Об этом не сообщалось… - Михаил Белоусов

На следующий день пленных на старой полуторке повезли в Купянск, в разведотдел армии. В числе сопровождавших был и переводчик. Стояли крепкие декабрьские морозы. Машина часто буксовала, останавливалась. И «пассажирам» для согревания приходилось «разминаться» вокруг неё. При одной из таких разминок унтерофицер и предложил переводчику помочь им бежать. А ещё лучше, бежать с ними вместе, обещая за это предоставить ему в «стране, где похоронен его отец» все блага жизни. Переводчик «согласился». И на лесной дороге во время очередной вынужденной остановки они бежали.

Через два дня беглецы были в Полтаве. Переводчиком здесь занялись абверовцы. Оказалось, что у них служит белогвардеец П.З. Самутин[13], хорошо знавший отца переводчика по эмиграции. Все показания бежавшего советского переводчика о себе и родных, естественно, были проверены самым тщательным образом, и ему, сыну нефтепромышленника, предложили должность в «Абверкоманде-101». Он согласился. А через несколько дней мы получили первое донесение с подписью: «Овод».

С другим советским разведчиком – Платоном, Харитоном Карповичем Плаксюком, – читатель уже знаком. Ниже мы ещё вернемся к славным делам этого мужественного человека, беззаветного патриота.

Упоминаемый в донесении Овода Петр – лесник, помощник Платона по работе на советскую военную контрразведку. У него хранилась рация, и он отвечал за связь с партизанами.

Здесь следует заметить, что Овода, Платона и Петра подготовили для работы в сложных условиях в стане врага замечательпые чекисты особого отдела Юго-Западною фронта – М.П. Ткачев и Б.В. Дубровин. Оба они к началу вероломного нападения фашистской Германии на СССР уже имели более чем десятилетний опыт оперативной работы.

К сожалению, Ткачев весной 1942 г. был переведен на другую работу, а Дубровин после разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом в рядах Донского фронта ушел на новое направление.

Автору этой книги довелось работать вместе с Б.В. Дубровиным в особых отделах Юго-Западного и Сталинградского фронтов около двух лет. За это время нам приходилось участвовать и в боевых операциях войск на передовой и в тылу врага. И Борис Всеволодович всегда проявлял чекистское мужество и хладнокровие. Он был коммунистом, беспредельно преданным делу партии Ленина, человеком большою обаяния, ума и высокой культуры.

О Мише – одном из инструкторов «Зондеркоманды-204» – у нас, в управлении «Смерш» фронта, были очень скудные данные. В середине мая 1943 г. в тылы войск нашего фронта была заброшена разведывательно-диверсионная группа. Её руководитель – бывший военнослужащий Красной Армии Кожушко, явившись с повинной, показал, что сдаться советским властям сразу же после выброски ему посоветовал инструктор «Зондеркоманды-204» по имени Миша. За этим именем якобы скрывается советский офицер. Кожушко и другие участники его группы о Мише больше ничего не знали.

Вначале мы восприняли появление в поле нашего зрения Миши как возможную приманку абвера. Выяснить его личность было поручено товарищам за линией фронта. Но не успела сработать связь, как ещё одна группа абверовских агентов явилась с повинной, а её старший – Струев заявил, что такое задание получил от инструктора «Зондеркомапды-204» Миши. Он просил передать советским чекистам следующее: в прошлом – беспризорник, воспитывался на Харьковщине в детской коммуне имени Дзержинского, знал Макаренко. В действующей армии был лейтенантом. В плену оказался в первые дни войны, тяжело раненным. На службу в гитлеровскую разведку идти согласился в надежде, что как-нибудь сумеет при удобных обстоятельствах принести пользу Родине. И вот теперь он после тщательного изучения агентов поручает некоторым старшим «улетающих на Восток птичек» не выполнять там абверовских заданий, а являться с повинной. Он знает, что для него это очень опасно, но иначе жить не может. «Тебе, – заявил Миша Струеву, – первому приоткрываю завесу о себе. И делаю это потому, что ты уже восьмой старший, которому я даю такие поручения. И из семи предыдущих шесть групп не возвратились. Остались там. Но одна недавно вернулась. Видимо, промахнулся, попал на гада. Гитлеровцы, по-моему, взяли меня теперь на прицел. Но ничего, родных у меня нет. Плакать по мне некому. Была невеста, но и с ней разлучила война. Считаю, что свою короткую жизнь я прожил не зря. Предателем Родины не был. Так и скажи дома. Я, наверное, не доживу до встречи со своими. Большего о себе сказать мне нечего».

Большего об этом настоящем советском патриоте, к сожалению, тогда не удалось узнать и нам.

