Сын Красного корсара - Эмилио Сальгари

Ложный граф вышел вслед за управляющим, а солдат остался сторожить баска и фламандца.

Пройдя несколько коридоров, имевших вместо окон узкие щели, потому что в колониях все губернаторские дворцы испанцев должны были превращаться в крепости в случае опасности, гасконец был введен в элегантнейшую гостиную с диванами и маленькими креслами, обитыми желтым шелком с рисунком из красных цветов, с богатейшими портьерами, задерживавшими много света.

Человек лет сорока, утонченный на вид, с бородой и усами, чуть тронутыми проседью, с черными, очень живыми глазами, утопающий в огромном накрахмаленном воротнике, модном в те времена, сидел за превосходным письменным столом из красного дерева, покрытым богатейшей скатертью из голубого шелка с вышитыми узорами и заваленным огромным количеством бумаг.

— О!.. Ваше превосходительство!.. Очень рад увидеть вас после стольких лет, — сказал гасконец, приближаясь со смело вытянутой рукой.

Губернатор Пуэбло-Вьехо не мог не подняться, пристально вглядываясь в авантюриста.

— Как!.. Вы не помните графа д’Алкала, сеньора д’Арамехо дей Мендоса и Аликанте и Бермехо де лос Анхелос? Мой отец был испанским грандом. Вы же маркиз де Маракайбо и де Сан-Доминго?

— Конечно! — сказал губернатор, рассматривавший с растущим удивлением смелого авантюриста.

— Тогда вы должны помнить обо мне, — сказал гасконец, в отчаянии поставивший на последнюю карту.

— Где же вы меня видели, сеньор граф?

— Во дворце вашей невестки, прекраснейшей маркизы де Монтелимар. Мы вместе пили шоколад, ваше превосходительство, возле игорного стола или в большом зале. Сейчас я уже не помню, потому что прошло так много лет.

— Возможно, — ответил губернатор. — Я в самом деле какое-то время жил во дворце моего покойного брата.

— А я это помню, словно все произошло только вчера, — продолжал гасконец. — В тот вечер еще был концерт в доме Монтелимаров. Ах!.. Что это был за вечер!..

— Вы, стало быть, знаете мою невестку?

— Маркизу Кармен де Монтелимар?! Это же жемчужина Больших Антильских островов!..

— И как же вы, сеньор граф, оказались под арестом?

— В течение двух месяцев я путешествую, направляясь в Панаму, где должен получить небольшое наследство в сто тысяч дублонов, оставленных мне герцогом де Барракесом, моим дядей по материнской линии.

— И вы называете это небольшим наследством?

— Ну… мелочь! — ответил фальшивый граф.

— А почему вы прервали свое путешествие и были арестованы ночным дозором?

— Скажу вам, ваше превосходительство, что по пути, всего в нескольких лигах от города, на меня набросилась толпа индейцев, перебивших половину моей свиты, лошадей и похитивших все огнестрельное оружие. Просто чудо, что я спас хотя бы шпагу, и мне удалось освободить двоих слуг. Других, бедных чертеняг, верно, уже сожрали.

— Эти индейцы становятся слишком дерзкими! — воскликнул маркиз. — Надо их хорошенько проучить, карамба!

— Вот и я о том же подумал, когда вошел в этот город пешком, как нищий, даже без аркебузы, — сказал гасконец.

— И что же вы намерены делать?

— Как можно быстрее добраться до Панамы, чтобы забрать эти несколько дублонов, — ответил гасконец.

— Вы уже приобрели новых лошадей и новые ружья?

— Нет, ваше превосходительство, и это меня очень тревожит. У меня осталось всего полсотни пиастров. Индейцы украли все мои чемоданы, а в них были две тысячи дублонов, которые я взял с собой на дорожные расходы.

Гасконец произнес эти слова так трогательно, что его превосходительство губернатор был потрясен.

— Сеньор граф, — сказал он, — благородные люди должны помогать друг другу. В моих конюшнях есть превосходные лошади настоящей андалусийской породы, на складах с избытком хватает аркебуз и пистолетов. Если хотите, возьмите взаймы. Когда прибудете в Панаму, отошлете животных назад.

— Что же я могу сделать для вас, ваше превосходительство? — спросил гасконец, казавшийся глубоко тронутым.

— Поприветствуете от моего имени вице-короля Панамы.

— Я сделаю гораздо больше, ваше превосходительство. Человек, унаследовавший сто тысяч дублонов наличными…

— Оставьте, сеньор граф. Ах!.. А ваше дело?

— Какое?

— Объясните мне, почему вас арестовали мои стражники?

Гасконец рассмеялся.

