Золото гетмана - Виталий Гладкий

Сотрудник Тайной канцелярии гвардии капитан Иван Иванович Ягужинский, сидевший напротив посла, чувствовал себя неловко. Его громадный парик и старомодное платье смотрелось в Париже совершенным анахронизмом. Капитан замечал на себе недоуменно-веселые взгляды парижан и злился на самого себя. Ему не раз приходилось бывать за границей с тайными поручениями государя, но так глупо опростоволоситься его угораздило впервые.

– …Должен вам сказать, милейший Иван Иванович, операцию с Войнаровским[108] в Гамбурге вы провели блестяще. Я искренне восхищен. С чем вас и поздравляю.

– Это был всего лишь малозначительный эпизод в моей службе, ваше сиятельство.

– Ну-ну, не скромничайте. Вас отметил сам Петр Алексеевич. Как вам это удалось?

– Чего проще, ваше сиятельство, – Ягужинский смущенно улыбнулся. – Видите ли, Войнаровский был не только охотником до высоких чинов и званий (Станислав Лещинский нарек его коронным воеводой королевства польского, а Карл дал ему чин полковника шведских войск), но также любил пожить на широкую ногу… – При этих словах Долгоруков, сам большой мот и сибарит, немного поскучнел. – Притом за чужой счет. В Гамбурге он был проездом – направлялся в Швецию, чтобы истребовать с короля Карла двести сорок тысяч талеров, занятых им у Мазепы. А еще он был большим почитателем слабого пола. В общем, как говорят французы, ищите женщину… И мы ее нашли. Притом весьма прелестную – вдовствующую графиню Кенигсмарк, мать принца Морица Саксонского и бывшую любовницу короля Августа. И подставили ее Войнаровскому. Он просто не мог отказаться от приглашения к ней на обед. Видимо, надеялся на продолжение отношений… После свидания с графиней мы его и сцапали в Гамбурге, на улице Магистратов. Не помог ему ни чужой паспорт, ни измененная внешность… – Капитан снова заулыбался. – Даже высокородные графини иногда бывают в стесненных денежных обстоятельствах. Впрочем, ее помощь обошлась казне относительно недорого.

– Что ж, любезный Иван Иванович, теперь пришел черед гетмана Филиппа Орлика? – Посол вопросительно посмотрел на Ягужинского.

Несмотря на большую разницу в статусе, Долгоруков относился к Ягужинскому как к ровне, потому что за спиной агента Тайной канцелярии высилась грозная фигура его брата, генерал-прокурора Сената. Даже намек на конфликт с капитаном гвардии может обернуться для князя большими неприятностями – брат Ивана Ивановича, бывший денщик государя Павел Иванович Ягужинский, был любимцем Петра Алексеевича и одним из ближайших его помощников.

– Именно так, ваше сиятельство. Я прибыл в Париж в связи с вашим донесением.

– Да-да, мои агенты-греки доложили, что Орлик покинул Салоники и направился в Париж. Не исключено, что он уже здесь. К сожалению, в его поимке я не смогу вам помочь. У меня под рукой нет надежных людей, которым я мог бы полностью доверять. И потом, в таком деле мое имя ни в коей мере не должно присутствовать.

– Не беспокойтесь, ваше сиятельство, это мои проблемы. Я приехал в Париж со своими помощниками. От ваших агентов мне нужен лишь адрес тайной резиденции Орлика.

– Помилуй бог, – улыбнулся посол, – какая резиденция? Орлик весьма стеснен в денежных средствах. Так что остановится он, скорее всего, в какой-нибудь дешевой затрапезной таверне. Надеюсь, вычислить его будет легко.

– Это обнадеживает.

– К сожалению, я все же обязан вас огорчить. На вашем месте я бы не питал особых надежд на удачный исход вашего предприятия, любезный Иван Иванович.

– Почему?

– Видите ли, несмотря на дружеские отношения, установившиеся в последнее время между Россией и Францией, некоторые французские вельможи весьма благосклонны к Орлику. Боюсь, что они воспрепятствуют его выдаче России. Особенно благоволит к Орлику бывший епископ Фрежюса – де Флери. В 1715 году, в связи с пошатнувшимся здоровьем, он попросил о другом назначении и получил аббатство де Турню. И вскоре стал воспитателем будущего короля Людовика XV. Он приложил много усилий, чтобы добиться расположения своего августейшего воспитанника, который очень к нему привязан. Де Флери спит и видит себя в кардинальской шпаке. И думаю, он скоро ее получит. Так что сами понимаете, насколько влиятелен этот человек.

– Это небольшая помеха. Я предполагал нечто подобное. Мы увезем Орлика тайно. В Тулоне нас будет ждать российское судно. В его трюме есть тайник.

