Общая психопатология - Карл Ясперс

Обобщая, мы можем сказать, что все мысли больной группируются вокруг одной центральной идеи, которая помимо ее воли постоянно возвращается в ее сознание (навязчивое мышление); истинность этой идеи навязывается больной в противоположность ее убежденности в обратном (навязчивая убежденность).

Навязчивая убежденность феноменологически отличается от бредовых идей, сверхценных идей и нормального сомнения. При бредовых идеях существует полная и осознанная уверенность не только в значимости. но и в абсолютной истинности соответствующих суждений — тогда как в случае навязчивой убежденности осознанная абсолютная уверенность такого рода отсутствует. При сверхценных идеях существует сильная вера, которая только и имеет значение; с точки зрения самой личности ее психическая жизнь остается нормальной и нетронутой — тогда как при наличии навязчивой убежденности личность сама воспринимает ее как нечто болезненное. Наконец, при обычном сомнении продуманное взвешивание всех «за» и «против» приводит к неуверенности, переживаемой как психологически целостное мнение о ситуации, — тогда как при навязчивой убежденности чувство уверенности в чем-то одном сопровождается знанием о чем-то прямо противоположном. В качестве аналогии можно привести «спор» полей зрения в стереоскопе (Фридман [Friedmann]). Существует постоянный антагонизм между осознанием истинности и осознанием ложности. Каждое из них тянет в свою сторону. но ни одно не способно взять верх полностью и окончательно. Что касается нормального сомнения, то здесь вообще нет этого переживания истинного и ложного; с точки зрения самого субъекта есть только единый акт суждения, в котором устанавливается отсутствие полной ясности относительно предмета суждения.

3. Навязчивые побуждения и навязчивое поведение. Когда человек испытывает влечение, реализация которого может иметь сколько-нибудь существенные последствия, не исключено возникновение конфликта мотивов. Решение может приниматься двояко: либо с чувством самоутверждения и осознанием свободы, либо с чувством поражения и осознанием необходимости подчиниться. Это нормальное, всеобщее явление. Но во втором случае может возникнуть также дополнительное сознание какого-то чуждого побуждения, которое исходит как бы не из самой личности, противоречит ее природе, явно лишено смысла, недоступно пониманию. Если за этим следует какое-то действие, то мы говорим о навязчиво.^ поведении. Если же влечение подавляется и, таким образом, не получает выхода на поведенческий уровень, мы говорим о навязчивом влечении. Часто лица, переживающие явления данного рода, позволяют себе следовать относительно безобидным навязчивым влечениям (например, передвигают стулья, божатся и т. д.), но успешно сопротивляются побуждениям преступного или катастрофического характера — таким, как желание убить ребенка или покончить с собой (например, бросившись вниз с большой высоты).

Навязчивые влечения можно отчасти понять как вторичное навязчивое поведение, имеющее свой источник в других навязчивых явлениях; например, человек, испытывающий навязчивую уверенность, будто он дал какое-то невыполнимое обещание, может потребовать письменной справки, что ничего такого на самом деле не было. Такое вторичное поведение включает в себя множество защитных действий, имеющих в своей основе другие навязчивые явления (к ним относится, например, навязчивое влечение умываться, обусловленное страхом перед заразой). Поведение превращается в настоящий ритуал, призванный защитить от несчастья, — в разновидность магии против другой магии. Процесс выполнения требований этого ритуала становится все более и более мучительным, поскольку никогда не приносит полного удовлетворения. Действия выверяются до мельчайших подробностей, любые отклонения исключаются, в реализацию процесса вовлекаются все душевные силы. Любая возможность ошибки порождает сомнение относительно эффективности ритуала и усиливает потребность в новых действиях, призванных укрепить уверенность; поскольку и это не рассеивает сомнений, весь ритуал должен быть повторен с самого начала. Таким образом, окончательный результат в виде успешного завершения целостного поведенческого цикла оказывается недостижимым. Когда человек поддается навязчивым влечениям, он, как и в случае импульсивных действий, испытывает живейшее чувство облегчения. Но если человек сопротивляется им, возникают тяжелые приступы страха или другие симптомы (такие, как разрядка через движение). Чтобы освободиться от страха, больной должен еще раз осуществить бессмысленный ритуал, состоящий из серии безобидных действий. Опасение вновь испытать страх служит достаточным поводом для того, чтобы в очередной раз вызвать его; в этом порочном кругу феномен, о котором идет речь, самовозбуждаясь, продолжает свое неуклонное развитие.

