Военные приключения. Выпуск 2 - Григорий Кошечкин

Бандиты встретили Петра Ищенко в указанном пойманным пограничниками агентом месте, неподалеку от старого замка. И пароль, выданный агентом, сделал свое дело. И все же везли Петра, как и когда-то жену Тамарова, с завязанными глазами и в разговоры с ним не вступали.

Повязка, понятно, мешала Петру, лишала его ориентировки, но, зная отлично местность вокруг замка, исходив весь этот район, что называется, вдоль и поперек, он примерно угадывал, по какой его дороге везут и куда. А когда прибыли на место, засек и время в пути…

Огульский принял Петра настороженно, с недоверием, но Петр другого приема и не ожидал, однако прикинулся обиженным, с людьми Огульского сразу же повел себя надменно, по-барски, сказал, что они плохо обучены, возле замка явно себя демаскировали и вообще, видно, с дисциплиной у них не налажено… Удар был нанесен точно, в самое больное место: Огульский ведь так гордился дисциплиной в банде. Потом, пропустив мимо ушей ответную реплику главаря, Петр потребовал от него выпроводить «лишних людей» из помещения и «подать» ему рацию.

Сам не отличавшийся скромностью, привыкший командовать, Огульский весь кипел от такого с ним обращения, но, с другой стороны, зная повадки крупных агентов, ошеломленный напором Петра, невольно проникался к нему почтением, склонялся к мысли, что в канун больших событий в банду заброшена и «большая птица». Когда же Петр, не давая Огульскому опомниться, использовал сообщенный пойманным агентом код и передал по рации шифровку о своем прибытии, лицо главаря банды вытянулось и от напряжения покрылось потом: будет ли ответ? Рация молчала всего несколько минут, но для Петра они показались вечностью, хотя, в отличие от Огульского, он ничем не выдал своего волнения. Не выказал он своей радости и тогда, когда рация ответ приняла, отреагировал спокойно, будто иного и быть не могло:

— Во так, пан Владислав. Теперь — обедать! Я чертовски голоден!..

Верный своему девизу — подозревать всякого и до конца, — Огульский, однако, был на какое-то время обезоружен. А Петру Ищенко, который в его присутствии вышел на связь с одним из западных центров, именно это время и было сейчас до крайности необходимо. За обедом он сразу повел разговор об объекте нападения, причем не оставил главарю банды никаких шансов на обман.

— Центру, — сказал Петр, — не нужен второстепенный объект, не нужен ему и объект локального значения. Мои хозяева, а стало быть, и ваши, надеются, что вы избрали тот объект, с уничтожением которого будет выведена из строя система важного экономического значения…

— Такой объект и избран, — ответил Огульский. — Но я должен согласовать это с центром.

— Не надо! — тут же отрезал Петр. — Во-первых, центр доверяет вашему выбору. Во-вторых, разве вы не получили шифровку о моей роли в окончательном утверждении операции?..

Петр знал, что такая шифровка Огульскому была послана, причем имени агента в ней указано не было: им мог быть любой, кому первому удалось благополучно добраться до банды. Этот просчет западного разведцентра и использовало наше командование, забрасывая в логово бандитов чекиста.

— Шифровка мною получена, — виновато, понурив голову, ответил Огульский.

— Так чего же вы мне глупую проверку устраиваете? — облил главаря банды холодным, презрительным взглядом Петр. — Мы же с вами профессионалы, Огульский. Делаем одно, общее дело, и времени на фальшивую бдительность у нас нет! Вы меня поняли?

Огульский молча кивнул. Ему было не по себе от этого взгляда, которым он сам привык обливать своих подчиненных. Он вдруг вспомнил шефа львовского гестапо, который учил его «смотреть на своих жертв, как удав на кролика, подавлять их морально, прежде чем уничтожить физически». Огульский не знал, у кого учился посланный к нему агент, но вывод напрашивался сам собой: «школа у нас одна». Сделав такой вывод, он и не подозревал, что позволил тем самым одержать над собой чекисту психологическую победу, напротив, он, хотя ему и неприятно было ощутить себя на какой-то миг жертвой, почувствовал некоторое душевное успокоение: гость не только своей информированностью, но и поведением явно походил на «своего» человека…

Петр, конечно, не мог догадываться о своей победе, но он понял, что инициатива перешла в его руки и, не давая Огульскому передышки, потребовал от него назвать объект.

