Ватрушка для Тимохи - Яна Тарьянова

Работы по восстановлению подачи электроэнергии возложили на Мохито – он знал все щитки и умел менять сгоревшие предохранители.

Зорьяну уже не хотелось разговаривать и строить домик под названием «мы», хватило кроличьего загона. Он начал целовать Веронику, притирался к ее бедру, поймал ладонь, переплетая пальцы и подгоняя пожатием. Вероника сначала щекоталась челкой, отвечала на поцелуи, а потом свернулась клубком, положила голову на живот Зорьяна и сладко заснула.

Это должно было радовать: ни один оборотень не заснет в постели другого, если не доверяет ему больше чем себе. Инстинкт заставит превратиться, принять форму, в которой легче отбить нападение. Вероника не превращалась, спала, раскинув длинные ноги, время от времени пихала Зорьяна локтем. Дышала ровно и улыбалась. Это было прекрасно. Но хотелось немножко другого.

Зорьян провел ночь в чуткой дреме. Первый раз встрепенулся от раскатов грома – принесло ночную грозу, второй – от удара в челюсть. Вероника переползла на подушку, попутно врезала ему макушкой по зубам, не открывая глаз, нащупала покрывало, завернулась и снова затихла. В четыре утра заорал будильник. Зевающая Вероника сначала сказала, что никуда не полетит, а потом отчитала Зорьяна за то, что тот еще не сделал кофе. Собирались, тихо переругиваясь – Вероника потеряла бюстгалтер и любимую авторучку.

Из подъезда выскочили в предрассветных сумерках. Зорьян взял курс на стоянку, к автомобилю, а Вероника свернула к загону, попрощаться с кроликом.

– Зорька! Сюда иди!

В шипении слышалась плохо скрываемая тревога. Зорьян вернулся к дому, проклиная всю ушастую живность сразу, и замер после остерегающего жеста Вероники. Загон был пуст. На глинистом пятачке земли, между загоном и лавочкой, виднелся четкий отпечаток медвежьей лапы.

– Вот это поворот… – растерянно пробормотал Зорьян.

Глава 10. Мохито

Перед грозой стало душно до одури, и он встал с кровати, позволяя остыть простыне, влажной от пота. Не спалось. А с чего бы спокойный сон был?

Началось всё перед Зажинками, когда он чуть не сорвался после прикосновения Вартуши. Она не сделала ничего непристойного: ладонь на запястье, открытый взгляд без пряток под ресницами, просьба выйти к алтарю Хлебодарной, чтобы положить в чашу печенье. А на него внезапно накатило желание навалиться, подмять под себя, удержать запястья, целовать четко очерченные губы, добиваться ответного прикосновения языка. Мохито извинился, поднялся к себе и долго смотрел в зеркало – напомнить себе, как он выглядит со стороны.

Нервы, самокопание и отсутствие регулярного обращения отзывались приступами злости. Он давно не становился на лапы: Шольту было не до выездов в лес, Йоша бегал во дворе, а самому куда-то ехать – лениво. Бродить между домами Мохито не решался – боялся напугать Вартушу и Тишу. Проблемы нарастали, как снежный ком, а потом он вляпался в Зажинки и взрыв.

В госпитале он устроил скандал, услышав отказ в пластической операции. Рухнула последняя надежда – ему давным-давно говорили, что коррекция будет возможна, когда выйдет обсидиановая крошка, но это оказалось неправдой. Он сорвался и попал в лапы лиса-психолога, который начал методично вытягивать на свет божий истинную подоплеку.

Стало еще хуже – о его проблеме доложили Светозару. Выписали успокоительное и рекомендовали отстранить от службы в случае конфликтов с сослуживцами. Конфликты случились немедленно: Светозара за совет съездить в столичный бордель хотелось придушить на месте, а волкам Гвидона, повадившимся бегать к Вартуше под окно – переломать лапы и завязать хвосты бантиком. Не то чтобы Мохито видел в них конкурентов. Просто так. Для острастки. Чтобы помнили волчье место.

Первой от него начала шарахаться Вартуша. Вероника храбрилась, Зорьян нервничал, но был готов убивать за свою половинку – это без труда читалось во взгляде. Мохито старался сдерживаться, дважды съедал по упаковке успокоительного препарата, но это не помогало. Он обустроил наблюдательный пункт: поставил табуретку возле подоконника и созерцал возню на детской площадке. Вартуша, не подозревавшая, что ее пожирают взглядом, смеялась, обнимала Тишу, каталась на качелях и гоняла уток от края до края ванной. Когда желание спуститься и заговорить становилось невыносимым, Мохито применял испытанный метод: отправлялся в ванную, включал свет и внимательно смотрел на свое отражение в зеркале. Это помогало лучше холодного душа.

Самоограничения аукнулись бессонницей. Мохито считал дни до дежурства, чтобы как-то отвлечься, вырваться из круга нервных срывов и бесконечной слежки – на службе проще, не надо думать, надо исполнять приказы. Круг разомкнула Вероника. Сначала нарисовала, скрыв его уродство и ни капли не польстив, чем заронила в душу странное зерно надежды: а, может быть, еще не все потеряно? А потом потащила на ярмарку.

Уже на покупке кролика Мохито показалось, что он провалился в какой-то другой мир – сказочный и беззаботный. Вартуша смеялась, хрустела малосольным огурцом, поправляла майку Тише, словно не замечая, что ребенка несут на руках, словно так и надо, словно они вместе вышли за покупками, и сейчас начнется спор о картошке или соленьях – брать или не брать, сколько? Водоворот иллюзий захлестнул с головой возле медового павильона. Требование Вероники выбрать что-то качественное было невыполнимо – Мохито худо-бедно разбирался в рыбе, спасибо детству в поселке, а над медом каждый раз зависал. То, что его и Вартушу объединили в пару, смутило до заикания. Он поискал помощи: посмотрел на Цветана, потом на Зорьяна, и даже на Гвидона – никто и ухом не повел. И заикание не помешало – продавец разливался соловьем, ориентируясь на кивки, прекрасно обходясь без ответов. К тому моменту, когда к прилавку добралась Вартуша, перед ними с Тишей уже громоздилась куча банок и упакованных в целлофан свертков: цукаты, пастила, сотовый мед и орехи. Мохито заметил, что Вартуша нервничает, решил: что-то случилось, но спросить ничего не смог. Продавец обрушил на них очередной водопад речей, где похвала товару перемешивалась со щедрыми комплиментами северной красоте. Вартуша заслушалась, оттаяла, получила завернутую сахарную розочку на исполнение желания, оставила попытки забрать Тишу и начала откладывать понравившиеся украшения для алтаря.

– Вероника сказала, что к Сретению уже установят купол, – объяснила она. – Я хочу сделать по правилам. Отметить и медовый, и ореховый день.

– Правильно-правильно, – подбодрил продавец. – А потом, после Преломления Хлеба, когда дождливая неделя настанет, не забудь грибную дань уплатить. Чтобы шляпка дом от бед укрывала, а ножка мужу стойкость придавала. И орешками его корми, без крепкого корешка семейное счастье увянет.

Вартуша ничего не ответила. Взвесила на ладони сахарный подосиновик, одарила Мохито странным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Как будто возня с орешками и корешками входила в ее жизненные планы. И когда домой шли, не обижалась, что Мохито до этого на нее рычал, выслушала извинения, сказала: «Бывает». Без затаенной обиды, тут же переключившись на