— Это было комичное приключение, ваше превосходительство, — сказал он. — Не зная города, я вместе со слугами вошел в какую-то таверну, желая проглотить что-нибудь и отдохнуть от пережитого. Хозяин, узнав уж не знаю каким образом про мое графское достоинство, потребовал, чтобы я заплатил за утку и жалкую бутылку мецкаля[53] целый дублон. Пустяк, конечно! Но я протестовал, этот мошенник настаивал на своем, даже напустил на меня всех своих поваров, вооруженных вертелами; тогда я выхватил шпагу и обратил их в бегство. Думаю, что любой дворянин поступил бы подобным образом.

— Если не еще хлеще, — рассмеялся маркиз. — Нанизал бы кого-нибудь из них.

— Да и я бы выпустил кому-нибудь потроха, если бы они не убежали, словно свора борзых.

— Ну, это к лучшему, что происшествие окончилось без кровопролития, граф. Так когда же вы хотите ехать?

— Если возможно, то хоть сейчас, — ответил гасконец, который боялся, и не без причины, что с минуты на минуту появится хозяин «Эль Моро» со своими адъютантами.

Губернатор хлопнул в ладоши, и тут же возник управляющий, а за ним двое черных слуг, несших на серебряных подносах чашки с шоколадом и бисквитным печеньем.

Маркиз о чем-то вполголоса переговорил со своим управляющим, потом обратился к гасконцу:

— Надеюсь, сеньор граф д’Алкала, что вы не откажетесь от чашки шоколада. Вы знаете, что мы здесь, в Америке, его очень любим.

— Я всегда его пью, когда открываю или закрываю глаза, — ответил гасконец и, взяв чашку, стал поспешно отхлебывать из нее.

— Ваше превосходительство, — продолжил он через несколько секунд, — вы позволите мне по возвращении навестить вас?

— Дом мой всегда открыт для благородных людей с того берега Атлантики, — любезно ответил губернатор, протягивая руку фальшивому графу.

Дон Баррехо с готовностью пожал ее, трижды глубоко поклонился, потом вышел из гостиной, отвесив, прежде чем переступить порог, еще три глубоких поклона.

Внизу его ожидал управляющий.

— Лошади и оружие готовы, сеньор граф, — сказал он.

— Порядочный человек ваш маркиз, — ответил ему дон Баррехо. — Когда я получу наследство, то не забуду ни его, ни вас. Конечно, сто тысяч дублонов — не такая уж большая сумма, но в конце концов — и не сто пиастров.

— Что вы говорите! Это же колоссальное состояние, сеньор граф.

— Ба! — продолжал гасконец. — Дядя мог бы мне оставить гораздо больше. Он же был племянником архиепископа Панамы, того, что умер шесть лет назад. Вот тот был богатейший человек. О!.. Ну да ладно!.. Сеньор управляющий, сделайте одолжение, сообщите моим людям, чтобы они пришли сюда.

— Я об этом позабочусь, — ответил добрый человек. — Ступайте во двор, сеньор граф, там, у дверей дворца, вы найдете готовых лошадей.

— Спасибо, сеньор управляющий; когда я получу свои сто тысяч дублонов, о вас не забуду.

Гасконец без особой спешки спустился по лестнице, хотя желание у него было одно: поскорее оказаться за бастионами, потому что он очень боялся появления проклятого трактирщика, который непоправимо испортил бы так хорошо начатое дело.

Перед дворцом двое негров удерживали превосходных темно-гнедых лошадей, длинногривых, низкорослых, что характерно для андалусийской расы, лучших лошадей среди выращенных в Испании: очень быстрых, выносливых и изумительно крепких.

Гасконец долго осматривал их, как человек, знающий толк в лошадях, потом довольно потер руки и сказал:

— Черт возьми!.. Отличные лошади у сеньора маркиза де Монтелимара!.. Когда я получу свои сто тысяч дублонов, попрошу его продать мне несколько кобылок. Так, всё на месте: сбруя крепкая, аркебузы привязаны к седлу, пистолеты в сумках. Его превосходительство господин губернатор очень любезен.

Разумеется, эти слова он произнес громким голосом, чтобы их услышали оба конюха, придерживавших лошадей и оба алебардщика, стоявших на часах у великолепного входа во дворец.

В этот момент появились Мендоса и фламандец, в сопровождении командира дозора, выглядевшего очень подавленным от совершенной им чудовищной ошибки.

— По коням, слуги мои, — сказал гасконец, вскакивая в седло как опытный наездник. — Предупреждаю вас, что я очень спешу, а поэтому скачка нам предстоит долгая.

Ошеломленные баск и фламандец застыли в неподвижности, глядя с величайшим изумлением на этого человека-дьявола.

Они полагали, что их переводят в тюрьму, куда менее удобную, чем та, что была в губернаторском дворце, а потом, по всей видимости, их поведут на виселицу. И вот они оказались перед двумя великолепными лошадьми, перед ружьями, прикрепленными к седлам.