом майор рассказал мне и прибывшему в Иран заместителю командующего фронтом генерал-майору А. И. Хадееву.

Хадеев привез неутешительные вести — немцы рвались в Закавказье. Признаться, приезд генерала я связал с желанием командования отозвать нашу дивизию на фронт. Даже спросил у него, когда нам собираться. А он только улыбнулся:

— Откуда вы это взяли? Дивизия специально сформирована для службы в Иране, и нет надобности сменять ее.

Тогда я попросил замолвить слово хотя бы обо мне. Говорил, что на Карпатах в 1917 году и в Крыму приобрел опыт действий в горах и считаю, что мое место на фронте. Хадеев обещал поддержать мою просьбу.

Жаль было расставаться с дивизией. Она для меня стала любимым детищем. Но что делать. Раз дивизия останется в Иране, придется уезжать самому.

В первых числах августа прибыл новый командир дивизии полковник Волкович. Я получил сообщение что меня назначили заместителем командира 3-го стрелкового корпуса.

Бои за Марухский перевал

По пути в 3-й стрелковый корпус заехал в штаб Закавказского фронта, познакомился с обстановкой. После падения Ростова немецкая группа армий «А» в составе 1-й танковой, 11-й и 17-й полевых армий, поддерживаемая тысячью самолетов, ринулась на Кавказ. Наступление велось по трем направлениям — на Новороссийск, Туапсе и Грозный.

Благодаря упорному сопротивлению войск Южного фронта под командованием генерал-лейтенанта Р. Я Малиновского и Северо-Кавказского под командованием маршала С. М. Буденного было выиграно время. Закавказский фронт с помощью местных партийных организаций, при активном участии десятков тысяч советских граждан сумел создать сплошную оборону на рубежах рек Терек и Баксан, по перевалам центральной части Главного Кавказского хребта и в северных предгорьях его западной части.

План гитлеровского командования, рассчитанный на окружение и разгром советских войск у предгорий, провалился. В середине августа наступление врага было остановлено. Он приступил к перегруппировке, имея целью начать одновременное наступление на Батуми и Баку…

Я прибыл в Сухуми 20 августа. А несколько раньше, 16-го, авиация противника произвела первый налет на город. Бомбы особого вреда не причинили, но паники наделали. Когда я проезжал по улицам, город производил впечатление фронтового.

В управлении 3-го стрелкового корпуса, переместившегося за Сухуми, я застал начальника штаба подполковника Мельникова. Командир корпуса генерал Леселидзе выехал к Клухорскому перевалу, который уже захватили немцы.

С Леселидзе была телефонная связь, и я доложил ему о своем прибытии.

— Очень хорошо, — ответил генерал. — Я задержусь здесь, а вы там действуйте сами в зависимости от обстановки.

Подполковник Мельников успел развернуть на столе карту и вводил меня в курс здешних дел:

— Противник рвется к морю и в Грузию по Военно-Осетинской, Военно-Грузинской дорогам и через горные перевалы. Некоторые из перевалов нам приказали занять подразделениями от роты до батальона. На Клухорский мы тоже выслали батальон. Но туда скрытно подошли крупные силы горных егерей и сбили его. Только что получили приказ штаба фронта усилить оборону перевалов. — И Мельников перечислил войска, направляемые на каждый из них.

Вошел комиссар корпуса полковник Л. И. Буинцев. Он высок, широк в плечах, немного сутул.

Комиссар рассказал о соединениях корпуса. Относительно лучше подготовлена горнострелковая дивизия, но она остается на месте. В двух других, которые выступают на перевалы, личный состав смешанный, в большинстве уроженцы Кавказа. Многие не знают русского языка, и это усложняет работу с ними.

Разговор прервал приезд командующего 46-й армией генерал-майора В. Ф. Сергацкова. Он сразу спросил у меня:

— Командующий фронтом еще не вызывал?

— Никак нет.

— Тогда ждите вызова. Приготовьтесь к головомойке. Я уже успел ее получить.

Улыбнувшись и неожиданно смягчившись, добавил:

— Впрочем, вас, как человека нового, возможно, и минует чаша сия. А вот Леселидзе, если бы не уехал на перевал, досталось бы по первое число.

— Разрешите узнать, чем все провинились перед командующим фронтом? — спросил я.

— Проморгали мы, опоздали занять перевалы, — ответил Сергацков…

Во второй половине дня меня действительно вызвали к генералу армии И. В. Тюленеву.

Впервые я встретился с ним на совещании в Баку. Тогда начальник Бакинского гарнизона собрал нас и сообщил, что из Тбилиси прибыл новый командующий военным округом. Мы знали, что Тюленев один из прославленных героев гражданской войны.

И вот вошел еще сравнительно молодой, подвижный генерал, снял шинель, поздоровался с каждым. В моем, сложившемся еще со времен солдатчины, представлении «полный генерал» должен был чем-то отличаться от всех, выглядеть строгим, скупым на слова. А Тюленев оказался приветливым, разговорчивым и держался запросто.