Звонок из Мемфиса - Андрей Михайлович Коротаев

должности с переходом на почетную пенсию вдали от привычных забот и научных страстей.

– Эстом. Это ты?

– Я, я. Дружище! Ну как, отмечали вчера? Ха-ха! А меня не позвали?

– Тебя звали, так ты не пришел…

– Да знаю я ваши юбилеи – одни попойки. Кондратьев‐то жив?

– Пока не в курсе.

– Так, ладно, приходи в себя. Сообщаю: первый будет у вас через десять дней.

– Кто – первый? Ты, Скуратов, Волгин?

– Первый у нас один.

– У вас-то один, а у меня хренова туча.

– Волгин будет!

В глазах Никольского потемнело.

– Зачем? Мы же ничего такого не сделали… Он вообще знает о нашем существовании? Или ты донес?

– Не я – Счетная палата. Ваш Пророк съел сто миллиардов. Народ хочет посмотреть, так сказать, глазами президента на чудо XXIII века. Приходи в себя, потом перезвони. А то я запах перегара не переношу – Эстом засмеялся. Телефон замолчал, Дмитрий Анатольевич побежал. Во‐первых, он хотел убежать от самой новости. Во‐вторых, ему не терпелось передать ее кому-то другому – снять с себя тяжесть ответственности.

Никольский упал совсем рядом с главным корпусом. Заботливые сотрудники подняли его и положили на скамейку.

– Несите меня к Кондратьеву.

Образовавшаяся толпа, довольная своей востребованностью, кто за ногу, кто за руку, кто поддерживая голову, внесли ученого секретаря в приемную ректора. Гефсимания Алоизовна, как и большинство сотрудников Сколтеха, спала на рабочем месте. Она испугалась внезапному появлению множества людей, пришедших к ней с вопросом, что делать с телом, найденным после торжеств в парке.

– Это еще что такое? – не зная, как реагировать, закричала она.

– Это я, – слабо ответил Никольский и замахал руками на толпу. – Теперь все. Спасибо, не порвали на кусочки.

– Мы же старались, помогали… – обиделся кто-то.

– Если бы помогали, то лучше бы в морг несли. Все брысь!

Кабинет опустел. Профессор с трудом принял вертикальное положение.

– Гефа, как там шеф? Жив?

Гефсимания Алоизовна включила селектор на громкую связь. Из динамика раздался храп.

– Жив!

Никольский, шатаясь прошел в кабинет. Ректор спал, распластавшись на широком кресле в неудобной позе. Сброшенный ботинок в одиночестве валялся на полу. «Второй остался у барабана», – вспомнил сон профессор.

– Петя, вставай!

Дмитрий Анатольевич растолкал академика. Тот сел и, облизав губы, проговорил:

– Воды.

– Гефа, воды! – крикнул Никольский.

Секретарь принесла бутылку, отпила из нее. Кондратьев с Никольским быстро допили бутылку. Петр Петрович осмотрелся.

– Что? Что вы смотрите на меня, как бараны? Первый раз увидели?

– Петя! К нам едет президент.

Академик наигранно завалился на бок.

– Говори… – застонал он.

– Звонил комитет по науке. Сказал, у нас десять дней. Император хочет знать, почему Пророк съел сто миллиардов рублей.

– Что за дурацкий вопрос. Он просто ест.

Работа с суперкомпьютером шла нелегко. Академик придерживался позиции – Пи деньги ел. Или пил – выпивал за счет заведения! Французы называют деньги – «жидкостью». Но как объяснить это высокопоставленным лицам?

Звонку Богли в Сколтех предшествовал разговор Эстома с президентом, в котором чиновник решил заранее продемонстрировать свои знания и участие в проекте «Кольцо», проспанное им в зимовьях Индии.

– Товарищ президент, предлагаю поехать посмотреть, что за чудо-юдо компьютер сделал Кондратьев. Как-никак, круглая дата: сто миллиардов рублей с момента начала работ.