4. Фобии. Больные охвачены непреодолимым ужасом перед самыми что ни на есть естественными ситуациями и действиями; в качестве примеров приведем страх закрытых помещений и страх перед пересечением открытых пространств (агорафобию). Этот феномен описывается следующим образом:

Больные испытывают необычайную тревогу, по-настоящему смертельный страх, если им предстоит пересечь открытое пространство, оказаться на пустынной улице, или перед высотными зданиями, или в иных аналогичных обстоятельствах. Они ощущают давление в груди, усиленное сердцебиение, дрожь, подступающий к голове жар, потливость, у них возникает чувство прикованности к земле, парализующей слабости в конечностях, страх перед падением.

Раздел 2

Мгновенное целое: состояние сознания

В данном разделе, впервые на протяжении нашего феноменологического исследования переживаний, мы затрагиваем идею целостности, а именно — такой тип целостности, который проявляется в непосредственном, мгновенном переживании общего состояния собственной души.

Феномены возникают не по отдельности; причины, обусловливающие возникновение единичных феноменов, редки. Отдельные феномены порождаются общим состоянием сознания. В наших описаниях единичные феномены выделены и отчасти сгруппированы; это сделано потому. что только через такую четкую дифференциацию можно прийти к хорошо структурированным (и посему плодотворным) воззрениям на целое. Но сама по себе эта дифференциация неполна.

Говоря об отдельных феноменологических данностях, мы придерживались допущения, согласно которому общее состояние психической жизни, в рамках которой выявляются эти данности, остается неизменным; мы называем это состояние рассудительностью (Besonnenheit), нормальной ясностью сознания. Но в действительности общее состояние психической жизни характеризуется исключительной вариабельностью; феноменологические элементы ни в коем случае не остаются одними и теми же, но меняют свою суть в зависимости от того, что представляют собой все остальные элементы и что может представлять собой общее состояние психики в каждый данный момент. Таким образом. мы видим, что анализ отдельного случая не может состоять в простом расчленении ситуации на отдельные элементы; он должен постоянно соотноситься с психическим состоянием как некоей целостностью. Все в психической жизни находится во взаимной связи; каждый отдельный элемент окрашен в цвета соответствующего психического состояния и контекста. Традиционно этот фундаментальный факт подчеркивается дифференциацией содержания сознания (в широком смысле к содержанию сознания относятся все до сих пор описанные элементы) и деятельности сознания. В условиях ясного сознания любой отдельный элемент (восприятие, представление или чувство) — это нечто совершенно иное, чем тот же элемент в условиях помраченного сознания. Чем сильнее состояние сознания отличается по своим признакам от того. к которому мы привыкли, тем труднее понять это состояние в целом, равно как и отдельные составляющие его феномены. Психическая жизнь, протекающая в условиях крайне помраченного сознания, вообще говоря, недоступна (или почти недоступна) феноменологическому исследованию.

Следовательно, очень важно уметь оценить все субъективные феномены с точки зрения того, происходят ли они в состоянии ясного или помраченного сознания. Галлюцинации, псевдогаллюцинации, бредовые переживания и бредовые идеи, имеющие место в условиях ясного сознания, не могут считаться частичными симптомами какого-то преходящего изменения сознания; их следует рассматривать как симптомы значительно более глубинных процессов внутри психической жизни. О галлюцинациях и настоящих бредовых идеях вообще можно говорить только при наличии ясного сознания.

Существует множество измененных состояний сознания (таких, например. как сны и сновидения), которые не выходят за рамки нормы и присущи всем людям, другие состояния зависят от определенных условий. С целью визуализации психотических состояний мы прибегаем к сравнения. с нашими собственными переживаниями (связанными со сновидениями, состоянием засыпания, состоянием усталости); некоторые психиатры подвергают себя интоксикации (мескалином, гашишем и т. п.), тем самым переживая непосредственную модель психотического опыта, возможно, родственного тому, который соответствует состоянию некоторых душевнобольных.