Тот Город (СИ) - Кромер Ольга

– Скажите-ка мне, милейшая Ольга Станиславовна, для чего вы отправились в овощной подвал? Сводить с жизнью счёты?

– Меня послали, – ответила Ося, пожав плечами. От движения банки у неё на спине стукнулись друг о друга, зазвенели, врач прижал их сильной рукой, велел:

– Лежите смирно и не изображайте дурочку. Послали её. Предположим, заметьте, я говорю, предположим, вы не нашли, с кем поменяться, вы что, не могли попросить у кого-нибудь одежду потеплей? У вас что, совсем здесь нет друзей-приятелей?

– Почему кто-то другой должен мёрзнуть вместо меня? – с вызовом спросила Ося.

Толстяк вздохнул, помолчал, потом приказал:

– Слушайте внимательно, я буду учить вас лагерной жизни. Повторяться не буду, так что запоминайте сразу. Правило первое: в лагере не выжить в одиночку. И не кривите свои прелестные губки, это железное правило, из которого на моей памяти, а она у меня долгая, не было исключений. Вы должны найти себе друзей и держаться вместе. К несчастью для всех, но к счастью для вас, на данном этапе времени сделать это нетрудно. Так много интересных, интеллигентных и порядочных женщин, как в лагерях, вы вряд ли найдёте нынче по ту сторону проволоки.

– Вы думаете, – спросила Ося, – что подружиться можно с любым образованным и порядочным человеком?

– Да, милая барышня, именно так я думаю. Выбирать вам не приходится. Если женщина умна и порядочна, этого достаточно, чтобы держаться вместе, даже если вы не будете поверять друг другу все свои женские тайны и разочарования.

– У меня нет никаких женских тайн и разочарований, – невольно улыбнувшись, сказала Ося.

– Тем более. Правило второе. Не надо никому ничего доказывать. Тех, кто всё понимает, нет нужды убеждать; тех, кто не понимает, всё равно не убедишь. Так что пользуйтесь любой возможностью облегчить свою жизнь, активно ищите такие возможности, не стесняйтесь их искать. Но!

Он поднял толстый короткий палец, смешно покачал им в воздухе.

– Правило третье. Берегите свою душу. Не опускайтесь. Никогда ничего не просите. Требуйте, настаивайте, пользуйтесь, если возможно, но не выпрашивайте. Не унижайтесь. Человек способен выдержать многое, если он душевно здоров. Никакая пайка не стоит душевного надлома. Но и пустая гордость не стоит дополнительной пайки, дополнительной возможности провести день в тепле. Смотри правило второе.

Он приоткрыл одеяло, посмотрел на Осину спину, сказал жалостливо: «Ещё чуть-чуть», – и продолжил прежним назидательным тоном:

– Правило четвёртое. Берегите своё тело. Чтобы этого вашего подвального безумия вы мне больше не повторяли. Используйте любую возможность облегчить своё существование. Вы же художник, постарайтесь остаться в КВЧ.

– Чтобы кого-то другого вместо меня послали на лесоповал?

Толстяк воздел вверх руки, словно собрался молиться, потом опустил и заговорил снова:

– Если вам присылают посылки, главный упор не на вкусное, а на полезное. Если вас всё-таки пошлют в лагерь, в лагерях возле забора всегда растёт крапива, постоянно пейте крапивный отвар. Если пошлют работать в лес, нарвите молодой хвои, пейте хвойный отвар. Очень горько, но очень полезно. Если пошлют осушать болота, нарвите багульника – он полезен при кашле. Сабельник помогает от поносов, а горец останавливает кровотечения. Если пошлют на сельхозпункт, используйте любую возможность есть овощи. Даже кожура – свекольная, морковная – очень полезна.

– Я не знаю, как выглядит багульник. Тем более – сабельник, – усмехнулась Ося.

– Я вам покажу, – сказал врач. – Теперь последнее, пятое, печальное правило. Вы молодая интересная женщина. Хотите избежать насилия – заведите себе покровителя.

– Вас? – спросила Ося.

– Нет, не меня, – без обиды ответил он. – Я уже слишком стар для того, чтобы покровительствовать молодым интересным женщинам. Хотя в прежние времена, будьте уверены, я бы с удовольствием за вами приударил. В вас есть изюминка. Не хотите искать – не ищите, но если человек, обладающий определённой властью и физически вам не противный, предложит вам – не отказывайтесь. Так вам будет намного проще выжить.

