Военные приключения. Выпуск 2 - Григорий Кошечкин

— Пан накажет хлопцев. И мне достанется за то, что не уберег вас, пустил их к вам.

— А вы не говорите ему ничего.

— Не могу. Он все равно дознается и тогда накажет еще злее…

И Галка опять поверила в искренность его слов, как поверила недавно в бескорыстность оказанной им помощи. Потому и спросила:

— Зачем вы здесь? — И услышала ответ, на который надеялась, которого ждала.

— Подневольный я, пани. Заставили служить…

Откуда ей было знать, что Яремчук не мог ответить иначе, потому что он тоже хотел и ждал от нее именно такого вопроса. Теперь, когда она задала его, ему легче стало играть свою роль, и он, плотнее прикрыв дверь, стал рассказывать о себе, о своей семье. Сказал, что Огульский держит его в капкане, что, если он не будет ему служить, «пан порешит и жену, и детей», что так уже было с семьями тех, кто сбежал из банды. А потом, убедившись в том, что исповедь его достигла цели, проняла собеседницу, шепотом заключил: — Но я все равно убегу. Не хочу, чтобы на мне была кровь безвинных людей. Пан задумал страшное дело…

Галка слышала от мужа, знала, что на счету Огульского и его банды много страшных, кровавых преступлений, какое же еще он хочет совершить?

— Говорите, Яремчук, говорите! — перешла она тоже на шепот. — Не скрывайте от меня ничего!..

— Пан хочет взорвать железнодорожный мост, когда по нему пойдет пассажирский поезд…

— Этого нельзя допустить! — едва сдержав крик, простонала Галка, а Яремчук, довольный произведенным эффектом, даже мысленно похвалил себя за это. Но вслух сказал, кивая на дверь:

— Тихо, пани, не надо так громко… А допустить такой грех, конечно, нельзя, потому и решил бежать…

Его так и подмывало пойти сейчас к Огульскому, похвалиться своей победой над неопытной, поддавшейся на провокацию женщиной, но он знал, что этого нельзя делать, потому что еще не довел задуманное до конца, да к тому же прикинул, что уход его мог вызвать у нее подозрение: не пошел ли советоваться с бандитами, как быть дальше. Он помнил наставление своего хозяина: обмани, вырви инициативу у противника и, не давая ему передышки, используй ее на все сто! И он использовал, тем более что противник-то был, мягко говоря, не шибко обученный, а точнее, вовсе не желавший обучаться коварству и шантажу. В то время как Яремчук вел свою хитрую игру, Галка искренне хотела ему верить. Она всегда искала в людях что-то хорошее, полагая, что плохими их делают обстоятельства. Но обстоятельства, считала она, изменчивы, как погода, стало быть, и люди соответственно могут меняться. Применяя эту свою наивную, покоящуюся на одном доверии теорию к Яремчуку, она пришла к выводу, что Огульский и его банда не успели, не смогли убить в нем все человеческое, хорошее, что все это под влиянием ситуации и проявилось сейчас, когда должно было совершиться кровавое преступление. «Да, конечно, — думала она, — Яремчук мог и испугаться, но не это главное, что заставило его открыть мне страшную тайну. Главное, что он не хочет участвовать в убийстве невинных людей». Еще не зная как, но страстно желая предотвратить задуманное Огульским, она с тревогой и надеждой ждала встречного предложения от Яремчука. И он его сделал:

— Убежать я смогу, пани. Но с чем я приду на заставу? Ваши мне на слово не поверят. Тут треба ваша помощь…

— Что я должна сделать?

— Напишите про то, что задумал мой хозяин. Вам они поверят, а тогда уж я расскажу им, где находится банда. Сделаю все, пани, чтобы поскорее вызволили вас отсюда…

Галка задумалась. Нет, в том, что Яремчук сказал ей правду о задуманном Огульским преступлении, она уже не сомневалась, это она напишет. Но почему он не хочет, чтобы она в своем письме, а не он на словах, сообщила о местонахождении банды? Тут что-то не так. Если уж писать, так писать обо всем сразу. Она высказала свои сомнения Яремчуку, и он, немного поколебавшись, согласился с ее доводами. Он колебался для вида, почти наверняка звал, что его первое предложение пройдет, а второе — нет. Словом, он получил от нее все, что хотел… Огульский.

