Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

в это время была без своей защиты. Ещё никогда мне не хотелось так истово верить в могущество крохотной метки на моём плече.

– Иди, иди. Красивые мужики хуже девиц, не любят ждать и часто капризничают.

Выглядела я, вероятно, хуже некуда: лицо залито кровью, волосы растрёпаны, под глазами, скорей всего, залегли тени. Я пошатывалась от слабости и не прошедшего ещё испуга, и в голове у меня не укладывалось, что Раве мог вернуться и разыскать меня. Для чего? Собрался просить прощения? Я и сама виновата, навлекала на армию людской гнев.

Я обернулась, чтобы задать вопрос старухе-падальщице, да так и замерла с открытым ртом: незнакомки нигде не было. Немного покрутившись на месте, я пожала плечами, отряхнула одежду и поплелась к деревне.

* * *

Раве ждал меня у входа в кабак: догадался, что я не смогу войти внутрь сразу после посещения могильников. Рядом стояли трое его солдат с таким видом, словно они готовы вырвать хребет любому, кто косо посмотрит на командующего. Увидев меня, Раве округлил глаза и поспешил навстречу, на ходу снимая свой подбитый мехом плащ. Солдаты двинулись за ним следом.

– Ивель! Что с тобой стряслось?

Я сплюнула на землю кровяной сгусток: от ворожбы кровь шла не только носом, но и из горла, благо достаточно быстро останавливалась. Мои руки по-прежнему тряслись – то ли от холода, то ли от слабости.

– Поскользнулась и ударилась о надгробие. Не бери в голову.

Раве укутал меня в плащ и почти заботливым движением стёр кровь с моего лица. Я отстранилась.

– Не стоит. Лучше сразу скажи, зачем ты меня искал?

Раве сдвинул брови, и на миг я испугалась, что он прикажет солдатам что-то со мной сделать. Я пожалела о своей грубости, но ничего страшного со мной не случилось.

– Не здесь. Нам нужно в лагерь.

На нас глазели прохожие: быть может, думали, что я – преступница. Раве подвёл меня к кабаку, с заднего двора нам вывели лошадей. Я так ослабела, что не смогла сама забраться в седло, а от помощи Раве мне делалось стыдно.

Лагерь оказался совсем недалеко – уже через несколько минут я увидела костры, призывно горящие в темноте. Раве выбрал хорошее место: с двух сторон лагерь защищало море, а впереди простиралась равнина, где-то вдалеке переходящая в чёрный частокол леса.

С лошади я едва не упала, один из солдат успел подхватить меня и осторожно поставить на ноги. На кострах готовили ужин: пахло похлёбкой с куропатками. В животе у меня тянуло от голода, но я не подала виду, что хочу есть. Сначала нужно было понять, чего от меня хочет командующий.

Я мысленно возликовала, когда обнаружила в шатре Раве горячую пищу и вино.

– Разве мне не стоило сперва очиститься? Я ведь была на могильнике, – неуверенно буркнула я, присаживаясь на стул.

– Ты прошла мимо солдатских костров. Будем считать, уже очистилась.

Я кисло улыбнулась.

Раве мялся и, не зная его, можно было подумать, что он робеет, как мальчишка перед свиданием. Меня же его странное замешательство не могло провести: скорее всего, он получил нагоняй откуда-то сверху. Не церемонясь, я умылась из лохани, предварительно выловив оттуда все сухие цветы и ветки, брошенные в тёплую воду для аромата. Мне хотелось скинуть костюм падальщицы, но сделать это я могла, по понятным причинам, только оказавшись за перегородкой в шатре стряпух.

Раве наблюдал за мной с любопытством, но не возмущался. Наконец, когда я первая села за стол и положила себе половину перепела, он сел тоже.

– Ивель, я вынужден просить прощения.

– Вынужден или хочешь?

Раве опустил голову так, что чёрные кудри упали ему на лицо. Я не видела, правда ли он выглядит раскаявшимся или пытается спрятать злость.

– Я прошу у тебя прощения.

– Ты считаешь, что я больше не смогу испортить репутацию твоего войска? Что, солдаты по пути снасильничали немало девиц?

– Ивель!

Я прикусила язык: мне не хотелось, чтобы он выгнал меня снова на морозную ночь, тем более сейчас, когда меня колотило от недавней ворожбы.

– Тебя попросил кто-то из церковников, верно?

Раве налил нам обоим вина. Теперь я видела: он надел на себя маску безразличия и выглядел отстранённым, словно на важном приёме. Я, несмотря на слабость, выпрямила спину. Приём так приём.

– Царь упомянул в письме, что ты нужна нам.

Я поперхнулась вином. Бордовые капли упали на скатерть.

– Царь? Сезарус? Раве…

– Я не сошёл с ума и не держу тебя за дурочку, – выплюнул он. – Вы с этим твоим Ферном затеяли какие-то хитрые игры, а я только теперь узнал, что Сезарус потворствует им. Одно дело – мирно навязать людям новую, удобную для всех веру, но воплощать эту веру чьими-то руками… Ты хоть понимаешь, во что ввязалась, Ивель?

Я промолчала, продолжая ковырять ножку перепела. Я прекрасно понимала, во что и ради чего ввязалась. В борьбу за свою свободу и жизнь брата. В бой за себя и семью. А остальное мало меня волновало. Если по ходу действий это приведёт к налаживанию отношений с Княжествами – прекрасно. Если Раве развяжет войну – будет отвратительно. Но воскрешённый Лагре сможет всё исправить.

– Они хотят сделать из тебя того, о ком сами говорят. Хотят, чтобы ты стала Милосердным.

Я подняла на Раве глаза. Кусок уже не лез в горло.

– Я? Милосердным? Что ты говоришь? Милосердного нет, но мы должны заставить людей поверить в то, что он есть.

Раве улыбнулся так, словно жалел меня.

– Ты не видишь дальше своего носа. Вот же – Милосердный. Лечит сломанные ноги прикосновением. Поднимает мёртвых ворожбой. Ходит среди нас, закутанный в чёрное. Ни одна проповедь не сообщит тебе о том, мужчина он или женщина. Порой верить в то, что твоё божество – красивая женщина, куда приятнее, чем в то, что ты молишься могучему воину.

Если бы я не была такой уставшей, я бы расхохоталась, а потом высказала бы ему всё, не стесняясь в выражениях. Но что-то в тоне Раве, в его позе и словах заставляло меня поверить ему.

– Пусть я буду Милосердной для себя и Лагре. Если тебя это успокоит, пусть. Так что, я теперь, что-то вроде боевого знамени? Меня нужно беречь и показывать нищим? Или я по-прежнему вольна заниматься ворожбой на могильниках?

Раве устало отмахнулся и взлохматил волосы.

– Решим утром. Пока достаточно того, что я вернул тебя, а ты меня простила.

– Я этого не говорила!

Но Раве не слушал. В шатёр принесли перегородку, спальное место, ещё одну лоханку с горячей водой и ворох каких-то тряпок. Я уставилась на всё это добро, вопросительно приподняв бровь.

– Теперь ты живёшь в моём шатре. Царь ясно дал понять, что нам нужна ты – ворожея мёртвых. Умывайся и меняй наряд, я пойду проведаю солдат.

Я не знала, чему больше удивляться: переезду, «ворожее мёртвых» или тому, что Раве лично