– И то верно, – отвечал Волгин. – Я много раз слышал об этом устройстве, но, честно говоря, думал, его не существует. Мне говорили, вы учились у Кондратьева?

– Да, он был моим научным руководителем.

– Надеюсь, вы были талантливым студентом?

– Все студенты в нашей Империи талантливы, – ловко увернулся от вопроса Богли.

– Это верно, я, признаться, учился спустя рукава… – вздохнул президент.

– Вам это позволительно.

– Вы так думаете? Хотя действительно: в моем положении вспоминать былые хулиганства не стоит.

Волгин перестал расстраиваться по поводу студенческих оценок – в отличие от Богли, он был не злопамятен.

Никольский не достиг бы высокого положения, если бы не умел входить в обстоятельства сильных мира сего. Он без особых возражений взял на себя заботы по подготовке высокого визита. Ученый совет постановил, что для наглядности прогресса Пи выставят перед делегацией в виде русского старца протопопа Аввакума, символизируя преемственность национальной идеи – от Руси XVII века до СССР XXIII. Ведь куда интереснее увидеть компьютер гуманоидом, чем мигающим лампочками железом. Между строк читалось желание Кондратьева указать конкретное лицо, растратившее деньги. Голографический макет, созданный старшим научным сотрудником Игорем Челюскиным, явился на академический совет худым взлохмаченным старцем. На нем был холщовый балахон и лапти. В руках он держал суковатую палку. На левой ноге изысканно смотрелся смятый в гармошку чулок.

– М‐да, – вздохнул Кондратьев. – Ну и видок у прогресса! Что за гольф на конечности?

– Баг. Уберу, – извинился Челюскин.

Старец ходил по кругу:

– Мала ли беда, содомская сия скверна, во святилище сием содеяна?

– О чем ваш компьютерный образ, так сказать, туманно выражается? – спросил Никольский.

– Исправим. Перестарался. Завтра будет как новый, – пообещал Чел, задумавшись, как это сделать.

Кондратьев убавил громкость звука ругающегося Аввакума.

– Ну, какие будут предложения? Башковитые, высказывайте.

Любомудры молчали.

– Значит, спросим у Старца.

Аввакум посмотрел на Кондратьева. Тот включил звук.

– Отче Аввакум! Как бы нам с вами встретить президента СССР?

– Бесчестие сие и вечный позор не точию вам, мудрыя, но всему государству будет, – ответил Пи.

– Похоже, пророчество сбудется… – Кондратьев выключил звук. – Но, может, это будет интересно. Главное, ведь что? – Кондратьев посмотрел на Никольского.

– Что?

– Что я здесь абсолютно ни при чем.

Ученый секретарь поджал губы и строго оглядел озадаченного Чела.

Решили оставить все как есть: любой вариант представлялся сомнительным. По плану совета Старцу предлагалось отвечать на вопросы от руководства и сопровождающих лиц. В день визита огромное, распластанное, замаскированное под лес здание вычислительного центра Сколтеха внутренне преобразилось: у входа были вывешены разноцветные шарики и установлен транспарант «Слава Советской науке!». Три ветряных мельницы в русском стиле имитировали выработку электричества из энергии ветра. Лопасти мельницы крутились и в безветрие, оживляя пейзаж. Студентов и абитуриентов разогнали по домам. В десять утра Кондратьев с коллегами появился в главной зале квантового компьютера для проверки готовности. До прибытия высокого лица оставалось тридцать минут. Сеть подземных станций Империи Добра выстраивала квантовые цепочки кубитов, производя расчеты. Индикаторы красочно помигивали, производя впечатление на любого входившего в зал.

– Ну, подавайте сюда Старца! – скомандовал Петр Петрович.

– Есть! – ответил ответственный за Аввакума Чел. – Старца в матрицу. Сейчас подойдет.

– Кто? – спросил Кондратьев.

– Старец. Мы тестировали. Он ходил с палкой минут десять назад. Уже не ругался. Я с ним поговорил, настроил на позитив. Только он все Никона поминал. Спрашивал, за сколько Русь святую грекам продали…