Большая книга ужасов – 56 (сборник) - Евгений Некрасов

– Бывает, – сказал Пороховницын. Человека с его кулаками мог бы обозвать козлом только самоубийца, поэтому лейтенант не принял папин рассказ близко к сердцу.

– Заставлял нас зубными щетками чистить пол в уборной. А теперь – «Сколько лет, сколько зим!» Расчувствовался… – папа сплюнул вслед уехавшему «жигуленку».

– И ты не хочешь ему говорить, что дом теперь твой?

Папа кивнул:

– Пусть думает, что я у тебя комнату снимаю. А то еще повадится в гости, светлое прошлое вспоминать.

– Это да, негодяи часто сентиментальны, – подтвердил Пороховницын и ради справедливости добавил: – Но дело свое он знает.

– Еще бы не знать. Его хлебом не корми, только дай кого-нибудь поморить, хоть тараканов. Мы его звали «папаша Мюллер».

– Что ли, фамилия у него Мельников? – не понял лейтенант.

– Нет, характер гестаповский[5].

Больше о морильщике не вспоминали. Я была уверена, что он ушел из нашей жизни если не навсегда, то по крайней мере до будущего лета. У него же гарантия на полгода.

Глава XII. Геройская гибель Варяга

Папа и лейтенант стали возиться с Дрюнькой. За вчерашний вечер у них появилась новая игра – в морского свина-диверсанта. Пороховницын выдумал, что дикие предки свина неделями плавали в открытом море, борясь с пятибалльным штормом. Причем наш свин, длинношерстный, происходит от варяжских боевых морских свинок. Вместе со своими хозяевами викингами они разбойничали в северных морях и задолго до Колумба открыли Америку.

Свину присвоили имя Варяг и стали торжественно купать его в тазу.

В разгар боевого крещения лейтенант взглянул на часы, встал и откозырял Дрюньке:

– Отбываю по месту прохождения службы. Продолжайте без меня!

– Есть продолжать без вас! – вытянулся брат.

Я поверить не могла, что Дрюнька так легко отпустил Пороховницына. Он может часами играть один, но если попадешься ему в лапы, вцепится клещом. Будет дуть ангельские губки, моргать полными слез голубыми глазками… И по кусочку, по «еще полчасика» займет все твое время. А с лейтенантом не капризничает. Или я чего-то не знаю о брате, или для того, чтобы он тебя слушался, нужно быть военным.

Папа играл с Дрюней, и я подумала, что сегодня он уже не поедет в город. Оказалось, ничего подобного, поедет, а просто морильщик велел не заходить в дом еще полтора часа.

О том, чтобы папа взял с собой единственного сына, я и заикаться не стала. Знаю, как они вчера съездили по делам. В первом же офисе, где нужно было взять уже готовую справку, засидевшийся в машине Дрюня устроил забег по коридору. На повороте вокруг японского фонтанчика, изображавшего скалу с водопадом, бегуна занесло… В общем, отломанную скалу они привезли домой вместе со счетом на пятнадцать тысяч. Я бы и пятнадцати рублей не дала за эту раскрашенную под камень пластмасску. Папа сказал, что ему вывернули руки: если не заплатит, справку не дадут. Вчера он побоялся платить, потому что в банке тоже был фонтан, и гораздо больше, чем в офисе.

Когда назначенные морильщиком полтора часа прошли, папа раскрыл все окна в доме, взял папку с документами и укатил, даже не подумав, с кем оставляет единственную дочь. Если бы пришлось выбирать между младшим братом и парализованным павианом, я бы с радостью взяла павиана. Главное, чтобы он был полностью парализованным. Хотя не исключаю, что и здоровый павиан при хорошем воспитании гораздо безопаснее шестилетнего мальчишки.

Дохлые тараканы валялись по всему полу; некоторые неподвижно сидели на стенах, еще цепляясь за жизнь. Я с мстительным удовольствием собрала всех пылесосом.

Странное у меня было состояние: вроде ничего не болело и голова осталась ясной, но при этом ощущалась некоторая пришибленность. Я думала, что это из-за тараканьей отравы. Все разъяснилось, когда я за уборкой добралась до комнаты лейтенанта и посмотрела на будильник: не было еще и восьми! Это ж во сколько приехал морильщик?! Вот дети природы, встают с петухами и сразу – пахать!

Дрюня мой клевал носом. Уложить его во внеурочное время – дело безнадежное, он не сдается, пока не заснет на ходу. Я посадила его рисовать, а сама прилегла на диван с книжкой. Расслабилась, дуреха! Забыла о рассказах Пороховницына, похожих на рекламу полигона. Забыла, как сама предупреждала лейтенанта, что не все можно говорить при ребенке.

Разбудил меня писк. В тазу с водой отчаянно боролся за жизнь отправленный в плавание Варяг. К спине у него были привязаны «магнитные мины» из пластилина. У меня на глазах свин повторил судьбу своего тезки крейсера: пошел ко дну и стал пускать пузыри.

Мокрый, с облипшей шерстью, он казался не больше мышонка. Я трясла крохотное тельце, чтобы из легких вылилась вода, и дула ему в нос. Бесполезно. Варяг уже начал остывать.

– Дрюня!!! – взревела я.

Брат не отзывался.

Я бросилась в прихожую. Так и есть! Дрюнины кроссовки испарились вместе с моими босоножками. В зеркале мелькала какая-то зеленая образина. Я знаю, что не красавица, но это…

Да, это была я. С изумрудными щеками, пятном на кончике носа и нарисованным цветочком на лбу.

Стиснув зубы, чтобы не разреветься, я босиком помчалась к обрыву.

Когда Дрюня будет писать десятитомник «Мои побеги из-под стражи», он посвятит отдельную главу способам задержать погоню. «Залогом успеха, – напишет этот рецидивист, – является создание таких условий, при которых погоня вообще не сможет выйти из дому». Каждый раз он изобретал что-нибудь новенькое: то моя шуба оказывалась на соседском балконе, то приклеенные сапоги отрывались от пола вместе с паркетом. Но сейчас братец перегнул палку. Я бы скорее простила ему поджог дома, чем то, что он сделал с моим лицом.

Дрюня жестоко просчитался. В городе я бы побоялась высунуть нос из дому, а здесь разукрашенная физиономия только подогрела меня. «Догнать и выдрать!» стало моим лозунгом. Пускай потом ругают.

Я пробежала по саду, заглядывая в крону каждого дерева, и остановилась на краю обрыва. Яхта на месте, наши с лейтенантом следы у лесенки не затоптаны. Обрыв тянулся на километры вправо и влево; раз Дрюня не спустился по лесенке, то можно не искать его у реки. Оставались лес и полигон и город.

Для начала я перевернула весь дом, кроме запертой мансарды. (Был случай, когда Дрюня изобразил побег, а сам спрятался в стенном шкафу и заснул.) Увы, на этот раз он удрал по-настоящему. На столе остался рисунок: что-то вроде поставленных стопкой кастрюль с приделанными снизу колесами. По торчащим во все стороны пушкам я поняла, что это пятибашенный танк. Над верхней кастрюлей возвышалась голова в красной бейсболке, повернутой козырьком назад. Росшая из спины рука держала у глаз головы бинокль.