Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

по голове приникшего к ней Прошихина. Митя немо и податливо опрокинулся на мешки, прижатые к ларю, съехал на пол. Бурдаков, понурив голову, молчал.

- Воды в рот набрал? – Ямин поднёс фонарь к его широкому татарскому лицу, высветил седые космы, спускавшиеся к бровям. – Дай погляжу на рыло твоё бесстыжее!

Илья не отвернулся.

- Совесть-то где растерял?

- Не до совести мне. Пашка, крестник твой, помирает. Молит: «Хлебушка дай!» А где я возьму?

- Ты бы опять у меня подмёл – не привыкать... а тут – колхозное.

- Теперь уж всё одно! – безнадёжно мотнул головой Илья. – Веди в Совет.

Ямин провёл ладонью перед глазами, сглотнул комок в горле, неловко выругался.

- Уматывай!

Илья с молчаливой благодарностью взглянул на него, вышел.

- Дружка-то забери! Мне и без его не скучно.

Бурдаков вернулся, подхватил под мышки приятеля и поволок на улицу.

- Утре зайди! Для крестника наскребу у себя пудик! – донеслось из мельницы.

Бросив в сугроб нечаянную ношу, Илья опять взбежал на приступок.

- Ты это нарочно? – ударив шапкой о пол, спросил он. – Испытываешь меня?

В корявых, оспенных щеках завязли мутные мучительные слёзы. Заглядывая Ямину в лицо, напряжённо ждал ответа. Доброта Гордея казалась невероятной и была тяжела, тяжелей пудовых яминских кулаков.

- Иди, иди... Зла на тебя не держу. Все мы люди, все человеки.

- А скирду у тебя... кто... подпалил, знаешь? Не знаешь? То-то.

Ямин подался назад. На лице его мелькнуло недоверие, потом недоумение, сменившееся крайней гадливостью. Сжав свой громадный кулак, замахнулся.

- Бей! – обрадованно закричал Илья. – Чтоб сразу насмерть... Один конец!

В тот страшный год Ямины были на грани нищеты. Всё распродав, Гордей собрался ехать на Алдан добывать золото. Умер второй парнишечка, годом старше Фешки. Ладно, Евтропий поддержал в лихую годину.

- Уйди с глаз моих, погань! – хрипло выдавил и рванул ворот давившей рубахи. Дышал гулко, часто, загнанно.

Утром, привезя на мельницу рожь, Дугин заглянул внутрь и ударился лбом о чьи-то холодные ноги. На перекладине висел Илья.

Он был разут и раздет. Тряпьё, вываленное в муке, лежало вокруг в беспорядке.

К неприятностям, которых и без того хватало, добавилась ещё и эта нелепая кончина.

Ямина забрали.

Глава 20

Его допрашивал весёлый пухлый следователь с черепом, выбритым до глянца. Лицо этого человека поражало странным несоответствием: внизу – улыбка, добрая, располагающая, быстрые, подвижные, неспокойные желваки, вверху ледяная неподвижность лба, нависшего над выпуклыми влажными глазами. Нос с задранным кончиком оттянут книзу, уши торчком. Улыбка утверждала, что он добр и верит людям. Но глаза были холодны, и где-то в глубине их прятались два острых жала.

Всё дело запутал Прошихин. По его словам, выходило, что был он лишь случайным свидетелем скандала. Ямин ударил Илью и, по- видимому, убил. Дугин подтвердил, что видел на мельнице следы борьбы: пятна крови, разбросанную одежду, рассыпанную муку. Но Ямин упорно отрицал свою вину, и весёлый следователь начинал скучать.

- Ну? – Всё ещё улыбался он. – Я жду.

- Жди. Время у тебя, вижу, есть. – Ямин не верил этой улыбке, неприязненно взбуривал на него.

- Не груби! Я всё записываю.

- Гумага стерпит.

- Ты зря упорствуешь! Тут и дураку ясно.

- Дураку ясно, а тебе – нет. Стало быть, не своё место занимаешь.

- Ты язык-то не распускай – прищемлю...

- Не пужай, пострашней видывал.

- А я ведь тебя засадить могу.

- Сади, ежели тебе за это деньги платят.

- Не только за это. Ну, пожалуй, хватит на сегодня. Писать умеешь?

- Не учён, – слукавил Гордей. Ему было неприятно прикасаться к бумаге, которую держал в руках этот опасный человек.

- Крест поставь, что с написанным согласен.

- Время придёт – добрые люди поставят. Пока не пришло.

- Не поставишь – не отпущу.

- Я и здесь посижу.

Гордей прислонился виском к холодной решётке. Мысленно перенёсся в Заярье.

- Как они там? Поди, всю ночь глаз не сомкнули... Эх, Сана, Сана!

-