– Вы чертовски предусмотрительны! – восхитился Долгоруков. – Вам бы стоило попробовать себя на дипломатическом поприще. Я так понимаю, что кроме французского, вы владеете и другими иноземными языками?

– Да, ваша светлость, владею. Немецким, польским, свободно читаю латынь, немного знаю древнегреческий…

– Тогда вам и карты в руки!

– Если будет на то воля государя… – скромно ответил Ягужинский. – Я всего лишь верный слуга его императорского величества.

«А ты, братец, отменный фарисей, – подумал князь. – Что ж, еврейская порода дает о себе знать… Нужно держать с ним ухо востро».

«Сибарит… – тем временем насмешливо думал Ягужинский. – Вишь как вырядился – что твой павлин. Живет в Париже – и не тужит. А тут бегаешь по Европе, как пес, с высунутым языком. Предателей расплодилось, словно летом зеленых мух на навозной куче. Роями летают. Попробуй, вылови всех…»

– Как вы относитесь к музыке? – спросил посол, чтобы сменить тему разговора.

Практически все, что касалось поимки Орлика, было оговорено, а до обеда – стол накрывали в соседнем помещении – еще оставалось добрых полчаса, и это время нужно было как-то скоротать.

Ягужинский насторожился и невольно помрачнел. В голосе князя ему послышалась издевка.

Иван Иванович терпеть не мог, когда кто-нибудь, пусть и невзначай, без задней мысли, напоминал ему о том, что он сын органиста лютеранской церкви, выходец из низов общества. Чаще всего такой неосмотрительный человек становился его личным врагом. В лучшем случае Иван Иванович старался избегать с ним встреч, а если выпадала возможность насолить, Ягужинский никогда ее не упускал.

Дело в том, что Ивана Ивановича тут же начинали посещать воспоминания о своем полуголодном детстве, когда он был свинопасом. И о том, как его выпороли, когда волк задрал свинью, да так, что после этой экзекуции он полмесяца провалялся в беспамятстве, едва не помер.

Капитан обладал очень развитым воображением…

– Положительно, – сухо ответил агент Тайной канцелярии.

– Ах, милейший Иван Иванович, как вам повезло! – возбужденно воскликнул князь, не заметив, как изменилось настроение его гостя. – Вам будут завидовать в Петербурге! У вас есть возможность послушать игру на клавесине великого Франсуа Куперена, композитора и музыканта. Завтра он будет давать концерт в театре Пале-Рояль. Это недалеко отсюда, на рю де Валуа. Нет, нет, насчет контрамарки не беспокойтесь! Я составлю вам протекцию. Творчество маэстро Куперена – вершина французского клавесинного искусства. Его музыка отличается мелодической изобретательностью, грациозностью, отточенностью деталей…

Пока князь Долгорукий и гвардии капитан Ягужинский проводили время за светской беседой, на одной из грязных улочек Парижа в питейном заведении под названием «Таверна лучников» происходили не менее важные события. Просторное помещение полнилось народом. Клиенты таверны сидели за длинными деревянными столами (достаточно чистыми, наверное, их скоблили каждый день) и наливались дрянным виноградным вином. Испарения от человеческих тел, запахи кухни, не претендующей на французский изыск, а также прокисшего вина и клубы табачного дыма создавали неповторимую атмосферу парижского шалмана, не раз и не два описанного романтиками от литературы.

Если что и было в таверне романтического, так это огромный камин в конце зала (в котором на угольях зажаривались каплуны, нанизанные на вертел), развешанные по стенам луки и арбалеты разнообразных конструкций, а также принадлежности для стрельбы – арбалетные болты в футлярах и стрелы в колчанах. Мужчина в костюме матроса, сидевший неподалеку от камина, не без удивления отметил, что хозяин таверны был большим знатоком этого вида метательного оружия. Его коллекции могла бы позавидовать даже императорская Кунсткамера, что в Петербурге.

Это был служивый Тайной канцелярии Коростылев в звании армейского майора, помощник Ягужинского. Он не обучался никаким иноземным языкам, мало того, почти не разумел грамоту, но нюх у него на преступников был поистине собачий. Однако самое интересное заключалось в том, что незнание чужих языков вовсе не мешало Коростылеву чувствовать себя за границей как дома. А когда он весьма искусно притворялся глухонемым, то и вовсе сходил за своего.

Майор был верным соратником бригадира Александра Ивановича Румянцева, который обычно выполнял секретные поручения Петра Алексеевича; совсем недавно они инспектировали хозяйство гетмана Скоропадского, и у Коростылева даже появился малороссийский акцент. Но Румянцев в настоящее время находился в персидском походе вместе с государем, и пришлось Коростылеву поступить под начало гвардии капитана Ягужинского – зная его цепкость и невероятную выносливость, Иван Иванович настоял, чтобы майора определили ему в помощники.