– Зачем? – спросила Ося.

Он не ответил, откинул одеяло, ловко и без боли снял банки, деликатно отвернулся, пока Ося одевалась, потом сел на топчан, взял Осину ладонь в свои мягкие, пухлые руки и сказал тихо, почти шёпотом:

– Ольга Станиславовна, милая, у вас сейчас единственная задача – сберечь себя. Почти любой ценой, и я говорю «почти» только для того, чтобы вам было легче это принять. Голубушка моя, вы ещё молоды, у вас есть шанс пережить это безумие, и вот когда закончатся все эти индустриализации, коллективизации и прочие акции, когда на развалинах, что останутся к тому времени от этой страны, вырастет новое поколение, кто-то же должен будет научить его порядочности и терпимости, воспитать в нём собственное достоинство и уважение к другому. Кто же, если не вы и не такие, как вы? Такие, как я, к сожалению, не доживут.

– Вы думаете, это продлится так долго? – так же шёпотом спросила Ося.

– Не знаю, – печально сказал он. – Боюсь, что да. Боюсь, что этот костёр потушить нельзя, он должен выгореть сам собой.

– Кто его разжёг? – быстро спросила Ося. – И почему?

Толстяк отпустил Осину руку, подошёл к полуоткрытой двери, осторожно выглянул в коридор, потом вернулся, снова сел рядом с Осей, сказал задумчиво:

– Экие вы вопросы задаёте, экзистенциальные. Кто разжёг – понятно. Все те, кому казалось, что жизнь их обделила: кого-то – богатством, кого-то – властью, кого-то – уважением или признанием. Почему разожгли – тоже понятно. Чтобы получить то, чего им, как они думают, недодали. Непонятно только, по инерции костёр разгорелся так сильно или кто-то его сознательно раздувает. Я склонен думать, что раздувают, и, предупреждая ваш вопрос «зачем?», скажу, что от костра дым идёт, и дым этот многим глаза застилает, мешает разглядеть, что не вышло им в жизни никакого равенства и никакого братства: кто был ничем, большей частью ничем и остался.

– Вы не верите во всеобщее равенство?

– Ну почему же не верю – верю. Но я старой школы ученик и выученик, я серьёзно отношусь к словам. Если сказано всеобщее – оно и должно быть всеобщее. Абсолютно для всех: нынешних, бывших и будущих, белой кости, чёрной кости, красной крови, голубой крови, узкоглазых, круглоглазых, курносых, длинноносых – для всех.

– И для врагов народа?

– Враги бывают у государства. У народа врагов не бывает, по определению быть не может. Мы с вами объявлены врагами народа, но мы ведь тоже народ, верно? Вот сидит тут на пересылке тысяч десять человек, и добрая половина объявлена врагами народа. А по всей стране? По всем тюрьмам, да лагерям, да пересылкам? Тысячи, сотни тысяч, скоро уже на миллионы счёт пойдёт. Что же это за народ такой, у которого столько врагов? Или мы не народа враги, а определённой его части? Той, что греется у костра и гасить его не хочет?

Он встал, глянул на часы, сказал виновато:

– Разболтался я, как всегда, а вам уж спать пора. Завтра приказано отослать вас в КВЧ плакаты рисовать. Начальник вашей персоной сильно заинтересовался, говорят, вы с Маяковским работали?

– С Маяковским? – изумилась Ося.

– Есть такой слух, – улыбнулся он, – вы уж его не опровергайте.

– Я никогда не… – начала Ося и вдруг засмеялась, как не смеялась уже давно, наверное, с того самого дня, когда арестовали Яника. Он подхватил с готовностью, а отсмеявшись, попросил:

– Ну, поведайте, в чём фокус.

Ещё в поезде, рассказывая Наташе о своей работе, Ося упомянула про Яникин заказ, который она доделывала в Детгизе, – иллюстрации к новому изданию «Что такое хорошо и что такое плохо». Наташа пришла в восторг, и все Осины уверения, что это обычная рутинная работа художника-иллюстратора, не помогли, восторженной Наташе было приятнее думать, что её новая подруга работала с Маяковским. Не убедил даже неоспоримый факт, что Маяковский погиб пятью годами раньше. «С его книжкой – как будто с ним самим», – сказала Наташа.