— Горская электростанция… — выдавил из себя главарь, уже не смея да и не очень желая противиться напору этой залетевшей в его стаю большой птицы, которая так решительно отбирала у него роль вожака…

— Ну, слушаю, слушаю! — чтобы не выдать своего волнения, в том же резком, приказном тоне сказал Петр. — Объясните свой выбор!

— Уничтожив этот объект, мы на долгое время выведем из строя экономику Горска, все его городское хозяйство. Электростанция расположена на окраине города, большевики вряд ли предполагают, что мы осмелимся провести такую дерзкую операцию, можно сказать, под самым их носом, к тому же я их дезориентировал, послав к ним своего человека…

— Расскажите подробнее, — уже более мягким тоном сказал Петр. Чтобы действовать, ему необходимо было как можно скорее вытянуть из Огульского все детали операции. Отметим, что до этого момента Петр даже не вспомнил о находившейся где-то совсем рядом жене Тамарова: у него просто не было на это времени. Зато теперь, слушая рассказ главаря банды, он так явственно видел ее перед глазами, что ему порой даже начинало казаться, что она вошла и стоит, слушает вместе с ним о том, как ее обманули…

Когда Огульский закончил свой рассказ, Петр, внутренне переживая и за томящуюся в бункере несчастную женщину, и за ее почерневшего от горя мужа, с которым он еще совсем недавно встречался, внешне ничем эти переживания не выдал. Вышел из-за стола и, одарив Огульского улыбкой, одобрительно кивнул головой:

— Ну что же, задумано смело и умно. Если сумеем осуществить операцию, можно не сомневаться, что наши шефы будут довольны.

— Да поможет нам бог и удача!

— На себя надо надеяться, пан Владислав, на себя, и вы это сами отлично знаете. Когда думаете начать?

— Через неделю. Я уже вас информировал, что накануне главной операции мои коллеги проведут две отвлекающие. Когда русские бросят туда значительную часть своих сил, мы и начнем…

— Но, насколько мне известно, ваши «коллеги» слишком слабы, чтобы противостоять даже небольшим силам противника.

— Да, их участь незавидна, — спокойным голосом подтвердил Огульский и с ухмылкой добавил: — Но жертвы будут не напрасны…

— Вы слишком циничны по отношению к вашим единомышленникам.

— Нет, просто я реально смотрю на вещи. Мои коллеги, в сущности, уже командуют потрепанным сбродом, так пусть этот сброд хоть напоследок принесет хоть какую-то пользу…

— Понял вас… Ну, а как чувствует себя ваша пленница?

— После ухода Яремчука явно взбодрилась, хотя и пытается это скрыть. Видно, ждет своего скорого освобождения…

— Вы ее здесь не очень обижаете?

— Мы успеем еще это сделать.

— Каким образом?

— Мы ее ликвидируем перед операцией. Но прежде я доставлю своим изголодавшимся по женской ласке парням удовольствие…

— Я могу ее видеть?

— Да, конечно. Но учтите, что моя пленница весьма вспыльчивая особа. Типичная русская фанатичка, к тому же жена офицера…

— Я это учту, — бросив взгляд на дверь, резко ответил Петр. Только так он мог хоть немного разрядить в себе еле сдерживаемую ненависть к Огульскому.

Когда Галка увидела входящего к ней вместе с главарем банды Полосатого, она испытала двоякое чувство. Ожидала увидеть его раньше, еще тогда, когда ее привезли сюда, удивилась, что его здесь не было, одолевали сомнения, а теперь сомнения отпали, убедилась, что правда на стороне мужа. А с другой стороны, не забыла той встречи в Горске, помнила, как он предупредил ее об опасности. Возможно, это было с его стороны верхом лицемерия, но все же это было, и опасность в пути была… Первое чувство, чувство недоверия довлело больше, оно было сейчас сильнее, но вместе с тем где-то в самой глубине ее измученной страданиями души тлел огонек надежды, жила, не поддавалась очевидным фактам вера в человеческую порядочность, без которой она просто не могла, не умела существовать…

А Петр, увидев ее, внутренне содрогнулся от происшедших в ней перемен. Так поразившая его тогда в Горске красота этой женщины поблекла, оставив по себе лишь те приметы, которые, как в зеркале, выдавали перенесенные в неволе муки, оголяли переживания.

Не будь рядом с ними Огульского, они, наверное, повели бы себя иначе, попытались бы сразу как-то объясниться, в данной же ситуации от них требовалась осторожность. Петр это понимал, а Галка, вероятно, почувствовала. В ней, подавляя желание, сработала женская интуиция, которая во все времена была и остается загадкой для мужчин…