О взрыве железнодорожного моста Галка написала в письме сама, о местонахождении банды — под диктовку Яремчука. Когда вручала ему письмо, волновалась, умоляла об осторожности, а о том, что все в этом письме, от начала до конца, было ложью, даже не догадывалась. И засыпала она в эту свою вторую ночь в бандитском логове спокойно, с чувством выполненного долга…

А Яремчук в эту ночь не спал. Раздираемый сомнениями, вовсе не ощущая себя победителем (так окрестил его Огульский), он лежал на нарах и думал не о завтрашнем дне, как того требовал его хозяин, а о том, что будет с ним и с его семьей потом, когда придет час расплаты. В сущности, у него не было выхода, все пути к нормальной человеческой жизни для него были отрезаны. Понимая, что прощения за грехи прошлые и за тот, который ему еще предстояло совершить, не будет, он, хотя и жалел себя, но больше страдал за жену и сыновей. Утешало одно — они не были ввязаны в его грязные дела, ничего не знали о его преступлениях. Впрочем, утешение это было чисто символическое, потому что непричастность их к его замаранной биографии не спасет их от беды. Яремчук не обманывал Галку, когда говорил, что оказался в капкане. Но в таком же капкане была и его семья. Угрозы Огульского не были пустым звуком. Не станет Яремчук выполнять его волю, у того рука не дрогнет, порешит жену и детей в один миг. Об этом шел разговор раньше, об этом же предупредил своего связника хозяин банды и в последнем напутствии. Потому и ворочался Яремчук, обливаясь холодным потом, на нарах, не мог заснуть. И только под утро пришла вдруг к нему успокоительная мысль о том, что власть, против которой он боролся, которую должен скоро опять обмануть, семью его не тронет, пощадит. Странная, непонятная власть. Потому, наверное, так и боится ее Огульский, для которого все, кто не с ним, виноватые…

Явка Яремчука с повинной не застала капитана Орлова врасплох, хотя и была неожиданной. Орлов понимал, что Огульский, желая ввести пограничников, да и не только их в заблуждение, предпримет какой-то хитрый шаг, отвлекающий маневр, но не предполагал, что главным действующим лицом в этом маневре будет Яремчук, давний и опытный связник банды. Коварство этого человека не подлежало сомнению, надеяться на его раскаяние не приходилось, поэтому ко всем его показаниям начальник заставы отнесся с недоверием. Но письмо жены Тамарова…

Можно, конечно, гадать, было ли это письмо написано под диктовку или нет, но то, что оно писалось ее рукой, было ясно и без экспертизы. Больше того, прочитав письмо, сам Тамаров пришел к выводу, что все в нем изложено в характерной для жены манере, что писала она его искренне, правдиво, не сомневаясь ни в одном слове. Он так и сказал, прочитав письмо несколько раз:

— Да, ее могли обмануть. Но заставить написать неправду ее нельзя!.. Поверьте, она писала это сознательно. Верила в каждое слово…

Капитан Орлов видел, как волновался Тамаров, перечитывая письмо жены, как не мог унять дрожь в руках, когда держал его и возвращал, понимал, какие противоречивые чувства он сейчас испытывал, но поддаваться эмоциям просто не имел права и потому заключил:

— Но обмануть все-таки могли. Именно это мы и должны сейчас учитывать, Сергей Николаевич…

Учли это обстоятельство не только на заставе. Вместе с тем не стали игнорировать показания Яремчука и письмо жены Тамарова. И дело тут было не только в том, что Яремчук на всех допросах клялся в своей правоте, а письмо подтверждало его версию. Замысел Огульского потому и таил в себе опасность, что его нельзя было не принимать во внимание, нельзя было просто так отбросить: железнодорожный мост был важным объектом. Были приняты все меры для его охраны, для чего, разумеется, потребовались силы, людские резервы, так необходимые в борьбе с бандой. Нельзя было игнорировать и указанный Яремчуком и женой Тамарова район местонахождения банды — туда тоже были направлены подразделения внутренних войск. Все это, конечно, распыляло силы, но другого выхода пока не было. Где в действительности находится банда Огульского, какой объект она наметила для уничтожения — этого наше командование еще не знало. Оттого и нервничало, оттого со всевозрастающим нетерпением ожидало вестей от Петра Ищенко. Это ожидание было тем более тревожным, что никто не мог поручиться за успех порученного ему сложного и рискованного задания. Ничто не гарантировало опытного чекиста от провала. Провал же мог стоить ему жизни и привел бы наверняка к ощутимым людским потерям при проведении планируемой операции, поскольку она проводилась бы фактически вслепую. На другую, тщательно и всесторонне подготовленную операцию, времени уже не было. Время сейчас играло на банду Огульского…

Бандиты встретили Петра Ищенко в указанном пойманным пограничниками агентом месте, неподалеку от старого замка. И пароль, выданный агентом, сделал свое дело. И все же везли Петра, как и когда-то жену Тамарова, с завязанными глазами и в разговоры с ним не вступали.