Овод, Платон, Петр, Миша были людьми, глубоко преданными нашему общему делу. Они ненавидели фашистов, и каждый в меру своих сил и возможностей старался нанести урон врагу, сознательно рискуя своей жизнью. Без таких самоотверженных людей была бы невозможна наша победа. Несгибаемый дух, глубокая ненависть к захватчикам, верность долгу перед Родиной практически сводили на нет все усилия разведывательной службы фашистской Германии. Ведь Великая Отечественная война была не просто военным противоборством. В первую очередь, это было бескомпромиссное, не на жизнь, а на смерть, столкновение противоположных общественно-политических систем, идеологий. Она явилась суровым экзаменом социалистической системы, на уничтожение которой международный империализм бросил огромные силы.

Сегодня на Западе пытаются фальсифицировать историю второй мировой войны. Нередко в печати появляются всякого рода домыслы, злобно искажающие решающий вклад советского народа в разгром фашистской Германии и милитаристской Японии. Порой в них слышится откровенная горечь по поводу того, что вторая мировая война, дескать, не принесла желаемого для империализма результата – уничтожения Советского Союза. Мол, только чудо помешало Гитлеру победоносно завершить восточную кампанию.

Если следовать этой концепции, то чудо действительно было – советские люди. Воспитанные и закаленные Коммунистической партией, Ленинским комсомолом, советским образом жизни, они в лихую военную годину, когда гитлеровские захватчики вероломно напали на пашу Родину, грудью встали на её защиту. Миллионы защитников социалистического Отечества не дожили до светлого Дня Победы. Немалому количеству советских людей довелось испытать ужасы фашистского плена. Гитлеровские палачи всячески старались подавить их волю к сопротивлению, растоптать человеческое достоинство, заставить их отказаться от самого дорогого – любви к социалистической Родине. Но ни пытки, ни угрозы физического уничтожения не смогли толкнуть советских патриотов на путь предательства. Мы, фронтовые контрразведчики, имели точные сведения, что абсолютное большинство советских воинов и находясь в плену не поддавались угрозам или уговорам гитлеровцев, при любой возможности они продолжали борьбу с врагом.

Однако в повседневной практике фронтовых чекистов были и такие случаи, когда к ним приходили с повинной люди, сотрудничавшие с фашистами по собственному желанию. Для примера расскажу об одной операции, которую провел наш старый знакомый Платон, или, точнее, Харитон Карпович Плаксюк, и бежавшая из Полтавы с приближением советских войск сотрудница городского гестапо Мария.

Майор В.Г. Бондаренко встретился с Платоном на другой день после освобождения Полтавы. Встреча происходила на конспиративной квартире, так как ещё не пришло время обнародовать, чьё задание на оккупированной врагом территории выполнял этот человек. Дед Харитон сиял от радости, взволнованно то и дело притрагивался к подпаленным самосадом запорожским усам и рассказывал о своей работе на «гитлеровской каторге». А у него было столько новых сведений, интересующих советских контрразведчиков, что для записи потребовалось бы не менее недели. Тогда-то вновь всплыло имя Марии, которую мы уже разыскивали.

– Как-то недавно я зашел к гебитскомиссару Шульцу доложить, что завез ему на квартиру бочонок меду, – рассказывал Харитон Карпович. – Шеф был в подавленном состоянии. Он только закончил разговор по телефону со штабом командующего группой армий «Юг», а там, судя по всему, дела обстояли погано. Шульц подывывся (в русскую речь Харитон Карпович вставлял украинские слова) на меня и сказал, чтобы я ему больше ничего не возил. Спрашиваю, дескать, это почему же, господин хороший? А он в ответ: «Будем уходить». «Куда? – вырвалось у меня. – В Харьков?» «Нет, – отвечает, – в Ровно, а оттуда в Германию».

– Тут я решил разыграть из себя верного гитлеровского холуя, – продолжал Харитон Карпович. – Стал просить забрать меня с собой. Шульц – ни в какую. Отказывает, и всё. «Зачем уезжать из Полтавы? – убеждает меня Шульц. – Здесь у тебя домик, хозяйство, могила жены». (Четыре месяца назад Харитон Карпович похоронил жену.) Тут уж я разыграл обиду, заявил, что мне оставаться в Полтаве никак нельзя. Дескать, красные, как придут, сразу посадят в тюрьму или даже расстреляют. Да и не смогу я больше работать при красных, не нравятся мне их порядки. Однако Шульц и слушать не хотел мои доводы. А я чувствую, он что-то не договаривает. Так оно и оказалось. Когда я, изображая отчаяние, сообщил Шульцу, что с приближением Красной Армии уйду на Запад самостоятельно, Шульц, как бы из жалости, пообещал замолвить за меня словечко перед гауптштурмфюрером Гирзе[14]. Он, мол, сможет верному Германии человеку помочь. «А что, если тебе всё-таки остаться в Полтаве, но одновременно выполнять определенную работу в интересах германского командования?» – спросил как бы между прочим Шульц. Це вже було интересно, однако я и виду не подал, сразу же отказался. Дескать, шпионом быть не согласен, боюсь. И потом, какой из меня шпион?! Я – заготовитель. Могу работать управляющим небольшого хозяйства или приказчиком по закупке зерна, мяса, овощей, фруктов, а шпионом – никак не могу. Слезно прошу германское командование забрать меня с собой.